Страница 10 из 10
— А зачем вам быть умной? — удивился Дымов. — Вы красивая!
— Ну, мне бы тоже хотелось рассуждать о философских проблемах, — улыбнулась Тамира.
— Какие пустяки, право! Зачем вам философия? — усмехнулся Дымов. — Нелепость какая-то! А потом знаете, как говорится, если философствует мужчина, то это будет философистика или там софистика, если же философствует женщина, то уж это будет потяни меня за палец!
— О, точно! — обрадовался Кабанов. — Молодец, пианист! Точно подметил!
— Это не я, это Чехов подметил!
— Он тоже молодец! — кивнул Кабанов.
— Эх вы! — обиделась Тамира. — Я думала, вы тонкий, интеллигентный человек, а вы рассуждаете, как мужлан Кабанов!
— Дело не в этом, — загорячился Дымов, — а в том, что вы созданы не для рассуждений или чего-то там такого, а для созерцания! На вас достаточно просто смотреть. Совершенство не требует приложений!
Тамира смущенно отвернулась.
— Ну, ты даешь, пианист! Чего-то ты не туда поехал! — хмыкнул Кабанов. — Че ее созерцать? Трахай без разговоров, да и все!
— Животное! — процедила Тамира. — Знаешь, Кабанов, когда-нибудь я тебя брошу! Ей-богу, брошу!
— Куда ты денешься? — рассмеялся Кабанов. — Ты ж без меня пропадешь! Ты у нас девушка нежная, к жизни не приспособленная!
Тамира поднялась с дивана, подошла к окну.
— Огни отражаются в воде. Красиво…
И, повернувшись к Кабанову, без всякого перехода, серьезно и жестко сказала:
— Я, всего вернее, Кабанов, не без тебя, а с тобой пропаду. Впрочем, не все ли равно?
Сказала, отвернулась и закурила.
Дымов невольно залюбовался ее тонким, точеным профилем. Мундштук, манерные жесты… Дешевая киношка? Но почему-то цепляет. И явно что-то русалочье в облике. Впрочем, лучше бы ты, Дымов, на эту русалку не засматривался — очарует, утащит к себе в омут, защекочет… Или ее дружок, лесной вурдалак, тебя погубит. В общем, гибелью веет от этой наяды.
Слова любовника отозвались в ней болью и обидой: надо же, даже такой дуболом, как Кабанов, сумел понять про нее что-то главное, потаенное, то, что она тщательно скрывает. Ну да, он правильно понял и имел наглость произнести это вслух: она совершенно не приспособлена к жизни и не вписывается в социум. Патологически асоциальна. И от осознания этого через всю ее жизнь какой-то разлом идет. Трещина.
Завелась беда давным-давно, с самого Тамириного рождения. Какая-то она и в детстве уже была с хитрым вывертом.
Толком ни к чему не приспособленная, вся такая томная, прочь от реальности — в мечты и грезы, и уже с детсадовского возраста чувствовала себя прохожим, который все время мимо, мимо…
А хотелось не мимо, а четко в цель.
Кем же стать, как угадать себя?
Может быть, стать врачом и изобрести средство Макропулоса? А может, режиссером и снять фильм, над которым будут плакать миллионы людей в разных странах мира, или знаменитым писателем, таким, чтобы вокруг шептали: «Смотрите, вот идет знаменитый писатель!» Но она никак не могла выбрать что-то одно — просто патологическая неспособность сконцентрироваться на чем-то конкретном. Хваталась и за то, и за это и быстро сгорала! Ну что поделаешь, она не стайер, а бегун на короткие дистанции, вспыхнет стремительно и ярко и вскоре гаснет. И не хочется уже ни быть врачом и изобретать средство Макропулоса (кому это нужно?), ни снимать фильм, над которым будут плакать во всех странах, — занятие долгое и нелегкое. О писательском труде речи и вовсе нет: больно хлопотное и кропотливое занятие. Короче, ей хотелось всего, но сразу! К тому же при полном отсутствии дисциплины и организованности.
В школе ее считали чудачкой. Класса с четвертого Тамира заимела милую привычку на первую половину уроков вообще не являться, а во время второй — без зазрения совести дремать на последней парте, всем видом подчеркивая, что окружающая действительность ей глубоко противна. Ни двойки, ни увещевания не могли вернуть Тамиру в отдельно взятую модель социума «В» класса средней школы.
