Предел зла

Лариса попрощалась со Шатровым, пожелав ему творческих успехов, и пошла к выходу. Геннадий, естественно, остался сидеть в кресле, а Юля неожиданно соскочив с его колен, крикнула:

— Я вас провожу!

Они спустились вниз, Юля вышла за Ларисой во двор. Стоя перед своей машиной, Котова внимательно посмотрела на счастливое, улыбающееся лицо девушки, где не осталось и следа от прежнего трагического выражения, и совершенно искренне сказала:

— Я вам желаю большого счастья, Юля.

— Спасибо, — выдохнула та. — А вам — успехов в расследовании.

Узнать место жительства алкоголика Александра Николаевича Умнова через адресный стол для Ларисы не составило труда, и уже через час она подъезжала к району железнодорожного вокзала, где посреди многоэтажных домов скромно притулился участочек, застроенный старенькими деревянными домишками.

Найдя дом с номером восемь, Лариса остановила машину и вышла из нее. Этот дом, по крайней мере снаружи, был в весьма плачевном состоянии: скособочился, вот-вот норовя совсем рухнуть, крышу его не перекрывали, видимо, со дня постройки, а было это где-то в начале прошлого века, так называемый палисадник сплошь зарос репейником.

Двор был усердно загажен, посреди него валялись пустые разбитые бутылки, окурки, банки из-под консервов и яичная скорлупа. Поваленное высохшее сливовое дерево перед крыльцом, через которое Лариса кое-как перелезла, рискуя порвать колготки, довершало картину.

Взбежав по полусгнившим доскам крыльца, Лариса постучала в обшарпанную деревянную дверь.

Никто не открывал, да и вообще из дома никаких звуков не доносилось. Она уж было подумала, что зря ей пришлось тащиться сюда да еще с трудом пробираться к дверям, но тут вдруг из дома напротив вышла женщина с помойным ведром. Она выплеснула его прямо с крыльца, поправила сбившийся на голове платок, после чего, кинув на собиравшуюся уходить Ларису прищуренный взгляд, крикнула:

— Дома он! Спит беспробудно. Ему в окошко надо колотить, а так не услышит!

Лариса поблагодарила женщину за ценный совет и стала пробираться к маленькому заляпанному окошку, немытому, наверное, несколько лет. Она достала из сумочки ключи и постучала по стеклу ими, чтобы звук получился более звонким и отчетливым. Тем не менее Умнов и на него не откликнулся.

Заметив, что маленькая форточка открыта, Лариса осторожно просунула туда лицо и как можно громче крикнула:

— Александр Николаевич! Откройте!

Послышалась какая-то возня и невнятное бормотание. Лариса продолжала стучать и кричать. Через некоторое время послышался недовольный голос:

— Ну кто там барабанит? Поспать не дадут рабочему человеку!

— Откройте немедленно, — строго, официальным голосом повторила Лариса. — К вам срочный разговор.

Умнова, видимо, удивили и даже напугали интонации Ларисы, и он немного погодя все-таки открыл дверь, чтобы выяснить, кому из официальных органов могла понадобиться его персона.

— Умнов Александр Николаевич? — деловито спросила Лариса, отстраняя хозяина дома и проходя внутрь. Для этого ей пришлось согнуться в три погибели, поскольку высота двери была крайне мала.

— Ну я, — нехотя проговорил Умнов. — А что нужно-то?

— А нужно вот что. Совершено зверское преступление: ваша сожительница Яна Ковалева зверски убита вместе с малолетней дочерью. И следствие располагает фактами, что у вас был прямой мотив совершить это злодеяние. Вам придется проехать в отделение милиции для дачи показаний и проведения очной ставки со свидетелями.

Из всего сказанного Ларисой Умнов, похоже, уловил только то, что ему сейчас придется ехать в милицию. И вовсе не для торжественного вручения нового паспорта. А этого ему совсем не хотелось.

Умнов смотрел на Ларису замутненным взглядом выцветших голубых глаз. На вид ему было лет шестьдесят, не меньше. Точнее, возраст его вообще трудно было определить, хотя на листочке, который Ларисе дали в адресном столе, значилась дата его рождения: 16.06.1953. А значит, ему не было еще и пятидесяти.

