Страница 6 из 9
— Да ты сам окопы на Десне рыл!… — проговорила Евдокия Фоминична.
Чубатый немец встал вдруг со скамьи и решительно шагнул к полицаю.
— Не свое дело занимайся! — нахмурясь, сказал он резко на ломаном русском языке. — Вы из «баншуц» — железнодорожная охрана? Свое дело знай! Эти люди — мы сами заниматься! Идите! Раус, обершнелль!
Ошарашенный полицай козырнул и поспешил убраться вон. «Вот попала! — со страхом подумала Евдокия Фоминична. — Из огня да в полымя! Пропади пропадом эта краска, этот керосин!»
Немцы заулыбались, когда полицай вышел, а чубатый подошел к Евдокии Фоминичне и сказал мягко:
— Не бойтесь, матка! Мы не немцы, а поляки с аэродрома. Видите, погон нет, эти повязки на рукавах?… Вот, берите всю краску. Мы вам и керосину еще принесем. Давайте знакомиться — я Вацлав Мессьяш. А это мои друзья — Тыма, Маньковский, Горкевич… Если разрешите, мы будем к вам заходить.
С того дня часто стали захаживать поляки в деревню Кутец к Евдокии Фоминичне. Чаще всех — Вацлав, которого скоро все звали по-русски Васей. Молча глядел он на Таню Васенкову, глядел и вздыхал. И то сбривал усики, то снова отпускал их — никак не мог решить, нравятся они Тане или нет. Нередко и все настойчивее пытался расспросить он Евдокию Фоминичну о партизанах. Молчала Евдокия Фоминична, приглядывалась…
Давно приглядывалась к полякам и Аня Морозова… Их привезли в Сещу в хмурый день поздней осенью сорок первого года, когда на изрытое снарядами и бомбами аэродромное поле лег первый снег.
Поляков заставили впроголодь работать на аэродроме столярами, плотниками, каменщиками, малярами, чернорабочими. Они вошли в строительный батальон Организации Тодта — сколоченной гитлеровцами огромной армии подневольных рабочих почти из всех европейских стран. «Вам здорово повезло, — говорили полякам гитлеровцы из управления полевых строительных работ люфтваффе, — фюрер позволил вам помогать армии-победительнице, а Башу Познанщину присоединил к великой Германии. Мы с вами граждане одной империи! Арбайтен! Работайте во славу тысячелетнего Третьего рейха!…»
И поляки работали. Поселок отнесся к этим нелюдимым, подавленным, замкнутым людям настороженно, с подозрением: «Вот так братья-славяне — на Гитлера ишачат!»
Однако до Ани Морозовой вскоре дошел слух, что один из поляков — Ян Маньковский подбил своих соотечественников на забастовку. Работая зимой на аэродроме, поляки пообтрепались. Когда ударили знаменитые морозы того года, они оказались чуть ли не босыми, им приходилось обматывать ноги в опорках соломой. В метель и стужу, когда руки примерзали к металлу, немцы заставляли работать этих полураздетых и полуразутых людей на открытом всем ветрам летном поле. Маньковский потребовал, чтобы немцы выдали полякам «анцуг» — одежду. Комендант аэродрома капитан Арвайлер скрепя сердце согласился на это, выдал всем полякам форму люфтваффе без погон и без знаков различий. Маньковскому баулейтер — начальник строительных работ — отмерил в придачу пятнадцать палок, чтобы отбить охоту у строптивого поляка к подстрекательским действиям. «Арбайтен! — приговаривал он. — Работай!»
Все это Аня рассказала партизанам в Клетнянском лесу.
Рощинцев в это время в Клетнянском лесу не оказалось — Командирский отряд ушел к линии фронта. Теперь с Аней держал прямую связь командир молодого, вышедшего весной в лес партизанского отряда — Федор. Покидая лес, рощинцы передали Федору Данченкову все свои связи. С Большой землей Данченков держал связь по рации недавно выброшенного в Клетнянский лес лейтенанта Майдана, командира разведгруппы из штаба Западного фронта.
— Значит, на базе у них целый интернационал, — задумался капитан Данченков. — Это хорошо, что вы решили связаться с поляками. Не может быть, чтобы поляки по своей охоте на Гитлера работали. Где они живут? В авиагородке? В казарме с немцами?
— Нет, в Первомайском переулке, в пустом доме, — ответила Аня. — Хозяева этого дома куда-то бежали от бомбежек.
