Пока не поздно

— У Бекки глаза темно-синие, — с трудом выговорил Энтони. Уж кому, как не ему, знать все оттенки этих огромных, ярких, любопытных глаз! — При свете дня — точно индиго. А в полутьме и впрямь кажутся черными.

Энтони взял дочь на руки.

— Ну, привет! — ласково подмигнул он. Теплая детская головка легла на его плечо, светлые волосенки защекотали шею. — Посмотри: солнышко встает! — сказал Энтони, поворачивая малышку к окну. Янтарно-золотые лучи струились сквозь стекло и ложились на пол детской озерцом мерцающего света. — Скоро гулять пойдем. Послушаем птичек, полюбуемся на овечек… Как овечки говорят? Бе-е-е…

С запозданием вспомнив о присутствии Мей, Энтони вскинул взгляд. И тут же смущенно потупился.

— Я с ней разговариваю, — пояснил он, укладывая малютку на пеленальный столик.

Мей закусила губу. Что за отрадная и вместе с тем печальная картина! Энтони потерял жену… А может, жена его бросила, и теперь бедняга раздавлен горем? Когда она упомянула про мать девочки, в серых глазах отразилась такая мука, словно у него сердце вынули из груди…

Как же тяжело ему пришлось! — сочувственно подумала молодая женщина, наблюдая, как Энтони проворно распаковывает «конверт» с ребенком.

Мей до глубины души растрогали его нежность и искренняя любовь к крошечной дочурке. Какие сильные, огромные руки, однако же с малюткой Энтони управляется так умело, словно накопил уже немалый опыт. Интересно, с каких это пор?

— Сколько ей? — спросила Мей, невольно мечтая, что в один прекрасный день встретит хорошего человека и судьба пошлет им вот такого же малыша…

— Пять недель. Вес набирает, что твой боксер! — охотно ответил Энтони, лицо которого так и лучилось отцовской гордостью. — Между прочим, умница Бекки меня уже узнает. Всегда перестает плакать, стоит мне заговорить с ней… или запеть. Бедняжке, видать, медведь на ухо наступил.

Мей завороженно наблюдала за чудесным зрелищем: на ее глазах совершался сакральный процесс замены подгузника и пеленания! Она втайне надеялась, что Энтони предложит ей подержать ребенка. Но нет, не предложил.

Так что волей-неволей пришлось удовольствоваться ролью зрительницы. Тем более что Мей уготовано было действо еще более захватывающее: устроившись в кресле, Энтони принялся кормить малышку. В детской царила атмосфера безмятежного покоя.

— Об этой стороне вашего характера в первую нашу встречу я бы ни за что не заподозрила, — не без иронии заметила Мей.

— Все мы натуры сложные и многогранные. То суровы, то мягки, то добры, а то безжалостны. Все зависит от обстоятельств. Если под угрозой оказывается самое дорогое…

— Любой рявкнет на легкомысленную вертушку, что, того и гляди, сведет в могилу больного старика, — усмехнулась Мей.

— Тех, кто мне дорог, я стану защищать до последнего вздоха, — заверил Энтони.

— Вы преданный друг.

— Если я люблю, то безоглядно.

Старик и новорожденная малютка… Сильный заботится о слабых. Мей тепло улыбнулась и обрадовалась, когда Энтони одарил ее ответной улыбкой.

— А ведь вы до полусмерти запугать можете. Такой, как сейчас, вы мне нравитесь куда больше, — заметила она.

— Вполне вас понимаю, — рассмеялся Энтони. Скрестив длинные ноги, он любовался дочерью.

Осторожнее! — мысленно осадила себя Мей. Она вдруг осознала, что мало-помалу подпадает под обаяние Энтони… К добру ли это? Пытаясь отвлечься от опасных мыслей, Мей огляделась по сторонам. А посмотреть было на что!

— Вот маленькая счастливица! — задумчиво проговорила она, рассматривая разрисованные яркими красками стены. Причудливые деревья с добрыми глазами и широкой улыбкой раскинули во все стороны руки-ветви. Волшебный замок с бойницами и зубчатыми стенами, словно взятый из детского сна… — Роспись просто чудесная!

— Это я постарался, — небрежно обронил Энтони, но мнимое равнодушие к похвале ни на секунду не обмануло Мей.

— Вы?! — изумленно всплеснула она руками. — Да вы настоящий художник! До чего хороши эти толстушки-малиновки… такие умилительные! А замок… О таком любой ребенок мечтает!