Образ жизни здорово отразился на внешности Александра Николаевича: лицо было землистого оттенка, щеки прорезали глубокие морщины. Полуседые волосы всклокочены и грязны. Давно не стриженные, они длинными спутанными прядями торчали в разные стороны.

Одет он был в старую телогрейку, накинутую прямо на голое тело, шерстяные трико и обрезанные валенки. Голос был хриплым, с какими-то пристанывающими интонациями.

— Куда это… — попробовал он хорохориться. — Куда это ехать-то? Чего это ехать-то? Мне на работу вообще-то нужно…

— У меня тоже работа, — холодно проговорила Лариса. — Собирайтесь.

— Да ты чо на меня-то? — уже более серьезно уставился на Ларису Александр. — Я-то чо сделал?

Сплю себе, никого не трогаю! Я… Я болею вообще!

Голова у меня раскалывается.

— С похмелья? — спросила Лариса.

Умнов молча кивнул, потом умоляюще посмотрел на Ларису.

— Не могу я сейчас ехать никуда. Ты скажи, чего ты хочешь-то? Янку, что ль, грохнули?

— Да, убили.

— Допрыгалась, курва! Бл… е… твою мать! — неожиданно выругался Умнов, сплевывая в сторону. — А ко мне-то чо? Думаешь, я, что ль?

Лариса молчала.

— Да ты чо, е..? — воскликнул Умнов, начиная уже волноваться всерьез. — Да я… Да на кой она мне сдалась! Она и не сожительница мне вовсе. Я ее сто лет уже не видел.

У Александра вдруг затряслись руки, и он долгое время не мог унять эту дрожь. На лбу выступили крупные капли пота. Лариса видела, что он чувствует себя скверно.

Умнов полез было в карман, видно, за сигаретами, но достал оттуда лишь пустую пачку. Тогда он начал рыться в переполненной окурками пепельнице, надеясь вытащить бычок покрупнее. Лариса молча достала из сумочки свои «Кент-Лайтс» и протянула ему. Тот недоуменно посмотрел на нее, но сигарету взял.

— Я предлагаю вам вот какой вариант, — чеканя каждое слово, проговорила Лариса. — Мы с вами разговариваем здесь, и вы мне честно рассказываете обо всем, что вас связывало с Ковалевой. А также о том, когда и при каких обстоятельствах вы видели ее в последний раз. И еще описываете ее окружение. В случае, если вы будете со мной предельно откровенны, мы обойдемся без отделения милиции. Если же нет — пеняйте на себя. Следствие все проверит, на этот счет можете не беспокоиться.

— Да я… Да я что… — засуетился Умнов. — Я все скажу, как на духу! Чо мне скрывать-то? Я честный человек, рабочий… Мне бы только это… Опохмелиться бы, а?

Он подошел к заваленному пищевыми отходами и грязной посудой столу и принялся, чертыхаясь, проверять бутылки, не осталось ли хоть в одной из них немного выпивки. Когда обнаружилось, что нет, Умнов выматерился, неловко извинясь перед Ларисой. Потом наконец выпрямился и с тоской уставился в потолок.

Она предвидела такое развитие событий и, молча достав из пакета специально купленную для такого случая бутылку водки, поставила ее перед алкоголиком. Тот аж чуть не подпрыгнул, с умилением глядя на бутыль.

— Только сто граммов! — предупредила Лариса. — Остальное допьете после разговора.

— Лады, лады, — закивал Умнов, юля возле стола и откупоривая бутылку. — Мы ж понимаем, не дураки все же…

Он дрожащей рукой набулькал себе в стакан граммов сто пятьдесят и крупными глотками выпил, занюхивая рукавом телогрейки.

— Будешь? — кивнул он Ларисе на бутылку.

— Нет, — отрезала та.

— Понимаем, понимаем, служба! — уважительно заговорил Умнов, не скрывая своей радости.

— Итак, поговорим о Ковалевой, — вернула его к теме разговора Лариса. — Когда вы видели ее в последний раз?

— Дак это… Сто лет уж не видел!

— А точнее? — нахмурилась Лариса.

— Ну… — Умнов наморщил лоб. — Месяца три уж прошло. В начале лета где-то в последний раз она заявлялась. Только ночевать не осталась, поскандалили мы с ней… Она денег просила, а у меня у самого в кармане ни хрена. Самогонку мою всю вылакала, лахудра!

— Вы с ней дрались? — строго спросила Лариса.