Седьмой сын

Впрочем, может быть, ему и не нужно ничего понимать. Может, достаточно лишь действовать. Поэтому он поднял руку, осторожно протянул ее и дотронулся до щеки Лоллы-Воссики, прямо под выбитым глазом. Нет, неверно. Он положил палец на мертвое веко, под которым когда-то находился глаз краснокожего. «Да, – подумал он. – Стань цельным».

Воздух затрещал. Посыпались искры. От неожиданности Эл вскрикнул и отдернул руку.

Комната погрузилась в ночную тьму. Только лунный свет продолжал пробиваться в окно. Не осталось ни лучика былого сияющего великолепия. Как будто Элвин неожиданно очнулся от сна, самого странного и правдоподобного сна, который он когда-либо видел.

Потребовалось не меньше минуты, чтобы привыкнуть к вернувшейся тьме и снова начать что-то различать. Нет, это был не сон. Потому что рядом по-прежнему находился краснокожий, когда-то представший перед Элвином в обличий Сияющего Человека. Вряд ли можно назвать сном краснокожего человека, склонившегося над твоей постелью; из одного, здорового глаза его катятся слезы, а другой глаз, до которого ты дотронулся…

Веко было мертво, закрывая пустую глазницу. Глаз не исцелился.

– Не получилось, – прошептал Элвин. – Прости меня.

С новой силой вспыхнул стыд: Сияющий Человек спас его от зла, гнездящегося внутри, а он даже отблагодарить его не может. Но краснокожий не произнес ни слова упрека. Вместо этого он потянулся к Элвину, взял его голые плечи большими сильными руками и крепко прижал к себе, поцеловав в лоб, нежно и сильно, как отец – сына, как брат – брата, как друг – друга за день до смерти. Этот поцелуй и все, что в него было вложено, – надежда, всепрощение, любовь… «Дай мне Бог не забыть все это», – молча взмолился Элвин.

Лолла-Воссики пружинисто подпрыгнул и выпрямился. Он стал гибким, как юноша, былая пьяная развалистость бесследно пропала. Изменился, он таки изменился, и внутри Элвина вновь зародилась надежда: может, он все-таки исцелил его, вернул на свое место нечто, скрывающееся глубоко внутри? Может, исцелил его от пристрастия к виски…

Но если и так, то это не Элвин сделал, а тот свет, что на время поселился в нем. Тот огонь, который согревал без пламени.

Краснокожий кинулся к окну, перепрыгнул через подоконник, мгновение повисел на руках и скрылся из виду. Элвин не слышал, как его ноги коснулись земли, – так бесшумно он упал на землю. Как кошка.

Сколько же прошло времени? Наверное, много часов. Наверное, скоро рассвет… Или пролетело всего несколько секунд с тех пор, как Энн нашептывала угрозы ему на ушко?

Какая разница. Элвину было не до сна: он никак не мог опомниться от того, что произошло мгновения назад. Почему этот краснокожий пришел к нему? Что означает тот свет, который наполнил Лоллу-Воссики и который позднее передался ему? Он не мог улежать в постели, столько чудесного случилось с ним. Поэтому он поднялся, побыстрее натянул ночную рубашку и выскользнул из комнаты.

Очутившись в коридоре, он услышал разговор, доносящийся снизу. Мама и папа еще не легли. Сначала он хотел было кинуться вниз и рассказать родителям, что ему пришлось пережить. Но потом прислушался к голосам. В них звучали гнев, страх, неуверенность. М-да, со своим рассказом лучше не лезть. Даже если б Элвин наверняка знал, что это не сон, что все произошло на самом деле, и тогда бы они отнеслись к случившемуся, как к сказке. Немного поразмыслив, он понял, что ничего внятного рассказать не сможет. Ну что он может сказать – что натравил тараканов на сестер? Опишет, как ткнул Матильду в попу, как девчонки насажали ему в рубашку булавок, как Энн потом шептала угрозы? Об этом тоже придется рассказать, хотя, казалось, с тех пор прошла вечность – месяцы, годы. И все это не имело значения – по сравнению с клятвой, которую он принес, и будущим, которое ждало его впереди. Однако мама с папой заинтересуются прежде всего первой частью.

Поэтому он на цыпочках пробежал по коридору и спустился по лестнице. Подобравшись поближе и спрятавшись за углом, он затаился и прислушался к спору родителей.