— Вот удача! — Данченков посмотрел за окно в черную ночь. — Интересно, чем они дышат? Слышь, Анюта! Мы вот что надумали…
Аня внимательно слушала Данченкова. Уже все в округе знали этого бесстрашного партизанского командира, знали, что он свой человек — родился недалеко от Сещи, в Дубровском же районе, в деревне Жуково, — окончил Киевское артиллерийское училище. Данченков командовал гаубичным дивизионом во время советско-финской войны, вступил на Карельском фронте в партию, после «финской» приезжал на родину с медалью «За отвагу». В сорок первом артдивизион Данченкова дрался с гитлеровцами в Белоруссии, потерял в неравных боях с немецкими танками и авиацией больше половины людей и техники. В октябре немцы окружили артдивизион. Оставшись без горючего, расстреляв все снаряды, Данченков взорвал свои гаубицы и повел уцелевших бойцов на восток. Под Вязьмой немцы разбили и рассеяли его группу. Сам Данченков был ранен. С неделю отлеживался он в копне сена, а потом, немного поправившись, решил пробраться знакомыми тропами через Брянские леса. По пути у него родилось новое решение: он видел на дорогах много оружия, встречал в деревнях сотни окруженцев. А что, если с этими людьми, с этим оружием ударить по врагу с тыла?
Всю первую военную зиму, скрываясь в родных местах, он закладывал базу будущего отряда. В отличие от большинства партизан, он и его первые помощники начали с создания подпольно-разведывательной сети, а потом уже, к весне, перед чернотропом, начали сколачивать отряд для выхода в лес. В отличие от других отрядов и разведгрупп, у Данченкова было огромное преимущество — и сам он и его помощники по разведке были местными людьми, воевали на родной земле, знали всех в округе.
Партизанский вожак Федор Данченков был один из тех десятков тысяч советских солдат и офицеров, которых Гитлер объявил уничтоженными в котлах под Вязьмой и Брянском…
И вот крестьянский сын Федор Данченков, думая о сыновьях польских крестьян, говорил Ане:
— Нет, не могу я поверить, что братья-славяне в охотку на немцев, на Гитлера, ишачат!
Прощаясь с Данченковым и Майданом под шум весеннего дождя в лесу, Аня сказала:
— Немцы в Сеще хвастаются: летают, мол, только немцы, а снаряжает их в полет, на борьбу с большевизмом, вся Европа!
— Вот мы и проверим, так ли это, — ответил капитан.
ЛЮСЯ ТЯНЕТ ЖРЕБИЙ
— Будем, девчата, жребий тянуть, — объявила Аня Морозова. — На дело идем нелегкое. Может, придется вести себя как кокетка какая-нибудь, с мужчинами заигрывать, флиртовать, если дело потребует. Может, даже вино пить и целоваться…
Смешливая Люся Сенчилина прыснула. Аня бросила на нее укоризненный взгляд. Паша и Лида потупились.
— Вот всегда ты так, Люська! Тебе все хиханьки да хаханьки! Провалишься — в гестапо будешь ответ держать? И нет тут, девчата, ничего смешного. Как ни противно, а не может разведчица волком на врага смотреть. Уметь, когда надо, улыбнуться, стрельнуть глазами — вот наше оружие!
Аня потупилась: у нее самой эти улыбки совсем не получались, ох и трудно давались они!…
Ане Морозовой было всего двадцать лет, но она чувствовала себя командиром, а это налагало большую ответственность, заставляло держаться собранно, строго. Ведь в ее руках жизнь стольких людей — подпольщиц, связных и всех их родных… Аня окинула взглядом подруг: кроме Люси, за столом сидели Лида Корнеева — она спокойно заплетала густую светлую косу — и первая красавица в поселке медлительная Паша Бакутина. Помимо присутствовавших, в подпольную группу Ани входили Саша Барвенков, Вера Молочникова, Варвара Киршина и Мария Иванютина. Всех членов своей группы Аня хорошо изучила, долго присматривалась к ним за последние военные месяцы. С одними в сещинскую школу ходила, с другими не один год жила по соседству, с Лидой училась на курсах бухгалтеров. Аня не сразу согласилась возглавить сколоченную ею группу. Она ссылалась на отсутствие опыта, говорила, что охотно выполнит любой приказ, но сама не умеет приказывать.