Владыка времени

– Пошли. – Малюта тщательно взвел замок дорогой колесцовой пистоли, поднял фонарь, насколько позволял низкий потолок, и едва успел сложить пальцы для крестного знамения, как почувствовал холодную, даже через наруч, войлочный подбой и рубаху, хватку пальцев чернобородого, шедшего следом.

– Не надо этого, боярин, – тихо и ласково прошептал тот, – не шуми. Не то привлечешь внимание кого-то из обитателей сих «чертогов райских», ни крест, ни пистоль тебе не помогут. А если боишься, давай я вперед пойду.

Опричник повел плечом, стряхнул с руки чужие пальцы и медленно, осторожно двинулся вперед. Стены и пол коридора изменились, теперь они были выложены не кирпичом, а крупными, почти в рост человека, грубо обтесанными камнями. Казалось, воздух стал жарким и плотным, а промокшая насквозь под ливнем одежда вдруг высохла и жесткой коркой прилепилась к телу. Малюта вытащил из-за пояса большой цветастый платок и принялся утирать обильно струящийся по лицу пот.

– Жарко тебе, – прошептал ему на ухо таинственный спутник, – потерпи. Сам знаешь, к каким местам мы сейчас близко.

Очередная, преградившая им путь, обитая листами металла дверь не имела ни замка, ни скважины для ключа. Закрыв ее собой от любопытных взглядов, опричник нажал на заклепки в установленном порядке. Первые мгновения ничего не происходило, но вот где-то за стеной зажурчала вода, зазвякало железо, и дверь медленно отошла в стену, открывая взгляду блестящие металлические полозья и зияющий тьмой коридор.

Малюта занес ногу, собираясь сделать шаг. И застыл. Опричника будто ударило в лицо молотом. Он захрипел, пытаясь пошевелиться. Чернобородый за его спиной сделал небрежное движение рукой, будто отталкивал кого-то. Внезапно освободившийся Малюта с размаху растянулся на плитах коридора, едва сумев не разбить фонарь.

Колдун помог ему подняться на ноги.

– Иродово племя! – прошипел Малюта. – Государю вас всех разом сжечь следовало. Глядишь, не навалилось бы на нас столько бед.

– Поздно уже, голубчик, сделанного не воротишь. Мы люди скромные, царю-батюшке полезные. А ты не пугайся, это они тебя помнят, все семь раз по семь, кого ты тут лежать положил. Сердятся. – Чернобородый рассмеялся веселым бесшумным смехом.

– По твоему же наущению!

– Не по моему наущению, а по государеву приказу, для пользы дела. Ну, хватит. Вон люди на нас уже смотрят.

За дверью и коротким извилистым коридором обнаружился очередной зал, сухой, просторный, со сводчатым потолком. Пол был причудливо изборожден пересекающимися канавками.

– Сундуки сюда вот, у стен, а вон тот в середину, – велел Скуратов.

Пока холопы устанавливали сундуки, Малюта тоскливым взглядом окинул стоявших в стороне опричников. «Молодцы один к одному, снаряжены, как на тяжелый бой. Лучшие ведь из лучших здесь, и верные и умелые. Прости нас, Господи, за то, что творим!» Не торопясь подошел к ним, заговорил негромко:

– Ну что ж, братья, помните, что надо делать? – дождавшись утвердительных кивков, продолжил: – Смилуйся над вами Господь. В Волоцком монастыре вечно за вас молиться будут. Службы вашей царь не забудет, нету ее превыше.

По его сигналу опричники быстро связали холопов, заткнули рты припасенными тряпицами.

– На пол кладите их, – засуетился колдун, – а сами вдоль стен, на сундуки ложитесь. – Он сноровисто влезал в вывернутую наизнанку черную рясу, надевая ее задом наперед.

– Одежду нашу священную поганишь! – взревел Малюта.

– Так то ж для дела, Григорий Лукьянович. Посмотри вокруг. Вот то, что сильнее любых полков, дороже золота – знание, премудрость. Она народами движет, землями повелевает. Полки в боях истают, золото закончится, а это останется. Неужто ты хочешь, чтобы это врагу цареву или изменникам досталось?! А защита моя крепкая, не сомневайся!

Опричник не ответил.

Пыхтел, готовился колдун, кто-то из холопов, догадавшись об уготованной ему участи, истошно завыл, даже сквозь кляп было слышно.

Скуратов отвернулся.

