Страница 3 из 14
Аларих взглянул на Тиллу. О да! Его друг знал вкус жизни! Он не был пьяницей или гулякой. Нет. Но каким-то странным, непостижимым чувством Тил знал ценность мгновения и мог ощущать полноту жизни и наслаждаться этим. И люди тянулись к нему. Весельчак Тилла знал тысячи историй, умел поднять настроение и поддержать затосковавшего товарища.
Женщины обожали симпатягу Лиса за нежность и ласку, дети на праздниках липли и просили рассказать сказку. И только Ал знал, что за внешне добродушным и беззаботным видом прячется очень неоднозначный и непростой человек. Не зря же Тил стал его другом и правой рукой. Лис казался ему похожим на море, что омывало южные границы Великой Степи. С виду тихая и спокойная гладь, дарующая наслаждение взгляду, но нет дна под гладкой и манящей лазурной поверхностью, и опасные создания скользят в бесконечной водной толще.
Такой же и Тил. Одновременно изменчивый и постоянный, простой и сложный, бескорыстный и коварный, нежный и жестокий, весельчак и философ. Он умел сочетать в себе противоречия и самое главное — знал, когда какой из многочисленных граней своей личности следует пользоваться. Нет, не зря, далеко не зря его прозвали Танцующим Лисом.
Хватка взглянул на друга и со вздохом согласился:
— Хорошо, я попробую повеселиться.
Прогноз Тиллы оказался верен. Впрочем, Аларих не мог припомнить случая, когда его друг ошибался бы в таких вещах. Отчаянно обороняющие храм ромеи не продержались и до заката, а к утру перепуганные жители Ремула уже полностью склонились перед мощью Великой Степи. Для установления полной власти над павшим городом хватило и дня. Пожары были потушены, и смиренные рабы, еще три дня назад бывшие гордыми гражданами великой Столицы Мира, как заносчиво именовали они свой город, приступили к разбору завалов. А вечером была гулянка. Традиционный Пир победы, праздник и священнодействие, восхваляющее принесших победу богов. Поддавшись мимолетному желанию, Хватка приказал устроить его в той самой роще, подступы к которой вчера так отчаянно защищали остатки местного гарнизона. Сейчас тела павших уже были убраны, и под величественной сенью вековых деревьев, на том самом месте, где совсем недавно гремели звуки смертельной схватки, развернулось шикарное празднество.
Правда, Алариху вовсе не хотелось приносить восхваления пытающемуся захватить его душу Ллуарту, однако не лишать же людей заслуженного отдыха из-за своих разногласий с богом войны?
Так что праздник был. Драгоценное ремульское вино текло рекой. Шипело на кострах мясо, а прекрасные рабыни, еще недавно бывшие цветом аристократии павшего города, разносили воинам еду и напитки. Рыцари Великой Степи праздновали победу!
— Ты опять мрачен. — Танцующий Лис выскользнул из-за дерева абсолютно бесшумно и внимательно вгляделся в глаза своего друга и повелителя. — Что происходит? Последнее время ты постоянно в плохом настроении, и я не понимаю причин этого. Мы одержали великую победу, которая навеки войдет в историю. Империя Ремул лежит у ног твоих воинов, а ты печален и недоволен. Что с тобой, друг? Какая тоска сжигает твое сердце?
