Похищение

— Жаль, — пробормотал смертный. Его затрясло. — Мне нужен был более сильный противник.

Он осмотрелся. Ахес неторопливо шел от пробитого им Купола. Плащ, обдуваемый ветром, развевался за спиной, придавая Ахесу вид нетопыря. Мастер говорил, что такова приблизительно трансформа клана Соон…

Почему-то вспомнилась Эвана. Хотя понятно почему…

Олекса затрясло сильнее. Он поднес руку ко рту и лизнул. Мозг упыря оказался невкусным, как сырые креветки, к тому же попался кусочек кости, и настроение испортилось окончательно.

Ахес, словно почувствовав неладное, ускорил шаг.

Олекс сжал кулаки. Почему ему оставляют слабаков? Почему они думают, будто он недостаточно хорош для других противников? Они считают его слабым? Он недовольно топнул ногой, оставив после удара двадцатисантиметровую вмятину в земле.

— Проклятье! — рявкнул Ахес и побежал.

Почему Тавил сказал, что он разберется с Высоким упырем, а остальные пусть займутся охранниками? Он не верит, что силы духа Олекса достаточно для схваток с Высокими? Он не верит в силу Олекса?

Олекс заулыбался. О! Тогда он знает, что нужно сделать. Они поймут, как силен его дух! Они поймут, как силен дух Олекса!!!

Он поднес руки ко рту, кончиком языка слизнул остатки мозга и приготовился. Сейчас морфе даст ему выход к энтелехии и тогда…

Ахес налетел на него сзади, схватил за руки и оттащил их от лица. Олекс недовольно зашипел. Ахес нажал на болевые точки на запястьях и надавил коленом на спину, фиксируя движения Олекса.

— Вы все… все завидуете моему духу! — выкрикнул Олекс.

К ним уже спешили Затон и Тавил. Ахес держал товарища, но чувствовал, что это ненадолго. Их способности различались — и его способность совсем не была рассчитана на ближний бой.

— Дерьмо! — Тавил остановился и с размаху погрузил руки по локоть в землю. Трава сразу же зашевелилась и поползла вверх, опутав Олекса.

Ахес перевел дух. Теперь держать этого психа было легче, но расслабляться явно не стоило.

— Разожми ему зубы, — сказал Тавил, поморщившись. Он не выносил запаха лекарств, которым поили Олекса во время приступов.

Затон с привычкой, выдающей, что он делает это не в первый раз, схватил беснующегося за челюсть и ловко засунул меж зубов железный цилиндр. Придерживая одной рукой подбородок, другой он вытащил из недр своего плаща дурно пахнущий пузырек и влил его содержимое через раструб в цилиндре. Олекс задрожал, его мышцы напряглись. Ахес напрягся, готовясь сломать ему руки, если что-то пойдет не так. Но Олекс успокаивался, его дыхание приходило в норму, а жажда убивать, которая была такой плотной, что из нее можно было лепить снежки — и весьма смертоносные снежки, — отступала.

— Ты в порядке? — Тавил не спешил доставать руки из земли, с опаской вглядываясь в капюшон Олекса.

— Да, — глухо прозвучало в ответ. — Мы можем продолжать. Я держу себя в руках.

— Если тебе так нужно, психуй, когда сойдешься с Хранителем, — мрачно сказал Ахес, медленно отпуская товарища. — Пусть лучше он оценит твою ненормальную голову, чем мы снова станем свидетелями твоего безумия.

— Я же сказал, что я в порядке! — крикнул Олекс, отталкивая Ахеса.

Раскушенный пополам цилиндр упал в траву. Тавил вытащил руки и теперь брезгливо стряхивал с них землю.

— Значит так, — сказал он, — следующий приступ у Олекса будет теперь нескоро, так что это даже хорошо, что он произошел сейчас. Затон, сколько у тебя с собой лекарства?

— Четыре ампулы.

— Отлично. Должно хватить. Продолжаем действовать так, как договорились. Вы к Хранилищу, мы с Ахесом — к поселку. Затон, как только достанете это, сразу сообщи фейерверком. Встречаемся здесь.

