Страница 66 из 185
В самом Средиземноморье «Черная смерть» началась в октябре 1347 г., когда в Мессину прибыло двенадцать генуэзских галер. Возможно, они тоже пришли из Каффы. Также, несомненно, оттуда другой генуэзский флот перенес инфекцию в январе 1348 г. в Геную, Венецию и на Сицилию. Оттуда она распространилась к северу, на Корсику и Сардинию, к югу — в Тунис и Северную Африку, к западу на Балеарские острова, оттуда перекинулась в Барселону и Валенсию на побережье Испании, а также, что было неизбежно, через проливы проникла в Южную Италию и быстро охватила полуостров.
Изо всех итальянских городов сильнее всего пострадала Флоренция. Оценки современников малодостоверны, однако имеется надежное свидетельство, гласящее, что из всего населения Флоренции, оценивавшегося примерно в 95 000 человек, в ходе шестимесячной вспышки болезни умерло между 50 000 и 60 000. Сам Боккаччо оставил незабываемое описание безудержного бегства всего населения из городов и местечек, покинутых домов и имущества, того, как больных — даже детей — бросали на произвол судьбы и никто не смел приблизиться к ним; массовых захоронений в поспешно вырытых траншеях; оставшегося без присмотра скота, свободно бродившего в сельской местности. Сообщают, что в Венеции, где эпидемия особенно свирепствовала, погибало по 600 человек в день; в Орвьето в каждой семье из четырех человек статистически ожидалась смерть одного из родителей и одного ребенка; в Сиене — где количество умерших оценивалось в 50 000 человек, что равнялось двум третям населения, — как раз в то время строился собор, который должен был стать одним из величайших в христианском мире. Все рабочие умерли; строительство было остановлено, и хотя оно возобновилось ближе к концу века, здание — в том виде, в каком изначально планировалось, — не завершено до сегодняшнего дня. Что до Италии в целом, то мы вряд ли ошибемся, утверждая, что потери составили треть всего населения или даже немногим более.
Во Франции во многом происходило то же самое. Как и следовало ожидать, вначале чума вспыхнула в Марселе. Через несколько недель она достигла Пиренеев, а к началу августа 1348 г. уже свирепствовала в Бордо. Она также поразила лежащий восточнее папский Авиньон, истребив почти половину его обитателей, включая всю английскую общину августинцев, находившуюся в городе. Папа Климент VI удалился в свои комнаты, никого не принимал и целыми днями сидел между двумя пылающими жаровнями. (Лечение оказалось успешным: он выжил.) Тем временем зараза распространилась вверх по долине Роны до Лиона, а к началу июня достигла самого Парижа.
Там, где болезнь поражала людей, благочестиво настроенная часть населения начинала молиться. Однако преобладавшей реакцией на приближение неминуемой смерти, особенно в больших городах на севере страны, стало лихорадочное и неистовое веселье. А почему бы и нет? Если Господь оставил своих людей, почему следует соблюдать его заповеди? Если человеческие жизни должны быть столь жестоко прерваны, пусть люди посвятят последние свои дни удовольствиям, будь то пища, вино или любовь — или, в идеале, и то, и другое, и третье. В Париже — где подобные наслаждения всегда высоко ценились — размах происходившего свидетельствовал о почти полном упадке морали, как частной, так и общественной.
Во многом аналогичные события разворачивались по всему Средиземноморью. На Кипре, где начало эпидемии совпало с мощным землетрясением и цунами, все это привело к резне: охваченные паникой землевладельцы перебили всех своих рабов-арабов, так как боялись, что они могут воспользоваться воцарившимся хаосом и поднять мятеж. На побережье Далмации горожане Салоны (Сплита) столкнулись с другой опасностью: волки, спустившиеся во множестве в город с гор, рыскали по улицам и нападали и на больных, и на здоровых. Смертность достигла таких масштабов, что горы брошенных без погребения трупов оставались на улицах порой неделями.
