Все будет хорошо

Нина снова перешла на крик. — Понимаете! А уже ничего не вернуть! Ну что, что вы можете понять?! — Она отвернулась, и плечи ее затряслись рыданиями.

Все те блестящие аргументы, которые Катя приготовила для того, чтобы уличить эту бездушную Кузнецову в убийстве мужа, все безупречные логические цепочки — все было смято, разорвано, уничтожено этими рыданиями. Катя уже знала, что мать Кузнецовой умерла от рака, а отец — законченный алкоголик. За эти дни она многое узнала о Нине Кузнецовой, узнала, что Нина очень переживала уход мужа и даже пыталась застрелиться. Что у нее, кроме отца-алкоголика и маленького сына, нет больше родных.

Глядя на плачущую Нину, Катя растерянно прикидывала, как же ей вести себя дальше. У нее оставалось еще много вопросов. От женщины, по предположению Кати хитро и хладнокровно убившей мужа, обдумавшей и приготовившей все заранее, она ожидала большей выдержки.

Дать ей воды? Позвать медсестру? Катя встала и огляделась. На тумбочке у кровати стояла чашка в красный горошек.

— Вот, водички выпейте, пожалуйста.

Нина никак не отреагировала, только рыдания стали как будто громче.

— Может быть, сестричку позвать? Послушайте… — Она тронула Нину за плечо. — Вам плохо?

— Не нужно никого звать! Все хорошо. — Нина резко выпрямилась, Взгляд ее, как показалось Кате, полыхал ненавистью.

Катя еще раз нерешительно протянула Нине чашку.

— Вот…

Нина резко оттолкнула ее руку, чашка вылетела, вылив практически все свое содержимое прямо на Нину, в распахнутый ворот халата.

— Ой, простите, — пролепетала Катя. — Простите, бога ради…

— Ничего. — Нина поежилась. Вода текла по всему животу. — Не волнуйтесь. Вы не первая успокаиваете меня таким способом.

— Вам нужно переодеться. — Катя чувствовала себя очень неловко. Сначала она довела до слез эту нервную особу, а потом еще и облила ее водой. — Хотите, я выйду?

— Ничего, вы мне не мешаете. — Нина встала, нашарила ногой тапочки, рукой придерживая мокрую сорочку так, чтобы она как можно меньше касалась кожи. В палате было прохладно, и она мгновенно замерзла. Она попыталась протиснуться мимо Кати, все еще стоявшей в узком проходе между двумя кроватями, и вдруг левая ее нога неудержимо поехала по мокрому линолеуму. Нина неловко взмахнула рукой и упала, ударившись еще и о стул. Катя остолбенела. Впрочем, пришла она в себя быстро, подняла стул, схватила подозреваемую Кузнецову под мышки и помогла ей сесть.

— С вами ничего не случилось? Швы не разошлись?

— Отвернитесь. Я не стесняюсь, просто зрелище малоприятное, — попросила Нина.

Катя отвернулась. Нина быстро подняла подол рубашки и осмотрела шов. Ничего не кровило. Просто мокро. Живот побаливал, но не так, чтобы очень. Она с облегчением вздохнула.

— Вроде бы обошлось…

Нина встала со стула и тут же с легким вскриком села обратно.

— Что, что случилось? — Катя побледнела. — Что?! Срочно врача?

— Похоже, связки растянула. На ногу не могу встать. Это пустяки.

— Сидите. Что нужно сделать?

— Сначала, пожалуй, переодеться. — У Нины от падения и холода стучали зубы. — А потом ногу перетянуть. В тумбочке есть широкий бинт.

— Где ваши вещи?

— В шкафу внизу стоит большая черная сумка. — Нина кивнула головой на встроенный шкаф. — Там сверху рубашка — розовая такая, в цветочек. А в самом низу — запасной халат. Тоже розовый.

— Хорошо. — Катя достала сумку и заглянула в нее. Рубашка нашлась сразу же. — Постельное белье вам поменять? — спросила она Нину, увидев под рубашкой комплект белья.

Нина покосилась на кровать.

— Там не мокро.

— Извините, что роюсь в ваших вещах… — Катя никак не находила халата. Джинсы, свитер, прозрачный пакет, сквозь который просвечивали кружевные трусики и лифчик. Катя отложила его в сторону. — Ага! Вот он. — Катя аккуратно, чтобы в сумке оставался порядок, потянула халат. И вдруг отдернула руку. Вместе с халатом из сумки выпали… волосы. Такого же цвета, как у Кузнецовой.

— Ой, — испуганно воскликнула Катя и тут же перевела дух. Да это же парик!

— Что там?

