Страница 46 из 185
«Я не стану, — писал Эдуард Гиббон, — прослеживать загадочные и сложные судьбы династий, переживавших взлеты и падения как на континенте, так и на островах». У него и не было на то особых причин — ведь он писал историю Римской империи. Однако те, кто пишет хронику жизни Средиземноморья, не должны столь легко отметать подобные задачи. Никто из путешественников, проезжающих через Центральную Грецию и Пелопоннес, не может избежать потрясения, увидев, сколько здесь средневековых замков: иногда кажется, что они венчают почти каждый пик и гребень этой страны с ее замечательными горами. Для тех, кто жаждет узнать больше, несомненно, требуется какое-то объяснение; и все же даже в наши дни книг, затрагивающих их историю, увы, очень немного.
Причина во многом заключается в том, что история эта дьявольски сложна. Основные факты состоят в том, что рассеяние греков, последовавшее за катастрофой, вызванной Четвертым крестовым походом, происходило одновременно с еще более драматическими событиями — территориальной экспансией со стороны латинян. Франкские бароны, отправившиеся в Крестовый поход — вкупе со многими, кто в походе не участвовал, но прослышал о выгодах в результате его и не собирался оставаться в стороне, — заполонили Грецию, захватывая все плохо лежащие земли и добиваясь поместий для себя, как они это делали на западе. Однако происходило это в стране, где феодальная система в том виде, как они ее понимали, была практически неизвестна. В западных странах воплощением ее являлась феодальная лестница, строившаяся с учетом богатства и власти; вершину ее занимал король. На востоке Латинская империя Константинополя была чересчур слаба, чтобы успешно устанавливать какой бы то ни было контроль. В результате появилось множество независимых городов-государств, которые почти непрерывно воевали друг с другом, постоянно плели интриги и не стеснялись в средствах для достижения цели. В Эгейском море с его множеством скалистых островов, где первостепенным влиянием пользовалась Венеция, сложилась еще более непростая ситуация. Неудивительно, что многие историки, пытавшиеся описать эти места и времена, в ужасе отшатывались и обращали свое внимание на другие предметы.
По существу, история этой латинской диаспоры начинается с маркиза Бонифация Монферратского. И без того разъяренный тем, что его «обошли» и не сделали императором, он еще более разгневался, когда Балдуин предложил ему большие владения в Анатолии. Вопреки этому предложению, ссылаясь на то, что брат его четверть века назад благодаря женитьбе на дочери Мануила I Комнина получил титул — так называемый «титул учтивости» [138]— короля Фессалоник, он заявил свое формальное право на этот город. Балдуин, в свою очередь, был против, и лишь благодаря посредничеству дожа Дандоло и некоторых франкских лидеров — прежде всего молодого знатного бургундца Оттона де ла Роша — удалось избежать прямого военного столкновения. В конце концов император дал вынужденное согласие, коль скоро Бонифаций принес ему присягу, при том что владения его все еще оставались воображаемыми, и получил их в качестве имперского лена.
Следующая задача маркиза состояла в завоевании своего нового королевства. С этой целью он начал в 1204 г. длительную кампанию, продвигаясь по северной и Центральной Греции. Вместе с ним следовало разношерстное сборище крестоносцев: французов и немцев, фламандцев и ломбардцев, — рассчитывавших получить владения для себя. Среди них были — назовем лишь четырех — француз Гильом Шамплит, внук графа Шампанского; Оттон де ла Рош, бургундец; фламандец Жак д’Авен и, наконец, молодой итальянский маркиз Гвидо Паллавичини. Двигаясь к югу через Фессалию, они достигли Фермопил — горного прохода, где Леонид Спартанский героически противостоял врагам почти семнадцать столетий назад. На этот раз сопротивления оказано не было, однако Бонифаций, понимая величайшую стратегическую важность этого места, тут же, на том же самом месте даровал Паллавичини маркизат Будоница, дабы прикрыть подходы к нему с севера. Этому маркизату наравне с соседним баронством Салоной суждено было просуществовать двести лет и сыграть важную роль в истории франкской Греции. [139]
Беотия сдалась без боя, как и Аттика — включая сами Афины, где Бонифаций немедленно разместил гарнизон на Акрополе. В то время Парфенон служил городским собором, однако нечего и говорить, что солдаты-франки отнеслись к зданию с недостаточным пиететом. Повторилась история со Святой Софией, хотя и в меньших масштабах: разграбленная сокровищница, расплавленные золотые и серебряные сосуды, разбросанная и уничтоженная библиотека. Две области сразу были дарованы Оттону де ла Рошу — возможно, в награду за посредничество во время ссоры Бонифация с императором Балдуином. Поначалу Оттон именовал себя относительно скромно — сир д’Атен (государь Афин), но его греческие подданные приукрасили этот титул, именуя его «великий владыка» (мегас кир). Только в 1260 г., через много лет после его смерти, Афины формально стали герцогством.