В Испании, впервые проявившись в прибрежных городах, чума медленно, но верно шествовала по Арагонскому королевству. Его правителю, Педро IV, каким-то образом удалось выжить, однако он потерял вначале дочь, затем племянницу и, наконец, в октябре — вторую жену, Элеонору Португальскую. Затем бедствие распространилось дальше, вначале по землям мусульман, а оттуда — среди солдат кастильской армии, в то время активно участвовавшей в Реконкисте на юге под командованием самого короля Альфонсо XI. В 1344 г. он взял Альхесирас, а ныне находился близ Гибралтара. Солдаты, осаждавшие мыс, в отличие от его защитников в течение лета 1349 г. не страдали от болезни, однако в начале марта 1350 г. смертельный недуг поразил и их. Генералы Альфонсо умоляли его удалиться в укромное место до той норы, пока эпидемия не утихнет, но тот отказался покинуть своих людей. Он умер в Страстную пятницу, 26 марта, оказавшись единственным правящим монархом, павшим жертвой «Черной смерти». Иоанна, дочь Эдуарда III Английского, скончалась в Бордо по пути на свою свадьбу с сыном Альфонсо, Педро Жестоким. Обитатели территории самой Кастилии тоже не избежали напасти, однако отделались сравнительно легко — по распространенному мнению, это произошло потому, что землевладельцы охотно передавали свое имущество церкви. Когда опасность миновала, оказалось, что пожертвования делались в таких масштабах, что это привело к серьезным нарушениям экономического баланса страны; в 1351 г. король Педро I был вынужден отдать приказ церковным властям полностью возвратить все, что они получили.
«Черная смерть» унесла большее количество жизней, нежели до нее любая известная в истории война или эпидемия. Последствия чумы оказались тяжелыми для международной торговли, но относительно краткосрочными; дольше продолжалось тревожное положение в земледелии — сократилось количество пахотной земли по причине массовой смертности работников. Это настоятельно вынуждало землевладельцев увеличить выплаты, что, в свою очередь, привело к смягчению сословных различий, прежде весьма значительных, так как труженики впервые стали переезжать с места на место в поисках работы или более высокой платы. В искусстве — особенно в живописи и скульптуре — тема смерти начала играть куда большую роль, нежели прежде; что касается духовной жизни, то неэффективность молитв и бессилие церкви перед чумой потрясли веру многих христиан. В 1350 г. Европа необратимо изменилась.
Когда избранный император Священной Римской империи Людовик IV Баварский двинулся на юг Италии на собственную коронацию, он держал себя совершенно иначе, нежели его предшественник, Генрих Люксембургский. На этот раз не было места ни идеализму, ни притворному беспристрастию, ни реверансов в сторону Авиньона. Людовик прибыл по приглашению итальянских гибеллинов и привел с собой самого зловредного из противников папства, жившего в то время, — Марсилия Падуанского. Всего два года назад этот бывший ректор Сорбонны опубликовал свой трактат «Defensor Pacis» [173], в котором доказывал, что вся доктрина папской власти и все каноническое право противоречат основным христианским принципам. Появление Людовика в подобном обществе не могло прибавить ему популярности в Авиньоне; задолго до приезда в Рим папа Иоанн XXII вынес ему двойной приговор — об отлучении и низложении. Но к этому моменту престиж папы упал в Италии еще ниже, чем императора, и на папский декрет по большей части никто не обратил внимания. Когда Людовик в январе 1328 г. в соборе Святого Петра получил корону из рук Шарра Колонна, представлявшего народ Рима, и три месяца спустя формально объявил папу еретиком и низложил его, казалось почти несомненным, что он способен восстановить контроль империи над страной и папством. Однако когда он вошел на территорию Неаполитанского королевства, тамошний король Робер, внук Карла Анжуйского, оказался куда более серьезным соперником. В военном отношении они были равны, и когда Людовик вернулся в Рим, то обнаружил, что маятник качнулся назад. Он также понял, что ему нечего надеяться установить твердый порядок в Италии, пока он не будет уверен в том, что в Германии все идет благополучно; меж тем ситуация там быстро ухудшалась. С наступлением 1330 г. он уже вновь очутился по ту сторону Альп. Он также усвоил следующий урок: Италия переросла империализм, даже если еще не была готова к тому, чтобы объединиться самостоятельно.
173
«Защитник мира» (лат.).