Вздохнув, Аларих просто пожал плечами. Тилла, замечательный товарищ и преданный друг, при всех своих достоинствах вряд ли мог бы понять причины тянущей тоски, поселившейся где-то глубоко в душе Стальной Хватки. Что говорить, он и сам-то не очень понимал, что происходит. Бои, победы, рабыни, вино… Алариху хотелось чего-то большего. Но чего? Что может быть больше? Он и сам этого не знал. Скажи он об этом своем желании Тилле — и тот рассмеется в лицо да поинтересуется, уж не хочет ли Хватка направить свои войска на завоевание Олирма — вечной обители богов. Ведь Ремул уже завоеван, и среди людских государств Ойкумены не осталось ничего хотя бы равного по величию павшей столице тысячелетней империи. А тут еще этот дурацкий договор отца…
Не то чтобы Аларих чересчур волновался. Вот еще, будет он из-за какого-то бога нервничать… Богов много, а Великая Степь и ее наследник — одни. И если Ллуарт начнет слишком наглеть, настаивая на своих условиях, то в пантеоне Великой Степи могут произойти некоторые изменения, только и всего. В конце концов, служители Водура давно намекают, что были бы счастливы благословлять на бой воинов Хватки от имени своего покровителя. И обещают немалые выплаты, в случае если Аларих соизволит дать им такое право. До сих пор молодой вождь не видел особого смысла в смене бога-покровителя, однако если Ллуарт не соизволит приструнить своего охотящегося за душой Алариха слугу, то замена ему найдется быстро и безболезненно. Вот еще, придумают тоже… Требования выдвигать. «Не тебе спорить с темным богом, смертный», — вспомнились Стальной Хватке заключительные слова уходящего демона. Обнаглел Ллуарт, явно обнаглел. Думает, раз заключил с отцом контракт, так ему все можно? Так глядишь, если не одернуть, еще и ежедневных молитв начнет требовать, жертвоприношений постоянных, участий в службах…
Боги — они такие. Уступишь в малом, немедленно начинают хотеть все больше и больше. Любой из них всегда стремится стать самым первым и главным, набрать как можно больше поклонников, возглавить пантеон, а затем и вовсе задавить всех остальных божеств, став единственным покровителем всего и вся. И если допустить подобное — ни к чему хорошему это не приведет. Были в истории подобные примеры, были.
Дорвавшись до абсолютной власти, пусть даже над одним-единственным захудалым племенем, какое-нибудь божество вскоре становилось ленивым, переставало обращать внимание на просьбы и мольбы своих последователей и даже жрецов, начинало требовать все больше и больше времени на поклонение и все больше и больше жертв в свои храмы. И в скором времени допустившее подобную ситуацию племя гибло, отдав все возможные ресурсы на прокорм ненасытному божеству. Не зря же говорят — божественная наглость. Так что, если вовремя не одергивать всяких возомнивших о себе божков, много проблем получить можно. Впрочем, подобная ситуация Великой Степи не грозит, как бы там Ллуарт ни выкаблучивался.
Таким образом, угрозы демона молодого вождя волновали мало. Но все же как-то неспокойно было на его душе. Неправильно. Неуютно. Впрочем, портить своему другу праздник из-за подобного Аларих не собирался.
— Все нормально, Тил, — откликнулся он. — Все хорошо… И, слегка смутившись под пристальным взглядом друга, нехотя добавил: — Скучно мне чего-то…
— Вот те раз! Ему скучно!!! — расхохотался Лис. — Все пируют, рабынь гоняют, победу празднуют, а вождь скучать изволит! Еще немного, и снова стихи писать начнет!
Стальная Хватка смущенно улыбнулся. Глупое юношеское увлечение служило причиной непрестанных насмешек Тиллы, с которым Аларих как-то поделился своей тайной. Впрочем, черту Танцующий Лис не переходил, позволяя себе подшучивать над позорным для настоящего воина увлечением друга исключительно наедине, и надежно хранил доверенную ему тайну. Более того. Несмотря на все свои насмешки, он даже втихую, тщательно скрываясь, принимал участие в их распространении. Таким образом, в голос орущие у ближайшего костра «Песнь о лихом коне» воины и не догадывались, что автором ее был не некий безымянный акын, один из многочисленных друзей и знакомых Тиллы, а их собственный предводитель!
Так что, несмотря на все насмешки Танцующего Лиса, молодой вождь чувствовал к нему глубокую благодарность, в глубине души ощущая странную радость каждый раз, как слышал свои песни из уст совершенно посторонних людей.
Сочинительство стихов считалось у ланов постыдным занятием. Хотя орать песни и слушать их от бродячих бардов жители Степи не гнушались. Свою страсть к поэзии Аларих обнаружил внезапно.
Однажды они захватили всемирно известного барда. Тогда, желая посмеяться над бездельником-менестрелем, ланы приказали ему спеть пару песен для души. И великий Октавий спел. Да так, что даже самые черствые воины сидели с угрюмыми лицами, всячески стараясь подавить слезы. Не зря, ой не зря прославился певец. Что-то он задел в сердцах безжалостных ланов, что-то поселил в их душах… Алариху тогда едва минуло восемнадцать. И первый раз услышанные стихи, да еще в таком великолепном исполнении, произвели на юношу неизгладимое впечатление. Что-то странное поселилось в душе, что-то теплое и одновременно требовательное. Захотелось спеть так же, как и Октавий. Барда ланы помиловали и отпустили на все четыре стороны. А вот Аларих на следующий день уединился в высокой степной траве и весь день пытался сочинить мало-мальски приличный стишок.