Спустя несколько минут он начисто позабыл об осторожности. И подполз еще ближе, чтобы разглядеть большую комнату. Отец сидел на полу, окруженный со всех сторон щепками. Элвин немало удивился тому, что папа все еще возится с этим мусором, – а ведь он успел подняться наверх, помог расправиться с нашествием тараканов, да и после этого сколько времени прошло! Сейчас он закрывал лицо руками. Мама, опустившись на колени, сидела прямо напротив него, а между ними были рядком выложены самые большие щепки.

– Он жив, Элвин, – сказала мама, – а остальное неважно.

Папа поднял голову и посмотрел на нее.

– В дерево просочилась вода. Она там замерзла и дала начало гниению, задолго до того как мы срубили ствол. И надо же как получилось: мы разрубили дерево именно так, что гнили не было видно. На самом же деле она затаилась, разделив бревно на три части, и ждала лишь веса кровельной балки. Это все вода.

– Вода, – повторила мать, но теперь в голосе ее прозвучала насмешка.

– В четырнадцатый раз вода пытается убить его.

– Дети постоянно попадают в какие-нибудь неприятности.

– Вспомни, как ты поскользнулась на мокром полу, когда держала его. Помнишь, как Дэвид случайно опрокинул котел с кипящей водой? Три раза мальчишка терялся в лесу, и находили его на берегу реки. А прошлой зимой, когда на Типпи-каноэ вдруг лед начал трескаться…

– Неужели ты думаешь, он один падает в воду?

– От той отравленной воды он потом кровью харкал. На лугу на него накинулся облепленный грязью бык…

– Грязью облепленный, тоже мне невидаль. Все знают, что быки обожают грязь и поэтому возятся в ней, как свиньи. Вода-то тут при чем?

Папа громко хлопнул рукой по полу. Словно в доме выстрелил кто, аж стены затряслись. Мама вздрогнула и первым делом оглянулась на лестницу, ведущую на второй этаж, где спали дети. Элвин-младший быстро ретировался и замер, ожидая гневного оклика, приказывающего ему немедленно возвращаться в постель. Но, должно быть, она не заметила ничего подозрительного, потому что оклика так и не последовало. Шагов, направляющихся в сторону Элвина, тоже не было слышно.

Когда он на цыпочках вернулся на прежнее место, они продолжали спорить, но уже на полтона ниже.

Папа понизил голос до шепота, но в глазах его сверкали гневные искорки:

– Случайность на случайности, и ты по-прежнему считаешь, что вода здесь ни при чем?! Интересно, кто из нас двоих свихнулся?

Мама, наоборот, хранила ледяное выражение лица. Элвин-младший прекрасно знал, что это означает: мама взбешена как никогда. Когда она пребывает в таком настроении, с ней лучше не связываться. Здесь речь идет не об оплеухах и не об отповедях длиной в час. Очень рассердившись, мама становится холодной и презрительно молчаливой, и любой ребенок, увидев ее такой, вскоре сам начинает желать смерти и адовых пыток, поскольку в аду и то теплее, чем под ледяным взглядом Веры Миллер.

Однако сейчас она не стала молчать, как обычно, но голос ее пробирал до костей:

– Сам Спаситель счел безопасным испить воды из самарянского колодезя 10.

– Да, но Иисус туда не падал, – возразил папа.

Элвин-младший вспомнил колодец и ведро, бесконечное падение в темноту. Спасла его веревка, зацепившаяся за ворот, – ведро резко дернулось и закачалось в каком-то дюйме от воды, в которой он бы непременно утонул. Говорили, что ему двух годиков не исполнилось, когда это случилось, но до сих пор ему снились по ночам камни, которыми были выложены внутренние стенки колодца, и быстро сгущающаяся тьма. В сновидениях колодец был глубиной миль в десять, не меньше, поэтому падал он туда целую вечность, прежде чем очнуться от кошмара.

– Прекрасно, Элвин Миллер, хочешь похвалиться, насколько хорошо ты знаешь Писание? Тогда вот тебе одна задачка.

Папа начал было протестовать, мол, он и не думал ничем хвалиться…

Note10

имеется в виду случай, когда Иисус, утомившись, присел отдохнуть у колодца Иакова; к колодцу подошла самарянка, увидела Христа и уверовала в него (Библия, Евангелие от Иоанна, глава 4)