Кошки-мышки

Максим не знал о моих с Назаром полуслужебных свиданиях. Но у нас и не принято отчитываться о каждом шаге. Если бы вечерами рассказывали обо всех встречах и переговорах, не осталось бы времени для семейного общения. Хотя я часто просила у мужа совета по тем или иным проблемам. Без его мудрой головы моя карьера не столь бы реактивно неслась.

Еще месяц назад я была бы готова поклясться самым святым, вплоть до здоровья мамы, что у меня нет мыслей об измене мужу. Конкретно-крамольные, они отсутствовали. Мне только хотелось видеться с Назаром, обсуждать книги, спектакли, фильмы, сплетничать о тех, кто стоит по карьерной лестнице над нами, жаловаться на подчиненных и находить поддержку в том, что инициативный умный сотрудник — еще большая редкость, чем мудрый начальник.

Не помню, упустила тот момент, когда перестала мысленно разговаривать с Максимом — пересказывать ему события дня, компенсировать его физическое отсутствие внутренними диалогами. Кажется, это произошло, когда родился Гошка. Но хорошо помню, как стала вести немые беседы с Назаром.

Ехала в офис после очередного «служебного обеда», затормозила на светофоре, увидела, как переходит улицу женщина с сумкой-тележкой. Колесо у сумки вдруг отвалилось, покатилось под колеса машин. Женщина заметалась, зажегся зеленый свет, она торопливо потащила искалеченную тележку к тротуару. Гипермаркеты Назара сейчас берут на продажу немецкие сумки-тележки. Подсказать рекламный ход: тетенька по виду среднего достатка, можно — с вязаной мохеровой стародавней шапкой на голове, переворачивает на глазах у публики тележку, показывает на колеса: «Они не отвалятся никогда!»

Сюжет не прошел, но внутри меня появилась копилка с заготовками для бесед с Назаром. Я ждала встреч, потому что страстно желала поделиться с ним идеями, наблюдениями, рассказать анекдот, попросить совет.

Да, правда! Моим советчиком стал Назар. Не потому, что он умнее Максима, а потому что знает специфику моей работы не теоретически, а изнутри.

Кстати, советы мне нужны не для прямого следования им. Чтобы принять решение, мне необходимо пересказать кому-нибудь очень умному суть проблемы, услышать уточняющие вопросы и ответить на них. Почти физически ощущаю, как в этот момент мой мозг начинает гудеть и выходит на полную интеллектуальную мощность. Он сам найдет ответ, который не обязательно совпадет с рекомендацией.

Пробовала использовать в роли подобного стимулятора Майку. Бесполезно. Ей надо все объяснять от ребра Адама, разжевывать каждый профессиональный термин, чтобы в итоге услышать:

— Не знаю, Лида, что и сказать. Только «мерчендайзинг» мне кажется ужасным словом, почти ругательством. Вы что, не можете по-русски изъясняться?

Но с другой стороны, Майка — незаменимый слушатель моих монологов по проблемам семейным, бытовым, личным. Пока Майка охает, ахает, смотрит на меня с трогательной любовью, хлопает ресницами, я успеваю сообразить: Максимову тетю Дашу из Питера, которая живет у нас третью неделю и постоянно указывает, критикует, поучает, надо свести с Виктором Петровичем, вдовцом, соседом по даче, залпом купить им театральные билеты на пять дней вперед. Пусть Виктор Петрович жалуется на свою гипертонию и на козявку, которая пожирает его уникальный виноград. Тетя Даша будет проявлять участие. Ее хлебом не корми, только дай поучаствовать в чужой жизни.

Назар мне очень нравился, меня влекло к нему, ожидала следующей встречи, заготавливала мысли, продумывала наряд, макияж, прическу. И при этом не считала, что веду себя порочно или недозволенно. Мы ведь даже дежурных поцелуйчиков в воздух или в щечку при встрече-прощании себе не позволяли. А нынче все мало-мальски знакомые только и лобызаются.

Первый удар обрушился в самый интимный момент — нашей близости, моей рутинной ночной близости с Максимом. Я представила (нечаянно, подсознательно), что на месте мужа — Назар. И получила громадное чувственное ускорение. Будто все мои ощущения какой-то неведомой силой удесятерили.

