Прекрасная Охотница

— Вряд ли, — искренне усомнился полковник. — Не могу и представить, ради кого они способны пойти наперекор своему природному инстинкту.

— Ради волчицы, — усмехнулась Прекрасная Охотница. — Против всякого инстинкта сыщется другой, более могучий. Надеюсь, вы не сомневаетесь в его силе.

И она улыбнулась самой обворожительной своей улыбкой.

Так что Малинину ничего не оставалось, как развести руками и почтительно поцеловать хозяйке руку. Он кое-что смыслил в инстинктах, и кроме того, сам был в немалой степени подвластен сильнейшему из всех — с таким обожанием он смотрел сейчас в холодные серые глаза повелительницы волков.

3. ОХОТНИЧЬИ УГОДЬЯ ДИАНЫ И ЯСТРЕБИНОЕ ОКО ГУБЕРНИИ

Излюбленным местом прогулок госпожи Арбениной в Казани была пристань, где в летнюю навигацию швартовались большие пароходы. Она предпочитала бывать здесь в одиночестве, лишь изредка появляясь на берегу волжского притока Казанки в обществе полковника Малинина. Однако к нему ухажеры Прекрасной Охотницы, задававшие на заседаниях будущего Общества, разумеется, главный тон как первые кандидаты, можно сказать, и не ревновали вовсе.

— Староват-с, — констатировал вечно самодовольный капитан Дубинин.

— Вяловат, — вторил ему, что было крайней редкостью, Меркушин.

— Грузен, — дружно отмечали Аладин с Боглаевским.

Поручик же Звягин молча сверкал цыганскими очами и скалился белозубой улыбкой. Впрочем, к цыганскому племени поручик не имел никакого отношения, несмотря на пикантные домыслы, ходившие о нем в казанском свете.

Романтичные барышни были убеждены, что Звягин являлся незаконнорожденным сыном некоей московской графини и цыганского барона и до десяти лет путешествовал с кочевым народом в кибитке по городам и весям империи. На самом же деле дворянский род Звягиных вырастал из глубокой старины, чуть ли не со времен Ивана-Калиты, у которого славный предок горячего поручика служил виночерпием — отсюда и хмельная фамилия.

Что же до цыган, то, как это ни странно, в России они появились лишь при достославной императрице Екатерине Великой, в самом конце XVIII века. До той поры ромалы у нас не водились, покуда у русских аристократов не вошло в моду ездить на отдых в Молдавию, Трансильванию и горные румынские курорты. Местная музыка покорила сердца российских дворян, а ею как раз и «заведовали» тамошние цыгане. Послушав их в Молдавии, петербургские и московские баре один за другим стали возить цыган в Россию. И в скором времени без цыган уже трудно было представить приличную ресторацию.

Так или иначе, Звягин с чисто гусарским темпераментом упорнее всех штурмовал прекрасную петербургскую крепость. Букеты крымских чайных роз, парижские конфеты, финляндский шоколад поручик сочетал с бешеным натиском и последующим решительным штурмом твердыни. За что был награжден дважды по спине метлами сторожей губернаторских гостиных домов, трижды снят с заветного окна флигеля и лишь единожды удостоен поцелуя ручки Прекрасной Охотницы.

— Я не теряю надежды, — всякий раз отвечал он на расспросы товарищей в офицерском клубе гарнизона. — Видывал немало крепостей, господа, и русских, и прусских, и прочих. Но ни одной не было, чтобы однажды не сдалась на милость победителя.

И лишь купец Муртазин помалкивал, улыбаясь в усы и рассеянно поигрывая четками. Мурад Абдуллович уже давно достиг той степени житейского просветления, когда знаешь: возраст власти не помеха. А взаимоотношения мужчины и женщины казанский богатей всегда рассматривал исключительно как войну полов: кто сильнее, тот и прав. Себя Муртазин всегда считал сильным человеком и потому приглядывался покуда к петербургской Охотнице, изучая боевой потенциал красоты и оружейный арсенал приворотных средств госпожи Арбениной.

Той же, по всей видимости, настойчивое внимание казанских кавалеров вовсе не было в тягость. Тем паче что петербургская гостья не теряла времени даром.