Когда чернобородый закончил, Малюта подошел к лежавшим у стены на сундуках телам. Лица мертвых посерели и заострились. Вместе с тем он не мог отделаться от ощущения, что вот сейчас они откроют глаза. О том, что тогда случится, и думать не хотелось.

– Григорий Лукьянович! – крикнул от двери колдун. – Давай! Пора!

Осторожно, старясь не наступить в кровавые лужи на полу, опричник подошел к сундуку, вытащил длинный и изогнутый стержень странной формы. Отвернувшись, на ощупь вставил его в замочную скважину, повернул. И, откинув крышку сундука, не оборачиваясь, бросился к выходу, чувствуя спиной страшную, завораживающую силу. Впереди слышался скрежет закрывающейся двери.

Он успел в последний момент. Протиснулся, царапая пластины доспеха об косяк, и обессиленно сполз на пол.

– Силен ты, Григорий Лукьянович! Успел-таки, не затянуло тебя! – Чернобородый колдун радостно приплясывал, держа в руке факел. – Мы с тобой еще послужим государю. Мы тех татар…

В пустом помещении оглушительно громко хлопнул выстрел. На рубахе колдуна проступило красное пятно.

– Зря ты так, – начал было он. Вдруг глумливая ухмылка на его лице сменилась испугом и растерянностью, ноги подкосились.

– Это не свинец, – прохрипел Малюта, – не ты один чародействовать умеешь. Сам тут и посторожишь, для верности. – Он поднялся, цепляясь за стену, вытащил из ножен саблю с широкой елманью [4]и с оттягом рубанул прямо поперек черной бороды.

В тот момент, когда колдун падал, забрызгивая одежды Скуратова густой темной кровью, Малюта вдруг увидел в темноте коридора человеческую фигуру. Опричнику показалось, будто перед ним парнишка в странной, ни на что не похожей одежде.

– С нами крестная сила! – широко перекрестившись, пробормотал Скуратов.

Никого. Коридор по-прежнему пуст и безлюден. Малюта снова перекрестился, уже успокаиваясь, уверенный, что нечести ни за что не совладать с крестным знамением, и, засучив рукава, приступил к неприятной, но необходимой работе…

А гроза все продолжалась.

Ночные, бурные воды Москвы-реки вдруг осветились вспышкой, как будто лучи солнца в яркий полдень заиграли на воде.

Глава 1

Фея весенних грез

Солнце растекалось по воде, зажигая в ней тысячи искорок.

Глеб стоял у парапета на набережной Москвы-реки.

Конец мая выдался удивительно теплым, вокруг царило настоящее лето, а небо было синим-синим, без единого облачка. Однако Глеб не смотрел на красоты природы, не любовался игрой солнечных лучей в едва подернутой легкой рябью водной глади, не следил, как чутко подрагивает под ласковым ветерком юная, еще клейкая и нежная листва. Его взгляд был устремлен на Патриарший мост, где у большого мольберта стояла тоненькая девушка.

Художница была очень молода, лет шестнадцати, и, безусловно, необычайно хороша – не холодной красотой мраморной статуи, но живой, теплой красотой юной, едва расцветшей девушки. Ее рассыпавшиеся по плечам пышные волосы темно-рыжего цвета казались охваченными пламенем, тонкая бледная, как у всех рыжеволосых, кожа не имела ни единого изъяна, большие ярко-синие глаза как нельзя лучше соответствовали тону сегодняшнего неба. Даже немного большеватый нос с легкой горбинкой вовсе ее не портил. Одета девушка была просто, но со вкусом: белоснежный топик, светлые летние джинсы и белые легкие балетки.

Художница увлеченно рисовала, иногда хмуря тонко очерченные брови и подолгу вглядываясь в игру солнечных переливов.

Глеб смотрел на нее как завороженный. Уже третьи выходные подряд он приходил сюда и наблюдал за чудесной незнакомкой, не решаясь подойти к ней. Нет, он был не из робкого десятка и не боялся никого. Он умел разговаривать с людьми, был красноречив и убедителен. Но это – совсем иной случай. Тоненькая девушка с мольбертом казалась ему феей, пришелицей из волшебной страны. Совершенно не такой, как остальные люди. Глеб завидовал земле, по которой она ступала, траве, которая бесстыдно льнула к изящным девичьим щиколоткам, солнечному лучу, касающемуся нежной кожи щеки.

4

  Елмань– расширение на конце сабли для большей силы удара.