— Да мне это в удовольствие… — зарделся Энтони. — Люблю фантазировать…

Мей снова окинула взглядом детскую, подмечая, что яркий ковер кажется продолжением пейзажа за окном, а книжный шкафчик, видимо, изображает горы…

— Вы профессиональный дизайнер? — полюбопытствовала она.

— Ну что вы! Где вы тут усмотрели профессионализм? Любительская мазня, не более! По профессии я археолог. Занимаюсь историей первобытных культур. Словом, коллега вашего отца.

— Некогда я тоже мечтала стать историком, — призналась Мей. — Еще в школе учителя обнаружили у меня «ярко выраженные способности к научной работе»…

— Так что же вам помешало?

— Приемные родители. Они отправили меня на курсы делопроизводства. Так что, вместо того чтобы готовиться к поступлению в колледж, я училась печатать на машинке и стенографировать…

— Тяжко вам пришлось, да? — посочувствовал Энтони.

— Еще как тяжко! — кивнула Мей. — Но в семье вечно не хватало денег. Я считала своим долгом вносить посильный вклад в семейный бюджет… В конце концов эти люди меня вырастили. — Она улыбнулась. — А сама я спала и видела, как в один прекрасный день разгадаю все загадки прошлого, сколько ни есть. И никакой машины времени мне для этого не потребуется!

— Вы говорите в точности, как ваш отец, — рассмеялся Энтони. — Вот и меня он также вдохновлял. А ведь вы правы! Историк словно путешествует по незримым тропам, соединяющим эпохи, поколения, культуры…

Мей подняла на него исполненный зависти взгляд.

— Пожалуйста, расскажите мне про отца… и про его работу, — попросила она.

— Начать с портрета? — осведомился Энтони, и Мей энергично закивала. — Хорошо. Ему шестьдесят. Все зубы на месте. Буйная грива седых волос, что торчат во все стороны и лезут в глаза, особенно когда Ник работает. Бедняга постоянно отбрасывает их назад, да только что толку! — Рассказчик лукаво усмехнулся. — А еще он имеет скверную привычку, задумавшись, грызть ногти… Точно школьник, право слово!

Представив эту картину, Мей залилась серебристым смехом.

— Так и стоит перед глазами, так и стоит… Он высокий или нет?

— Довольно высокий. — Энтони посерьезнел. — Раньше мог похвастаться крепким сложением, но сейчас ужасно исхудал — неизвестно, в чем душа держится. Лицо изможденное, скулы заострились, глаза… Кстати, у вас его глаза. Цвет иной, а вот форма в точности та же. А стоит старику разволноваться, и потухший взгляд сей же миг вспыхивает огнем и мечет молнии… Думаю, вы и характерами схожи.

— Так какой же отец по характеру? — опасливо осведомилась Мей.

— Честный, добрый, великодушный… — Исчерпав лестные эпитеты, Энтони продолжил список: — Упрямый, взрывной, неподатливый… Порой просто несносный!

— Если мы с ним когда-нибудь не поладим, так чего доброго от этого городка камня на камне не останется! — хихикнула Мей. — Но я рада слышать, что папа — хороший человек. Мама ничего про него не рассказывала, но, когда подросла, я смекнула, что к чему. Мать, я полагаю, изменяла мужу на каждом шагу, и однажды чаша его терпения переполнилась.

— Весьма возможно, — тактично отозвался Энтони.

Он слегка приподнял малышку, и та срыгнула, забрызгав его молоком. Тут Мей поняла, откуда на черном джемпере взялись белые пятна.

— Умница ты моя! — похвалил Энтони, точно малышка ни много, ни мало успешно освоила основы интегрального исчисления.

— Да вы без ума от дочери! — поддразнила Мей.

— И что? — тут же насторожился он.

— Да ничего! Я же только одобряю, — рассмеялась Мей.

— Синдром курицы с цыпленком, — смущенно пояснил Энтони и поспешно переменил тему: — Вообще-то, мы о вас говорили. Значит, ваша мать умерла…

— Когда мне было шесть, то есть восемнадцать лет назад. И с тех самых пор я мечтаю быть хоть кому-то нужной, — призналась Мей.

Она подалась вперед, надеясь, что хоть сейчас-то Энтони предложит ей подержать ребенка. Но он встал, привычно переложил малышку из правой руки в левую, ловко и быстро прибрался на столе.