Страница 76 из 79
— Да, — сказал капитан, приостановившись на секунду, — я был прав — привыкнешь.
Выйдя из блиндажа, он ловко, не по годам, перемахнул на бруствер, прошел к машине и распорядился конвойному:
— Свободен.
— Товарищ капитан, без конвоя не положено, — возразил Бекетов.
— Я сказал — свободен, — отрезал Строгачев. — Задержанный, в машину. Сержант, заводи.
Капитан втолкнул Кирюхина на заднее сиденье и втиснулся следом. Двигатель «эмки» завелся с пол–оборота, и шофер сразу воткнул первую передачу.
«Не полож…» — донесся в последний раз голос конвойного, но машина уже вырулила на дорогу и понеслась в сторону КПП. Там капитан тоже особо не церемонился. Мельком взглянув на лица проезжавших и корочки ОГПУ, постовые без вопросов подняли шлагбаум. «Эмка», сверкая протертыми фарами, помчалась в синие сумерки.
— Чисто сработали, — поздравил сержант.
— Следи за дорогой, — приказал Строгачев. — Мы еще не дома. — И обернувшись к задержанному, приказным тоном спросил. — Кто второй?
— Какой «второй»? — прикинулся непонимающим Кирюхин.
— Ты еще будешь мне вопросы задавать, сопляк? — жестко сказал капитан. — Здесь вопросы задаю я. Три недели в военном архиве пыль глотал. Переброска была удвоенной массы. Кто второй?
— Я не понимаю, что вы от меня хотите! — выкрикнул Кирюхин.
— Машина, стоп! — рявкнул капитан.
Сержант от неожиданности так резко надавил
тормоз, что задержанный не удержался и с размаху влепился носом в спинку переднего сиденья. Строгачев железной хваткой сгреб его за грудки и, не глядя на тонкую струйку крови под разбитым носом Кирюхина, ледяным тоном отчеканил:
— Если ты и дальше собираешься играть в эту игру, я могу подыграть. Поеду и сдам тебя на деле в особотдел дивизии. Что там с тобой сделают, можешь догадаться и сам. Соображаешь?
— Да, — выдавил Кирюхин, шмыгнув носом.
— Тогда сейчас же отвечай, кто второй.
— Не знаю.
— Сукин сын! — снова рявкнул капитан. — Зато я, я знаю! Я только хочу, чтобы ты мне сам его назвал! Сам! Повторяй: лейтенант Стрельченко! Стрель–чен–ко! Что, я прав? Прав или нет, черт побери?
— Не знаю! — затравленно огрызнулся Кирюхин.
— Вы бы полегче, — попросил сержант. — По уставу…
— Помолчи, — отмахнулся Строгачев. — По уставу… Возиться с ними… И черт с тобой, — добавил он сухо. — Сопляк. Без твоих показаний обойдусь. Сержант, веди его. Ты знаешь, что делать.
— Выходи, задержанный, — приказал сержант.
— Не пойду! — уперся боец.
— Да выходи уже, доигрался! — Строгачев двинул плечом, и Кирюхин мешком вывалился из машины.
Сержант направил на него пистолет, щелкнул затвором и приказал:
— Встать. Вперед. При попытке бежать открываю огонь.
Кирюхин поднялся и отер со щеки приставшую грязь пополам с хвоей.
— Всех не переловите, — сказал он. — Все равно сбегу!
— Отбегался уже, — ответил сержант, подтолкнув его дулом пистолета в сторону леса. — Пошел.
Капитан смотрел им вслед, пока оба не растворились в густеющих сумерках. На легкий шорох за спиной он сразу оборачиваться не стал. Сначала незаметным движением кисти расстегнул кобуру. И в качестве ответа над самым ухом услышал отчетливый щелчок взведенного курка.
— Даже не думайте, — предупредили позади.
— Не думаю, — спокойно сказал капитан.
Рука незнакомца скользнула по гимнастерке
справа, слева, потом ловко и быстро извлекла из кобуры пистолет. Строгачев осторожно скосил глаза книзу и увидел на портупее только хвостик наискось обрезанного ремешка. Срез был такой ровный, словно сделан опасной бритвой.
— Обернуться можно? — как можно спокойнее спросил Строгачев.
— Руки за голову. Обернитесь. Только медленно, — приказали сзади.
Капитан коснулся пальцами стриженого затылка и повернулся. Лицо и нашивки напавшего было трудно толком рассмотреть в темноте, но на левой петлице тускло поблескивали два кубаря.