Кто был виновником небывалого чувственного взрыва, я осознала, когда все кончилось. И пережила всплеск вины, раскаяния, ужаса. Напрочь забыла, что говорила мужу, когда мы только ступили на тропу амурных утех:

— Ерунду пишут в книжках, будто женщину после акта любви требуется приголубить, обнять и тэ пэ. Если акт удался, то ее следует оставить в покое. Мне хочется наслаждаться послевкусием, парить на своем облачке в сладком одиночестве. И твои объятия мне сейчас… Нет, не то чтобы совсем противны… Но — мимо кассы. Если женщина ничего не получила от близости, тогда — конечно, хоть поцелуй ее за терпение.

Хочу подчеркнуть: мои ощущения, пристрастия и заморочки — только мои. Это не пропись правил сексуальных отношений. Каждой женщине — свое. Я пишу о собственной жизни. Найдете время — пишите о своей.

Возвращаюсь к темной ночи, когда я, потная, взмыленная, с прерывистым дыханием и легкой судорогой в ногах, перекатилась по постели на сторону мужа, обняла его за шею, прилипла к груди, заикаясь твердила:

— Ты у меня! Ты у меня! Единственный. Только ты! Мне с тобой! Только с тобой хорошо…

— Д-е-л-а, — медленно, нараспев проговорил Максим. — Конечно, я у тебя единственный. Но если сейчас не ослабишь хватку, то задушишь единственного, — последнее слово Макс произнес, почему-то хмыкнув. — Расслабься. Вот так, хорошо. Слезы? Ты плачешь? Лида, скажи мне откровенно, только откровенно! Почему ты плачешь? Очень важно, чтобы ты сказала правду.

Возможно, существуют женщины, которые способны в подобную минуту признаться, что видели на месте мужа коллегу по работе, соседа, друга детства пропойцу-бомжа, президента Америки или рок-звезду, Буратино или Чебурашку, Фауста или Гёте, кентавра или Конька-Горбунка. Не исключено, что потом, погрузившись в дебри доморощенно психоанализа, обменявшись эротическими бреднями, супруги обретут новую степень взаимопонимания. Пусть живут долго и счастливо, копаясь во взаимных фантазиях.

Говорю только о себе. Плохо ли, хорошо ли, но к числу откровенных до стеклянной прозрачности женщин я не принадлежу. Сказать любимому мужу, что ты не способен меня удовлетворить, как Вася, сантехник, или Пал Палыч, начальник? Извините!

Никаких сантехников и начальников не имелось. Только Назар. Все равно это будет удар — удар по самой уязвимой точке мужского самолюбия.

Калечить родного мужа из-за собственной прихоти (или похоти)? Нет, уж лучше выкрутиться с помощью вранья.

— Лида, говори! — шептал мне в ухо Максим. — Пожалуйста, говори!

Слезы высохли. Решение не признаваться окаменело.

— Уй! — отстранилась я, воткнула палец в ухо и потрясла. — Не щекотись!

Далее нужно было сказать что-нибудь смешное. Для разрядки. Мы с Максимом всегда сбиваем пафос момента юмором и шуткой.

Когда он предложил мне выйти за него замуж, то написал шутливый «брачный договор». Читала его и хохотала, и плакала от счастья. Но когда пришел Максим, притворно официально, нехотя сказала:

— Поскольку на большинство вопросов ответ «да», вынуждена принять ваше предложение.

— Да здравствует статистика! — подхватил меня Максим.

Кружил по комнате. При этом не исключено, что догадывался: мое «да» созрело через месяц после нашего первого общения и далее принялось расти ударными темпами.

А может, не ведал, не догадывался. Не знаю. Теперь я ничего не знаю. Мы с Максимом откровенны, но не до изнанки. Трудно пояснить.

Представьте себя деревом. У вас есть ствол, ветви, веточки и листья. Посторонние люди срывают листья (общаются), видят ветви, то есть складывают о вас мнение. Но под землей дерево имеет не меньшую систему, чем над почвой. Заглянуть в темноту мы пускаем немногих. Кто-то оголяет свои корешки быстро и с радостью. Майка, например. Ее мужики вырывают с корнем, сажают в горшок и через некоторое время забывают поливать — лень, надоело, прискучило.

Максим знал мои корни, но не все, как выяснилось. Боковые побеги ускользнули от его внимания. И теперь мне нужно срочно брякнуть что-нибудь веселое и остроумное. Чувствую: Макс напрягся, мышцы стальные, голос звучит ровно и ласково, но усилия к нейтральности тона прикладывает, как чует мой тренированный на его интонации слух. Что-то заподозрил. Хотя, объективно, мог бы гордиться, доведя супругу до визга экстаза.