Страница 6 из 80
В первый же день на первом уроке учительница сказала: «Поднимите руку, кто умеет читать». Руки поднялись. Потом она попросила поднять руку тех, кто не умеет. Поднял один мальчик. Он сказал, что знает некоторые буквы, и назвал их. Но Ольга Николаевна отправила его домой, наказав передать родителям, чтобы научили читать и привели на будущий год. Мальчик спокойно ушел. Наверно, Ольга Николаевна могла бы поступить иначе, но шел первый год пятилетки, пережитки были еще свежи в сознании взрослых людей. Ей были не симпатичны неграмотные дети, а другим – дети служащих.
Вскоре выяснилось, что мне программа обучения не интересна, так как год до школы я занимался в частной группе. В частной потому, что в школу семилетнего не принимали. Мама спросила учительницу, нельзя ли меня перевести во второй класс. Учительница сказала, что надо бы весь класс перевести во второй, но так делать не принято. Я не проверял, но, кажется, большинство ребят в классе оказались детьми служащих. Учились все хорошо, только одного мальчика оставили на второй год. Его звали Ося. Добрый, тихий, с большими ушами. Ребята называли его ослом, но он не обижался.
Итак, шел первый год пятилетки, сталинской, как я узнал позже. В школе на большой перемене ребятам давали горячие завтраки. Запомнилась почему-то миска с горячим мясным перловым супом. Потом сплошная коллективизация стала давать свои плоды, и завтраки сделались невкусными. Как-то нам дали манную кашу. Ее приготовили без масла, без соли, да еще, кажется, не хватало воды. И получилось что-то вроде резины. Ребята, не сговариваясь, воткнули в эти порции каши ложки торчком и положили локти на стол. Учительница страшно взволновалась и, труся вокруг длинного стола, клала ложки. Мы думали, что пошутили, а она приняла всерьез. Мы, конечно, не знали такого выражения – гражданское неповиновение. Потом появились в нашей жизни карточки на хлеб, заборные книжки и тому подобное. Ордера на ботинки, например. Плохое меня мало волновало. Детство все равно выглядело золотым. Но вот преждевременная грамотность имела в какой-то мере нехорошие последствия. Не было нужды делать дома уроки. Задавали, например, на дом прочитать страничку, да еще крупными буквами. Это легко сделать на ходу, идя домой. Но в тот достопамятный день я почему-то не прочитал страничку под заголовком «Ласка». А учительница вызвала меня и предложила ее рассказать.
Я встал и прислушался. В классе сидели три с лишним десятка учеников, сплоченных антигражданским мужеством. Может быть, потом кто-нибудь стал интриганом или кем-нибудь похуже, но тогда учительница была одна, а мы все – вместе.
Уши у меня не подвержены всяким воспалениям, и я быстро уловил тихие слова: «Рассказ про лошадь, про конюшню…» Тихий шепот, шелест, недоступный косным взрослым ушам.
«Однажды в конюшню, где жила лошадь Машка, забралась ласка», – сказал я.
Ольга Николаевна внимательно посмотрела на меня, как будто я не сидел перед ней каждый день с осени до этого весеннего дня. А ребята оживились, заулыбались.
В глубине души у меня что-то екнуло. Сказать, что лошадь звали Машкой, было неосторожностью. Но на это меня толкнула любовь к правде. Я был знаком с лошадью Машкой. И мне показалось, что так рассказ будет ближе к жизни. Увы… Учительница молчала, и я продолжил, что в конюшню забралась ласка. А я слышал, что эта зверушка склонна заплетать коням хвосты и гривы… И коротко рассказал об этом.
Учительница посадила меня на место, а точнее, поставила на место. Я сел красный и обиженный. А ребята еще немного похихикали.
Желая поскорее выяснить недоразумение, я листал букварь. Вот и «Ласка». Оказалось, что какой-то пацан дал лошади кусочек сахара. Вот и получилась ласка.
Первый мой рассказ был устный. Я сочинил его как акын, хотя и не под музыку. Ребятам творчество такого рода понравилось, а учительнице я не угодил. Однако угождать критикам и редакторам вообще дело трудное.
А мой первый письменный рассказ напечатали в книжке через тридцать четыре года. Это был рассказ о гроссмейстере Геллере. Заказали мне его не потому, что я умею писать рассказы, а просто издательство затеяло сборник «Рассказы спортсменов». Помог мне мастерский значок.
Я, правда, и раньше, и позднее что-то пописывал вроде рассказиков, да не пытался их печатать. И не потому, что они могли не понравиться цензору, а просто писал для собственного чтения.
Таким коротеньким словом обозначали школьники уроки пения в начале тридцатых годов. Было еще Изо, то есть рисование и Физо – физкультура, а в наше время – Физра. Уроков по гражданской обороне тогда не было, уже другими поколениями они были окрещенные выразительным словом «ГрОб».
И вот я сидел на задней скамье в зальчике, небольшом по размеру, но самым большом помещением в школе, на третьем этаже небольшого здания. Отапливалась школа голландскими печами, хотя находилась в самом что ни на есть центре Москвы.
Шел пятый урок второй смены, последний урок. Несомненно, музо поставили в расписании последним уроком, так как оно не требовало от уставших учеников умственных усилий.
За стареньким пианино сидел Анатолий Петрович. Он никогда не обижал ребят и добросовестно выполнял трудное дело – приобщал двенадцатилетних сорванцов к музыкальной культуре. Анатолий Петрович играл какой-нибудь отрывок из музыкального произведения и задавал общий вопрос, что это напоминает ребятам. Кое-кто кричал: «Как в кино!». Тогда еще не сошли с экранов немые фильмы в сопровождении таперов, игравших на пианино. Анатолий Петрович играл другой отрывок, и ребята кричали: «Как в цирке!». Он не раздражался, хотя надеялся услышать что-нибудь про времена года, либо что-то в этом роде. Тем не менее, приличные отметки были всем обеспечены. Много позже от товарища я слышал, как его сын получил хорошую отметку по пению, но по другим предметам он был отличником. Папа спросил в воспитательных целях, почему «хорошо», а не «отлично», и мальчик пояснил, что когда он старался петь громче, ребята смеялись.
Все же в преподавании музо была своя система. Мы разучивали песни классового направления. К примеру:
Другая, любимая пионерами песня:
на уроках пения не допускалась, как явно безыдейная.
Пионерским идеалам соответствовали другие песни, такие к примеру:
и дальше:
Еще мы пели:
И довольно заунывную песню:
Последние слова звучали и бойко и радостно.