— Лейтенант, вы отдаете себе отчет, что напали на старшего офицера? — спросил Строгачев. — Более того, на офицера ОГПУ? Я требую, чтобы вы себя назвали, убрали оружие и подчинились старшему по званию.
— Документы! — потребовал лейтенант, и не подумав опустить пистолет.
Строгачев, мельком заметив, что напавший сменил свой «наган» на капитанский «ТТ», убрал руки с затылка и потянулся к боковому карману.
— Медленно! — предупредил лейтенант.
Строгачев как можно спокойнее расстегнул пуговицу, вытащил удостоверение и аккуратно положил его на теплый капот машины. Достаточно близко. И когда лейтенант потянулся, молниеносно схватил его запястье, дернув на себя и вверх. В темноте хлопнула голубая вспышка, и капитан, вскрикнув, схватился за онемевшее плечо.
— В следующий раз выстрелю в голову, — пообещал лейтенант.
— Ты даже не представляешь, что тебе за это будет, — прошипел Строгачев, чувствуя, как онемение расползается по руке все выше. — Я — оперуполномоченный особотдела дивизии капитан Строгачев!
— Ничего особенного не будет, — ответил лейтенант. — Потому что настоящий капитан Строгачев сейчас в штабе дивизии. Комбат говорил с ним по полевому телефону двадцать минут назад. Я поручился за Кирюхина, и его разрешили оставить в батальоне до особого распоряжения. Опоздал только на пару минут.
Лейтенант поднял удостоверение и посветил себе зажигалкой. Красные блики на секунду полыхнули в его глазах, осветив острые скулы и прямой нос. Насмешливо фыркнув, он швырнул корочки обратно на капот.
— Где мой боец? — спросил он.
— Стрельченко, — догадался капитан. — Вот и отыскался второй беглец. Даже особо напрягаться не пришлось.
— Где рядовой Кирюхин? — повторил вопрос лейтенант.
В перелеске, куда сержант увел Кирюхина, полыхнула короткая желтая вспышка, и через секунду донесся хлесткий раскатистый хлопок.
— Если ты имеешь в виду своего приятеля, он только что доставлен в следственный отдел Комитета Охраны ПВК, — ответил Строгачев. — А рядовой Кирюхин, тысяча девятьсот двадцать второго года рождения, убит в ходе Ржевской наступательной операции тридцать первого июля сорок второго года. Скверно работаете над легендами, ребятки.
— Так уж и скверно? — огрызнулся лейтенант.
— Да уж, не блестяще. Лейтенант Стрельченко до июля тысяча девятьсот сорок пятого числился пропавшим без вести. Он умер от туберкулеза в лагере для военнопленных «Цайтхайн», в Саксонии, близ Якобсталя, в ноябре сорок четвертого.
Лейтенант ухмыльнулся:
— Учтем на будущее.
Капитан заложил парализованную руку за портупею и сказал:
— Не знаю, как ты сам видишь свое будущее, а я вижу его довольно ясно. Шесть месяцев общественных работ и трехмесячные курсы социального перевоспитания, включающие гипнотическую психокоррекцию. Сопротивление аресту я готов забыть, если вернешь парализатор и добровольно последуешь за мной. Давай–ка, сынок, бросай дурить, пока я добрый. Объявляю тебя арестованным за преднамеренное нарушение ПэВэКа.
— Профессионально важных качеств? — язвительно переспросил лейтенант. — Или Постановления Выдающихся Кретинов?
— Пространственно–временного континуума, — терпеливо пояснил капитан. — Все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя в суде. К счастью, ты имеешь право хранить молчание.
— Но, к несчастью, не хочу, — перебил лейтенант, продолжая превращать процедуру ареста в фарс.
— В продолжение следствия ты имеешь право на бесплатного адвоката, на отвод судьи, на ежедневное свидание с родственниками, на два часа телефонных переговоров в сутки, а также на занятия спортом и любым видом творчества, одобренным судебной комиссией.
— Вышивание крестиком допускается?
Капитан замолчал и потянулся к часам на парализованной руке. Стрельченко снова вскинул пистолет.
— Руки!
Строгачев устало поднял глаза:
— Ты больше не станешь стрелять в офицера полиции, сынок.
— Это почему? — резко спросил лейтенант.
— Потому что восемьдесят одного беглеца я уже доставил домой. Верну и восемьдесят второго.