После школы Тамира со своим неприятием реальности, грезами и двойками поступила в некое высшее учебное заведение, где проучилась совсем недолго. Ее быстро отчислили за неуспеваемость, неуважение к устоям и асоциальность.
Дальше больше. Надо было как-то зарабатывать на жизнь и иногда чем-то питаться. И потому Тамира, сделав над собой усилие, отправилась сдаваться в лапы социума.
Она устроилась в какой-то офис и проработала там два дня. На третий ушла — после того, как узнала, что ее обязанности в конторе заключаются в продаже пнекорчевателей и мусоросборников. Конечно, любой труд почетен, и кому-то, безусловно, надо продавать пнекорчеватели и обеспечивать городское хозяйство мусоросборниками, но Тамире не хотелось тратить на это свою единственную жизнь и время, драгоценный Дар богов.
Затем она устроилась продавщицей в отдел косметики. Но розничная торговля оказалась неподходящим занятием для такой тонкой натуры, как она (возможно, крупная оптовая — подошла бы больше). Уже через два дня Тамире разбили прилавок. Подвыпившие парни, заглядевшись на красивую продавщицу, облокотились на хрупкий прилавок, чтобы поболтать с девушкой, ну и снесли все к чертям.
В итоге растерянная Тамира стояла среди осколков и выслушивала раздраженное бормотание директора, что ее задача на рабочем месте «не глазки строить, а работать на повышение продаж».
Глазки она вроде не строила, однако покупатели неизменно притормаживали возле прилавка и назначали ей свидания. Смешные такие мужчины! Один подошел, держа в руках крышку от унитаза.
И ведь не стыдно ему было с унитазной крышкой к ней подойти? Нет, стоит, даже не смущается. Серьезно так: «Давайте встретимся? Завтра». Ага, сегодня вот не могу, крышку на очко буду прикручивать, а завтра свободен, пожалуйста… Смешно, ну просто до колик! Как они глупы и самонадеянны!
Да и женщины, признаться, не лучше. Вот крутится идиотка и сорок минут выбирает помаду, как будто от этого вся ее жизнь зависит. А у самой такая морда лица, что помада тут вообще ни при чем.
Потом Тамире просто стало скучно в этом бесконечном дне сурка среди банок и ароматных склянок. Поняв, что в розничной торговле ловить нечего, она уволилась.
Устроилась секретаршей в крупную компанию, но и там продержалась недолго. На третий день начальник пригласил ее к себе в кабинет в обеденный перерыв и попытался употребить в дело прямо на огромном, дорогого дерева столе. И вот тут Тамира с удивлением обнаружила, что ее томность отнюдь не входит в противоречие с силой удара. Рука у нее оказалась тяжелой. От точечного джеба босс свалился под стол. А поднявшись, сразу, особо не стесняясь в выражениях, попросил Тамиру свалить по собственному.
В компании номер два повторилась примерно та же самая история. Проверять принцип дежавю в третий раз Тамира не захотела и на карьере секретарши поставила крест.
Следующим местом работы стало крупное казино, куда она устроилась крупье. Там она, кстати, задержалась дольше всего — на целых полгода. Затем, правда, ей и эта работа наскучила, фишка так легла, что ли: смертельно обрыдли алчные рожи и пустые глаза, в которых адским огнем светились три известные цифры. Короче, Тамира сбежала и оттуда.
И вот как-то так сложилось, что с тех пор она больше не работает, спряталась от социума, как улитка в панцирь, — фиг достанете. И вообще она искренне считает, что у человека, которой хочет что-то понять о себе и о жизни, нет времени на то, чтобы служить и зарабатывать деньги.
Может, конечно, бывают такие удачливые люди, которым удается и жить в свое удовольствие, и зарабатывать, но лично у нее так не получается. Она слишком хрупкая, слабая, уязвимая, чтобы вставать каждый день в восемь утра и отправлять себя на каторгу служения непонятным идеям. И вовсе это не лень, а просто другая организация, более тонкая, что ли. Вот Тамире, например, утром нужно несколько часов на то, чтобы просто прийти в себя. И это вовсе не каприз. Каждое утро она приводит в порядок голову, принимает ванну, заваривает себе правильный чай или варит нормальный, а не какой-нибудь псевдо, кофе, читает умные книги, гуляет по городу и рисует картины. Делает все вдумчиво и никуда не спешит.
Конец ознакомительного фрагмента.