Страница 44 из 64
– Вы оба с ума сошли. А меланома?
– А электрический скальпель? – парировала Роза.
– Мне кажется, я всегда находил хоть капельку человеческого тепла только в солнечных лучах, – признался Эдуард.
– Вот глупый!
– Кретин! Stommerik! Snotneus! [65]
– Мам, а что такое человеческое тепло? – спросила Адри.
Она взобралась на бортик бассейна и начала ощипывать листок шелковицы, оставляя от него одни прожилки. Она прислонилась к коленям Эдуарда. Скоро от листка остался один стебелек. И девочка, сжав этот стебелек зелеными от свежего древесного сока пальчиками, долго что-то выписывала им в воздухе.
– Скажи-ка мне, старушка, можно узнать, кому это ты пишешь? – спросил Эдуард спустя десять минут.
– Боженьке, – прошептала она, не прекращая своего занятия и старательно водя рукой в раскаленном воздухе.
Эдуард медленно вынырнул из сна, услыхав какой-то необычный звук, похожий на сдавленный кашель. Или на обрывок сумасшедшего смеха, который стараются сдержать, зажав рот и нос. Потом он понял, что это рыдание. Последнее время оно стало рефреном всех его ночей. Он ворочался в постели с боку на бок, смотрел на Лоранс. Он не выносил вида этой женщины, плакавшей по ночам. Она оставляла включенным ночник, испускавший бледный, призрачный свет. С недавних пор Лоранс начала бояться полной темноты. Эдуард много раз ловил себя на том, что прислушивается к дыханию той, что лежала рядом. Все его внимание было сосредоточено на этой странной фуге, сотканной из прерывистого дыхания, из оборванных стонов кого-то, кто не спит, не может заснуть.
Часом позже он снова проснулся от ее горького плача. Он крепко обнял ту, что захлебывалась рыданиями в ночной тиши.
– Ну что, что?
– Нет, ничего.
– Это из-за меня?
– Нет. Ты ни при чем. Ты ничего не можешь сделать.
Роза пила с самого утра. Майка Розы ван Вейден намокла от пота между грудями. Она отошла от него. Он услышал шумный всплеск воды, разбитой женским телом. Увидел ящерку, удиравшую прочь со всех ног.
В детстве оба раза, что он ездил на каникулы в Италию, он мог долгими часами созерцать на горячих черепицах крыши, на какой-нибудь выветренной стене этих миниатюрных динозавров, настоящих крокодильчиков длиною восемь-девять сантиметров, которые молниеносно пересекали узкое, освещенное солнцем пространство, застывали и внезапно заглатывали человека в виде мухи.
Жара все усиливалась. Воздух был тяжел и неподвижен. По вечерам приходилось широко открывать рот, чтобы дышать: казалось, будто глотаешь пламя. Оголенные руки, оголенные ноги под платьем, гладкие, слипшиеся от воды, блестящие волосы – он безумно желал Розу.
Роза поднялась в спальню, чтобы в десятый раз принять душ. Он пошел следом. Они обнялись. – Я хочу… – пробормотал он.
Он целовал ее потные подмышки, ее плечи, ее груди. Она почувствовала, как ей в живот уперся его отвердевший член, оттолкнула Эдуарда.
– А я не хочу, – сказала она.
Он стал настойчивее. Она рассердилась и решительно оттолкнула его.
– Даже речи быть не может – здесь, в доме Лоранс.
– Роза, я завтра уезжаю! Завтра я должен быть в Лиссабоне!
Эдуард казался разъяренным. Он был пьян от жары. Его тело не скрывало вожделения.
– Ты собираешься иметь нас обеих? Не переоцениваешь ли ты свои возможности? Мне кажется, тебе следовало бы все-таки сделать выбор.
– Не желаю я ничего выбирать.
– Ты скверно поступаешь с Лоранс. Начни с того, что откажешься спать с ней.
– Какая там погода? – спросила Лоранс.
– Дождь идет. Мелкий, но грозовой дождь, – ответил Эдуард, зашнуровывая ботинки.
– А сколько времени?
– Половина шестого.
– Уже рассвело?
– Нет.
Лоранс встала, накинула шелковую рубашку, натянула джинсы, спустилась в кухню, чтобы сварить кофе, и принесла поднос в спальню.
– Ненавижу дожди. Ты одеваешься слишком быстро.
– Я не одеваюсь слишком быстро.
