Страница 47 из 71
— Да… думаю, да… Хм-м… вообще-то не знаю…
Она прищурилась, пристально вгляделась в сына, наконец, поняв его состояние и увидев мрачное выражение на его лице:
— С тобой все в порядке?
Пауза. Он серьезно задумался над вопросом; с его языка чуть было не сорвался резкий ответ, но он вовремя вспомнил, что говорит с матерью — а по ее представлениям, завтра они все вполне могли погибнуть. Он решил не беспокоить ее.
— Нет, все в порядке, мама. Я просто боюсь — боюсь того, что с нами может случиться завтра. Каждый раз, когда я думаю об этом, у меня сердце в пятки уходит. Я пытался рассказать об этом Рошель, но она только сказала, что это глупо и по-детски… А я ничего не могу с собой поделать. Я и вправду думаю, что случится что-то плохое, мама. И мне так страшно…
Раздался звонок в дверь. Мать с облегчением обернулась, потом снова перевела взгляд на сына и посмотрела на него с жалостью. Подойдя к сыну, она положила теплую ладонь ему на лоб:
— Все будет хорошо, Стэйс, сегодня ночью ничего плохого не случится. Это праздник, шаг в новую эру…
— Раньше ты совсем не так говорила! — возразил он. — Ты говорила, что наступает конец света, и все такое!
Гейла пожала плечами, снова взглянув на дверь спальни. Раздался новый звонок, громче и настойчивее. Стэйси понял, что утратил внимание матери — по крайней мере, на данный момент. Поэтому он перестал обращать внимание на ее руку, уставившись в экран. У Гейлы был такой вид, словно она разрывается пополам.
— Ты же меня знаешь, дорогой — я вечно болтаю всякую ерунду… ты не должен все это слушать, хорошо?
— Хорошо, хорошо, — проворчал он, потеряв интерес к разговору. — Ты лучше иди, куда собиралась, а то Льюис окончательно разозлится.
Больше ничего его матери говорить и не нужно было.
— Отлично, тогда я пошла, — пропела она, посылая ему воздушный поцелуй. — Увидимся! И не волнуйся, никаких стихийных бедствий и войн не будет; это просто Новый Год, такой же, как и все остальные. Хорошо?
— Хорошо… Счастливо повеселиться.
— Тебе тоже, дорогой. Счастливого тысячелетия.
— Да, мам. Счастливого тысячелетия.
Когда мать вышла из комнаты, он позволил себе откинуться на диван. Он чувствовал себя одиноким. Безнадежно. Похоже, никто не понимал, что он чувствует.
Хлопнула входная дверь. Лежа с закрытыми глазами, он слышал, как открылась дверь его спальни, как прошуршали внутрь шаги. Он не поднялся, просто заговорил громко, хотя его голос заглушало покрывало:
— Мать вашу, постучать, что ли, нельзя?
— Заткни пасть. Дай лучше курнуть.
— Не.
— Что?
Он поднял глаза и увидел своего братца Ника: тот возвышался над ним, огромный, одетый в канареечно-желтый костюм от «Эксель»; узкая пурпурная бандана удерживала в относительном порядке его буйную шевелюру. Он пошел в своего отца (который вовсе не был отцом Стэйси) и был большим, сильным и широкогрудым. Никки было двадцать пять, и он был «скверным парнем» Гринсайда, цель жизни которого, похоже, заключалась в том, чтобы превратить все существование своего брата в сплошное несчастье.
— Я же тебе сказал, нет ничего, — зло выплюнул Стэйси. У него действительно не было настроения этим заниматься.
— Не ври, парень, я чую запах травки. У тебя всегда есть, я же знаю, — Никки пошел к шкафу Стэйси и начал вытаскивать ящики, разыскивая травку. Малыш Стэйси поднялся с кровати и уставился на своего брата.
— Отвали к матери от моих ящиков, нечего тут хозяйничать в моей комнате. Иди ищи сам, где хочешь и отвяжись от меня!
Никки цыкнул зубом и продолжил рыться в вещах.
— Точно тебе говорю, ты тут ничего не найдешь.
Никки еще покопался в ящиках, повыдвигав их все, пока не понял, что Стэйси был прав. Он фыркнул, захлопнул шкаф, поднялся и пошел к выходу.
— Сопляк поганый, — зло фыркнул он, прежде чем с грохотом захлопнул дверь спальни.