Тем временем Жак д’Авен, наемник-француз, покинул основные силы армии и двинулся на восток, где привел к покорности остров Эвбею. (Во время раздела он достался Венеции, но у венецианцев до сих пор не было времени предпринять что-либо в отношении его.) Он, однако, оставался там лишь столько времени, сколько потребовалось для того, чтобы построить маленькую крепость посреди Эврипа (таинственного пролива [140], отделяющего остров от материковой Греции) и оставить там небольшой гарнизон. Затем, горя желанием принять участие в предстоящем завоевании Пелопоннеса — и, по-видимому, получить ожидаемые в результате выгоды, — он поспешил назад к Бонифацию. Маркиз, однако, отправился осаждать Навплию, поэтому Жак — вместе с присоединившимся к нему по дороге Оттоном де ла Рошем — атаковал Коринф. Не без труда им удалось захватить нижний город; с другой стороны, высокая крепость Акрокоринф была неприступна и осада ее по-прежнему продолжалась, когда однажды ночью обороняющиеся неожиданно предприняли вылазку и нанесли существенный ущерб лагерю франков, серьезно ранив самого д’Авена.
Однако Пелопоннес был обречен, но завоевать его оказалось суждено не Бонифацию Монферратскому — ему вскоре пришлось вернуться в Фессалоники, чтобы отразить нападение болгарской армии царя Калояна, — не Жаку д’Авену и даже не Оттону де ла Рошу. Сделал это Жоффруа де Виллардуэн, племянник и тезка хрониста, писавшего о Четвертом крестовом походе. Годом или двумя ранее этот молодой человек отправился в паломничество в Палестину. Будучи в Сирии, он услышал, что франки взяли Константинополь, и немедленно вновь взошел на корабль, чтобы присоединиться к ним. Вскоре после отплытия, однако, его корабль сбился с курса из-за жестокого средиземноморского шторма и вынужден был укрыться в гавани Модона (Метона) на юго-западном побережье Пелопоннеса. Жоффруа по-прежнему находился там, когда узнал о том, что Бонифаций осадил Навплию. Менее чем через неделю он явился к последнему Морея [141], заявил он маркизу, формально может принадлежать Венеции, но этот плод созрел и следует сорвать его. Самое большее несколько сот человек — и весь край окажется в их руках.
Бонифация эта идея не слишком вдохновила: он предпочитал придерживаться собственного плана кампании, — однако Жоффруа нашел в лагере нового союзника в лице своего старого товарища Гильома Шамплитта. Гильом согласился присоединиться к нему, потребовав только, чтобы, какие бы завоевания они вдвоем ни предприняли, Жоффруа признавал его своим сеньором. Иного от него не следовало и ожидать — ведь он был внуком графа Шампанского, и Жоффруа не возражал. Бонифаций дал добро на проведение экспедиции, и два друга вместе с сотней рыцарей и примерно пятью сотнями солдат отправились навстречу неизвестности.
138
Т.е. не дававший юридических прав. — Примеч. пер.
139
Потомки правителей Будоница до сих пор живы — от них происходит знаменитый венецианский род Зорзи. Развалины замка Тома да Стромонкура, сохранившиеся в Солоне, представляют собой наиболее величественное из того, что сохранилось от франков в этой стране.
140
Таинственность связана с его уникальными географическими особенностями. В самом узком месте ширина его достигает около тридцати ярдов; при этом направление течения меняется раз шесть в день, а иногда и чаще. Причины этого до сих пор не выяснены до конца; Аристотель, по преданию, был так разочарован тем, что ему не удалось разрешить эту загадку, что бросился в этот пролив.
141
Это средневековое наименование Пелопоннеса было неизвестно до начала XII в. Считается, что оно происходит от греческого названия тутового дерева (что связано либо с его формой, либо с тем, что там растет множество таких деревьев).