Страница 3 из 7
– Максим, уходи, пожалуйста! – попросила твердо.
– Сядь, пожалуйста!
– Нет, этот разговор затянулся. Выяснять отношения я ненавижу не меньше тебя, а может, и больше.
– Тогда я встану. – Максим поднялся. – Лариса! Я предлагаю тебе руку и сердце! Выходи за меня замуж, расти мою дочь…
– Это сын.
– Не факт. Главное, давай поженимся!
– Сядь!
– Сама сядь! Ты согласна?
– Нет!
Лариса опустилась на стул и обхватила голову руками:
– Тебе не кажется, что все это напоминает спектакль для двух актеров?
– Кажется, – Максим отошел к окну, – и даже знаю автора пьесы. Я предложил тебе пожениться, а ты…
– Отказала.
– Могу я спросить почему?
Он смотрел в темное окно и говорил глухо:
– Почему ты решила, что я отдам моего ребенка ботанику на воспитание? Почему ты не хочешь быть моей женой?
– Потому что мне не нужен супруг, которого я насильно тащу под венец. Потому что ты не любишь детей!
– Да? – развернулся Максим и посмотрел на Лару. – Точно, не люблю, с ними возня бесконечная. Но до сих пор я видел только чужих детей. К собственной дочери питаю совершенно другие чувства.
– Это мальчик.
– Оставим этот спор.
– Ты никогда не хотел детей! Ты презервативы мешками сюда таскал!
– А потом ты сказала, что гондоны отменяются, пьешь-де таблетки гормональные противозачаточные. Врала?
– Врала.
– Зачем?
– Суду не ясно?
– Ясно. Задумала и осуществила.
– Притом не забывай, что взяла одну-единственную твою клетку. Жалко, что ли? У тебя их миллионы. И ничего не требую за использование твоих генов. Дверь открывается легко, тапочки сбросил, ботинки надел и – гуд бай! Вино не забудь.
– Лара, ты меня подлецом считаешь?
– Я тебя не считаю и никогда не считала. Я тебя любила до самозабвения, до забвения элементарной женской гордости.
– И я тебя люблю! Ты – женщина, которая вписывается в мою натуру с точностью до молекулы.
– Прекрасно! Чтобы услышать от него слова любви, надо было забеременеть и показать на дверь. Максим, иди ты к черту! То есть вон из моего дома!
– Ты орешь!
– Ору, имею право.
– Лара?
– Что еще?
– Ты не понимаешь, что делаешь мне страшно больно?
– Разве? – сникла Лара и забормотала: – Я хотела, напротив, чтобы тебе проще…
– Мне проще, когда моя дочь…
– Сын…
– Заткнись! Когда моего ребенка в качестве бонуса во мхи бросают? Ты полагала, что я, пузо набив твоим ужином, сытый и довольный, выслушаю твою информацию о беременности и замужестве с ботаником, жирные губы вытру, салфеточку рядом с тарелкой положу и довольный восвояси уйду?
– Полагала. Хотя про салфетки все время забываю.
– Салфетки – к дьяволу! Как ты можешь любить меня, если держишь за бесчестного негодяя?
– Сердцу не прикажешь.
– Лара! Дура ты дура! Только любимая женщина может ударить по самолюбию так, что самолюбие в пыль разнесет. Но я тебя прощаю. Ты просто ошиблась. Выйдешь за меня замуж?
– Нет.
– Но ведь ты хотела?
– Было.
– А теперь, когда повод в твоей селезенке, когда я умоляю, выкобениваешься?
– Максим, повтори!
– Что повтори?
– Предложение руки и сердца.
Он набрал воздуха в легкие, опустился на одно колено, протянул Ларе руку и притворно пафосно, хотя на самом деле искренне, стыдясь и радуясь своему порыву, произнес:
– Миледи! Окажите мне честь быть вашим мужем.
Лара выдержала паузу и сказала:
– Прекрасно! Тут занавес падает. Спектакль удался, публика рукоплещет. Вставай с колен, еще на поклон выходить. Поклоны отвешивай за моей дверью.
Максим уронил голову и руки, из коленопреклоненного положения плюхнулся на пол, оказался в углу между стеной и мойкой. Сидел точно пьяный, не удержавшийся на ногах, свалившийся куда ни попадя.
– Театры и кино отменяются, – говорил он, явно набирая злости. – В пятый раз спрашиваю. Давай поженимся?
– Нет.