Стэйси закатил глаза, сделал не вполне приличный жест в сторону двери, потом перевернулся на спину и уставился в потолок. У него и без того болела голова, ему вовсе не нужен был еще и братец, чтобы ухудшить состояние. Может быть, все происходящее было дурным предзнаменованием перед грядущей ночью. Может быть, ему не стоит идти на сегодняшнюю вечеринку. Но, с другой стороны, если не пойти, то что же он будет делать? Он же точно не станет болтаться по Гринсайду в ожидании наступления 2000 года. Тогда — что же ему делать?
Некоторое время он размышлял о том, чтобы позвонить своей девушке Рошель и сказать ей, что сегодня он не придет. Он знал, что она расстроится. Знал, что она не поймет. Рошель была мечтой цвета черного дерева, состоявшей исключительно из изгибов и мягких округлостей — и при этом такая же серьезная и деловая, как и все остальные его друзья. Они хорошо работали вместе, их семьи любили друг друга, да и сами они выглядели неплохо. Она была утесом среди волн его штормовой уличной жизни, хотя иногда он и задумывался о том, кто из них двоих больше вовлечен во все сложности этой жизни.
Он поднялся с постели, пошел к двери спальни и тихо, так, чтобы не услышал Никки, повернул замок. Потом прокрался к шкафу и сдвинул его так, чтобы шкаф встал под углом к стене. Он наклонился и вытащил толстый пакет, завернутый в полотенце; потом бросил пакет на кровать, развернул полотенце и уставился внутрь, как зачарованный.
Там лежало полкило травы: по крайней мере, двадцать готовых десятифунтовых пакетиков марихуаны. Бенджи приберег немного крэка, а у Орина имелось экстази — они втроем решили, что поставят всю вечеринку на уши. Рошель и остальные девушки заявили, что не против подержать наркотики у себя, пока охранника «Розового Сада» будут обыскивать ребят, так что все должно было выйти круто. Именно поэтому он и не мог остаться сегодня дома. Нужно было сделать деньги и устроить веселье.
Почти в тот же момент он услышал легкое постукивание в дверь. Встревоженный, он спрыгнул с кровати и оглядел комнату, словно внутрь уже ворвалась целая бригада полиции с ордерами на обыск и собаками, натасканными на поиск наркотиков. Его взгляд стал жестким и сосредоточенным.
— Кто здесь? — рявкнул он.
— Немо, — ответствовал голос из-за двери. — Пришел насчет того дела с тысячелетием, ну, ты понял.
Лицо Малыша Стэйси снова помолодело от облегчения. Он выдохнул и немного расслабился.
— Погоди! — крикнул он художнику граффити, поднимая один из десятка пакетиков и засовывая его в карман. Затем он снова завернул траву в полотенце и придвинул шкаф к стене. За дверью преувеличенно громко и утомленно вздыхал Немо.
— Ну, давай же, чем ты там занят, приятель — фокус готовишь?
— Вроде того, — проворчал в ответ Стэйси, открывая дверь. Немо зашел внутрь; в мотавшемся на его спине рюкзаке что-то звякало — явно банки с аэрозолем. Судя по его виду, под курткой с капюшоном на нем было надето пол крайней мере два свитера, а лицо его было наполовину закрыто толстым шарфом. Юноши крепко пожали друг другу руки, потом Немо шагнул назад к двери и плотно закрыл ее. Он стянул с лица шарф, открыв рот, и заговорил хриплым шепотом:
— Эй, что это с твоим братцем, Стэйс? Он выглядел так, как будто готов был в клочья меня разорвать…
Стэйси пожал плечами.
— Не обращай внимания на моего братца, он просто курит слишком много дерьма, — безразлично объяснил он; заметив рюкзак, ткнул в него пальцем и, улыбаясь, спросил: — Это все для сегодняшнего дня, точно?
— Точно, точно… — Немо присел на постель и улыбнулся в ответ. — Не могу дождаться — я обещаю, это будет лучшим, что я когда-нибудь делал. Правда. Я ухватил самый дух, все будет отлично…
Он умолк, по-прежнему улыбаясь в пространство. Стэйси присел рядом; он немного завидовал хорошему настроению друга.
— Хочешь шмальнуть?
— Только с тобой.
— Да ну, брось, мне не в напряг…
— Ах-х… хорошо, тогда давай «Ризлу».
Стэйси порылся в кармане, вытащил пакетик и передал его приятелю, а сам снова включил радио. Некоторое время оба сидели молча. По радио передавал рэп в вольном стиле, и минут пять оба сосредоточенно слушали.