— Похоже, из вашей сумки парик выпал. Извините.

— Ничего. Суньте его обратно.

— Вот. Переодевайтесь. А то у вас зубы стучат.

— Я просто испуталась, что еще раз зашивать будут.

— Давайте я вам помогу. Держитесь. — Катя помогла Нине пересесть на кровать и деликатно отвернулась.

— Давно было пора переодеться в свое. А то до сих пор в казенной рубашке. Можно, поворачивайтесь, — позвала Нина. — А теперь, пожалуйста, достаньте у меня из тумбочки бинт. Там такой пакет внизу, с медикаментами. Давайте его сюда, — командовала Нина. Она, похоже, совсем пришла в себя. — Сейчас я ее зафиксирую, и все будет в порядке. Хорошо бы, конечно, еще намазать чем-нибудь, — бормотала она как бы про себя, вскрывая упаковку с бинтом. Потом уселась поудобнее, подтянула больную ногу и сказала:

— Смотрите, как надо. На будущее может пригодиться. Вам ведь тоже приходится много двигаться. Ведь вы, как это называется… оперативник, да?

— Вроде бы, — как-то нерешительно подтвердила Катя. Ей не нравилось, что Кузнецова, по ее мнению, взяла инициативу в свои руки.

— Так вот. Ступню под прямым углом. Видите? И фиксируете туго. А то отечет сразу, и на ногу к утру не станете.

— А вы? Как теперь? В туалет и… прочее? — поинтересовалась Катя. — Ходить-то сможете?

— Как-нибудь доковыляю. Я привыкла. Вы думаете, в художественной гимнастике все красиво и травм нет? Как бы не так! Так что я привычная. Черт. Оторвать не могу! — Нина ловко перевязала ногу и теребила конец бинта. — У вас есть что-нибудь режущее?

— Вон у вашей соседки на тумбочке ножик.

— Годится. Давайте.

Катя протянула ей нож, и Нина ловко разрезала бинт и завязала концы.

— Порядок. Положите, пожалуйста, нож на место.

— Скажите, Нина Анатольевна, а зачем вам парик? Он, по-моему, точно такой же, как и ваша прическа?

Нина, казалось, была нисколько не удивлена вопросом.

— Можно просто Нина, хорошо? Меня должны были после операции облучать, и еще химиотерапия… Моя мать умерла от рака. — Глаза ее стали жесткими, в углу рта забилась какая-то жилка. — У нее почти все волосы выпали. Я не хотела, чтобы меня… ну… видели такую. Понимаете? У меня были длинные волосы. Как раз, когда мне сказали, что у меня… ну, в общем, я их остригла и купила парик.

— Один?

— Один.

Катя заметила, что у Кузнецовой слегка подрагивают руки.

— Зря вы не купили себе еще и рыжий, — с вызовом сказала Катя. — Вам бы очень пошел рыжий цвет. Такой, знаете, ярко-рыжий, в крупные кудряшки.

— У меня сын — рыжий. Рыжий, и крупные кудряшки. — Нина не отрываясь смотрела на свою забинтованную ногу «Она все знает. Она знает, что это была я. Марина Илларионовна все-таки меня узнала. Она знает, что это я убила. Зачем она мучает меня?» Руки у нее дрожали все сильнее и сильнее. — Холодно. — Она стащила с кровати одеяло и закуталась в него, спрятав руки. — Я что-то плохо себя чувствую.

— У нас не допрос, конечно. Но раз вы плохо себя чувствуете… — Катя поднялась. — Вам больше ничего не нужно?

— Нет, спасибо.

— Ну что ж… Поздно уже. Если надумаете еще что-нибудь рассказать, то вот мой телефон… — Она уже была у двери, когда Нина Кузнецова тихо сказала:

— Не уходите, пожалуйста, Катя. Я целый день сегодня об этом думала. Я, наверное, все равно не смогу с этим жить. Это я его убила.

Катя едва дождалась утра. Оперативка началась, как всегда, ровно в десять.

— Новости есть?

— Есть, Степан Варфоломеич. Кузнецов был убит предположительно из пистолета «ТТ», который у нас нигде не засвечен, — безрадостно сообщил Банников.

— Установили наконец этого телемастера? Сколько с этим тянуть можно?

— Просто неуловимый Джо какой-то, Степан Варфоломеич. — Лысенко попытался состроить рожу, но голубые глаза его смотрели сегодня почему-то виновато. — Всех опросили, кто с ними ездил. Никто не знает ни фамилии, ни чем этот Виктор занимается. Самое смешное, его никто из них туда не приглашал. Только одна пара осталась, но они сейчас в отпуске…