– Я буду хорошим мужем и прекрасным отцом нашей дочери.
– Это сын.
– Не доказано. После сына может быть и дочь.
– Уже не твоя.
– Лара! Я не знаю, чего мне больше хочется, убить тебя или носить на руках до рождения… ребенка, скажем общё. У меня такое чувство, будто на работу нанимаюсь, уже отказали три раза, дальнейшие попытки нелепы, а я все тыркаюсь.
– Пьете, молодой человек, курите? Сено едите? Вы можете составить команду с людьми или с животными?
– Очень смешно. Спасибо за возвращенную шутку, не мою, заметим! А чаю еще заваришь? Во рту Сахара и Каракумы вместе взятые.
– В чашке чаю не отказывают даже врагу. Вставай с пола, что ты валяешься как забулдыга?
– Забулдыге я сейчас позавидовал бы, – пробормотал Максим, поднимаясь. – Ни проблем с бизнесом, ни с беременными капризными бабами.
– Это ты про меня во множественном числе? Или ситуация для тебя привычная?
– Насмехайся, чего ж не лягнуть отказника.
Лара открыла кран, наполнила электрический чайник, установила его на подставку, щелкнула кнопкой. Убрала в мойку грязные чашки и достала из шкафчика чистые, поставила на стол. Чайник урчал, закипая, а они молчали: Максим сидел, скрестив руки на груди, глядя отрешенно в угол, где сходились стены и потолок. Лара двигалась как робот – автомат с заданной программой.
– Ведь я знаю, что ты меня любишь, – проговорил Максим, – три года и четыре месяца мечтаешь, чтобы мы поженились. Каюсь, я не проявлял никаких попыток узаконить наши отношения, даже напротив. Но в конце концов, тысячи людей вступают в брак, потому что ребенка нечаянно заделали. И сотни из этих тысяч живут вполне сносно.
– Он не хотел быть подлецом и стал по осени отцом. Максим, я не считаю тебя подлецом, и от тебя не требуется благородных жестов.
– Конечно, благородный у нас только Витя Сафонов. В глаза его не видел, а придушить хочется отчаянно. Лара, это похоже на тупое упрямство. Я как бы спрашиваю тебя: сколько будет дважды два? Мы оба прекрасно знаем ответ. Но ты не хочешь произносить «четыре». По причинам мне совершенно непонятным. Покуражилась и хватит. Какого лешего тебе надо?
– Максим, если бы ты действительно хотел, чтобы мы были вместе, то давно бы сюда переехал, и мы жили бы как супруги, пусть без регистрации, в так называемом гражданском браке, но вместе. Засыпали и просыпались, ходили в гости, ездили в отпуск, встречали новый год и ссорились из-за того, какую программу по телевизору смотреть. Я бы каждое утро видела, как ты бреешься. Мне кажется, что мужчина принадлежит тому дому, где бреется, той женщине, что видит эту рутинную процедуру. Меня мужское бритье почему-то умиляет и даже возбуждает. Наверное, потому, что я никогда не испытывала, как это: напенить лицо, водить по нему лезвием… Чертовски эротично. Когда ты брился по утрам в моей ванной, мне до дрожи хотелось видеть это снова и снова.
– Прав старикашка Фрейд: никогда не догадаешься, какие тараканы бегают в женской голове.
– Не перевирай Фрейда. Он говорил, что на великий – заметь, великий! – вопрос не было дано ответа, и он сам, Зигмунд Фрейд, несмотря на тридцатилетний опыт изучения женской души, не может сказать: чего хочет женщина? А ей лишь и надо – видеть, как по утрам бреется любимый мужчина.
– У нас еще всё впереди, и бриться я могу дважды – натощак и перед сном, и купить два телевизора. Слушай, а бородатые мужчины? Они не возбуждают женщин?
– Глупец! У каждой женщины свой заскок.
– Ага. Фрейд с самого начала был обречен на поражение.
– Помнишь, как мы познакомились? Как подростки, в транспорте, в переполненном автобусе. Ты уставился на меня, не мигая.
– А ты спросила, почему я на тебя так смотрю?
– Ты ответил, что размышляешь: «Если смотреть на это красивое лицо два года, станет ли оно менее прекрасным?» Я рассмеялась: «Вы делаете мне предложение?» Ты посерьезнел: «На два года? Легко!» Продержался три года с лишним, перевыполнение плана. Герой.
– Следовательно, самое трудное у нас уже позади, впереди только…