– И все время уезжаешь. Ты слишком быстро живешь. Ты слишком быстро ешь. Ты…
– А море слишком теплое, а океан слишком мокрый, а небо слишком голубое. И трава слишком зеленая, и жизнь слишком коротка. Хватит, надоело!
Она смолкла, откинула назад волосы, взбила их пальцами.
– Тебе непременно нужно в Лиссабон?
– Да.
Эдуард кипел от гнева. Его ярость искала выхода, искала жертву. Он поклялся Розе не прикасаться больше к Лоранс, но провел с Лоранс нынешнюю ночь. Он взял сигарету из пачки, которую Роза ван Вейден забыла на откинутой крышке секретера в спальне Лоранс.
– Ты куришь? – удивилась Лоранс. – Первый раз вижу тебя с сигаретой. Напрасно ты куришь натощак.
Мой отец…
– Напрасно, напрасно! Да, напрасно! Меня всю жизнь преследует тайное убеждение, что я все делаю напрасно. Но, по крайней мере, в поезде я всегда чувствую, что живу не напрасно…
Он уже кричал. Лоранс плакала.
– И всю свою жизнь я чувствовал, что прибыл по назначению, только тогда, когда расставался с женщиной. Ты хочешь, чтобы я расстался с женщиной?
Лоранс плакала, не отвечая. Она закрыла лицо волосами, так что Эдуард не мог видеть ни ее рук, ни лица. Он видел только эту белокурую копну, которая тихо вздрагивала от рыданий.
– Хватит, Лоранс, – сказал он. – Налить тебе еще кофе?
Белокурая копна кивнула.
– Два куска сахара, как всегда?
– Два, как всегда, – ответила она, отбрасывая волосы назад и широко раскрывая свои золотисто-серые глаза, – иначе кофе наводит на меня тоску.
Он сел рядом с ней, обнял за плечи, спрятал лицо в ее волосах.
– Любимый мой, – нежно сказала она, – я уже давно хочу тебе кое-что сказать. Это ужасно меня гнетет. Я видела тебя с…
Но тут на лестнице раздались крики и топот Адри. Встав на цыпочки, девочка дотянулась до прохладной дверной ручки, повернула ее, распахнула дверь спальни, вбежала, вся красная от возбуждения, и, теребя подол своей юбочки, закричала во все горло – так афинский солдат, забрызганный кровью персов, вбегает на агору и, воздев руку, провозглашает новость о победе на Марафонской равнине:
– Там твой папа умер! Там твой папа умер, и он хочет тебе что-то сказать!
Глава XVI
Слишком коротка будет постель, чтобы протянуться; слишком узко и одеяло, чтобы завернуться в него.
Комната налилась багровым светом. Лоранс попыталась встать. Она опиралась на спинку блекло-голубого плетеного стула. Но никак не могла подняться на ноги. Ей стало невыносимо жарко. Она слышала, как потрескивает лампа. Вбежала Роза, дала пощечину Адри, обняла Лоранс.
– Твой отец… Там что-то случилось. Тебе нужно ехать к нему.
Адри разревелась. Лоранс соскользнула на пол, стул, на который она опиралась, упал. Она скорчилась, лежа на полу. Потом села, притянула к себе ребенка. Поставила Адри между колен, погладила по голове. И заплакала вместе с ней, прижавшись лицом к ее шейке, вдыхая нежный запах пота, молока, волос, сахара, каким пахнут все дети.
Потом она ощутила то, что разумелось под словом «смерть». К ней вернулись эмоции – вернее, ее кровь прихлынула к вискам, ко лбу, к тонкой коже щек, к спине, покалывая их тысячами тонких иголочек. Она сидела, напряженно выпрямившись. И повторяла:
– Папа, папа!
– Я еду с тобой, – сказал Эдуард.
– Нет.
– Я еду с тобой, – повторил он.
– Нет, ни за что. Уезжай в Лиссабон!
– Я еду с тобой, – сказала Роза. – Но сперва нужно отвезти Адри…
– Нет! – вскричала Лоранс, поднимаясь. – Слава богу, там с ним Мюриэль. И потом я хочу быть одна. Еще минутку, и я еду.
– Погоди, я позвоню в аэропорт. И я тебя провожу.
– Ни за что. Я возьму машину. Я хочу быть одна. Я хочу уехать сейчас же и одна.
65
Stommerik, snotneus(флам.) – дурак, кретин; сволочь.
66
Из книги пророка Исайи, глава 28, стих 20.