Заручившись на словах поддержкой губернатора Скарятина, она тут же организовала для будущего Охотничьего общества две комнаты в здании Дворянского собрания. Арбенина не остановилась даже перед конфликтом с Английским клубом, снимавшим здесь помещения. В клуб альбионцев допускались исключительно особы мужского пола, которые занимались в нем преимущественно игрою в карты. К слову, туда были вхожи не только дворяне «англичанами» в Казани могли себя почувствовать и купцы, и мещане, и представители духовенства, и жители Старотатарской слободы, которых нередко можно было встретить в Дворянском собрании.

— Ежели в Казани есть место для «англичан», должно сыскаться и россиянам, — заявила Арбенина на приеме у предводителя дворянства, после чего эту фразу стали повторять во всех домах, склоняя на разные лады.

После чего место охотникам, разумеется, нашлось. Именно с того знаменательного дня Арбенину в Казани за глаза именовали не иначе как Охотницей. Одна городская газета даже в шутку прозвала Казань «охотничьими угодьями предприимчивой покровительницы заядлых уткобоев и зайцестрелов нашей губернии».

Путь в Общество был свободен и открыт для всех сословий, при одном, но весьма существенном условии. Охотник должен отменно стрелять — только тогда он мог претендовать на билет Действительного члена Общества, дававший существенные привилегии.

— Губернатор посулил денежный приз, — со значением заявила Диана. — И заграничное ружье «монте-кристо» последней марки. Для самого меткого стрелка.

— Уж лучше — для удачливого, — промурлыкал Дубинин, лаская Охотницу масленым взглядом.

— Полагаю, Николай Яковлевич тряханул-таки городских купчишек, — хмыкнул Звягин.

— Трясут, поручик, груши, — назидательно заметил Муртазин. — Коль уж нечем более их околачивать. А истинные патриоты теперь не гнушаются действовать и рублем — самый действенный аргумент по нынешнему времени.

Раздался дружный смех. Острота купца-татарина была грубоватой, но хозяйке приходилось сносить двусмысленные, а зачастую и откровенно крепкие словечки острословов-кандидатов в Общество. В конце концов, с кем поведешься, с того и наберешься. А на охоте, как известно, и с самого завзятого аристократа спадает придворный лоск. Даже Лев Толстой, который в это время писал свой роман-эпопею «Война и мир», не сумел погрешить против истины: единственные крепкие выражения среди шести сотен персонажей многотомного романа произнесет именно охотник, причем в адрес собственного барина! И тот ничуть не обидится: охота — занятие азартное, тут не до экивоков.

— Не до экивоков, — кивнул Малинин. — Хотя я бы предпочел лучше ружьишко заграничное… А то за те деньги, что на приз положены, слухами да пересудами казанские кумушки и вовсе со свету сживут. И рад не будешь такой пирровой победе.

— Что говорить, Сергей Дмитрич, — сокрушенно покивал помещик Боглаевский, владелец пивоварни и обильных посадок хмеля в Чувашии, где тот особенно зрел и духовит. — Может статься, что ружьишком-то и обойдетесь. А ну как пожалует на турнир сам Фролов? Плакали тогда ваши денежки, господа.

При упоминании этого имени все члены собрания, числом уже в четыре десятка, разом вздохнули. После чего воцарилась непривычная для сборов охотницкого Общества тишина.

— Кто это — Фролов? — прищуря глаз, спросила Арбенина. Эту фамилию она слышала впервые, тем паче употребленную в таком вот предпочтительном контексте.

Дружный ропот был ей ответом. Суконный фабрикант Аладин, владелец завидного подряда военного министерства, дождался, покуда все стихнут, и пояснил:

— Господин Фролов, дражайшая Диана Михайловна, есть первый стрелок во всей губернии. Молодежь даже прозвала его Ястребиным Оком, не иначе в честь героя североамериканских книжек Джеймса Купера. Того, правда, Соколиным Глазом величали. Но только, положа руку на сердце, куда ихним соколам до здешних лесных ястребов!

— И что же сей Фролов — дворянин? — осведомилась Прекрасная Охотница.

— Из разночинцев, бирюк бирюком, — презрительно хохотнул Дубинин.