— А если что-то пойдет не так? — спросил Затон, бережно поднявший с земли половинки цилиндра.

— Тогда будем молиться всем богам и убогам, чтобы нас убили сами упыри. Вы же понимаете, что от Мастера нам так просто не отделаться.

— По крайней мере от Эваны — это уж точно, — пробормотал Ахес.

— Хватит разговоров. Расходимся и действуем.

Четыре фигуры быстро растворились в темноте ночи. Остались лишь трупы, освещаемые мерцанием Купола.

Спустя минуту после ухода четверки, земля возле останков Анцкара задрожала и медленно поползла вверх, образуя нечто вроде небольшого холма. Следом за этим верхушка холма разлетелась в разные стороны, явив скрюченную фигуру, которая тут же задергала головой.

А за много километров от этого участка Купола и разбитого отряда графа Затанкара некто, перебиравший десятки тянувшихся к нему со всех сторон невидимых нитей, произнес:

— Как интересно. Как невероятно интересно.

Глава вторая

Мир, которого нет

Не стоит сомневаться. Когда ищут козла отпущения — его всегда находят среди своих.

Шаг влево — легкий взмах — пригнуться и начать движение «метлой» за спину — а затем оторваться от каменных блоков пола — и завертеться…

В который уже раз?

Он не помнил. Когда-то считал, видя в этом смысл. Но однажды не захотелось — и он перестал. Так же, как до этого перестал вести счет дням, царапая западную стену. Сколько там глубоких линий, похожих на следы когтей дикого зверя, попавшего в западню?

Много. Наверное.

А он не дикий зверь.

И на западню его обиталище не очень похоже. Скорее, похоже на тюрьму. Правда, он никогда не видел тюрьму и не был уверен, похоже ли на нее место его пребывания.

Потому что он не видел и своего места пребывания.

Потому что он был слеп. От рождения.

Что было очень необычно для упырей его клана, клана Таабил, Сила Крови которых как раз была в глазах.

«Примесь Перерожденного дала о себе знать», — шептали злые языки, косо поглядывающего на его семью. Неизвестно, насколько это было правдой. Нет, то, что его прадед был человеком, по собственной воле ставшим Апостолом его прапрадеда, — это правда. Невозможно только узнать, действительно ли он как-то повлиял на слепоту своего правнука.

«Волчья метла» послушно вертится над головой. Ему говорили, что ее сделали гномы, живущие в подземельях Гебургии. Специально для него. Он помнил, как измеряли его рост, длину рук, ног, зачем-то заставляли дышать в какое-то устройство (он, понятное дело, его не видел, но ему даже не дали его ощупать), заставляли приседать и бегать. А когда это стало раздражать и он грубо поинтересовался, не хотят ли замерить длину его члена, ему ответили, что распоряжений по этому поводу не поступало, но если его это так волнует, то в любой момент это можно сделать. Причем было сказано с таким энтузиазмом, что он обеспокоился и стал держаться от обладателя этого голоса подальше.

А потом привезли «метлу». «Волчицу», как он ласково прозвал ее. Он хорошо запомнил, как прикоснулся к ней впервые. Запомнил странное чувство, охватившее его. Если бы пришлось сравнивать — это было похоже на возбуждение, которое овладевало им, когда к нему приводили упыриц для совокупления или теплых для наслаждения кровью. Похоже, но отличалось. Ни проникновение в одурманенных травами жриц Ночи (они ничего не должны были помнить ни о том, где они были, ни о том, с кем они были), ни Последний Глоток, осушающий человека с его душой и наделяющий Живущего в Ночи потрясающей силой, властью и пронзающий незабываемым экстазом его тело и сознание, — по ощущениям не были похожи на чувство, вьющееся вокруг него, когда он сжимал древко «волчицы» в своих руках.

Словно еще кто-то, кто никогда не видел окружающий его мир, внезапно подал ему руку, и они смогли создать свой. Мир, в котором не было ничего. Ведь если не видишь чего-то — то этого и нет?

А прикосновения, запахи, ощущения пространства и времени, даже другие, живые и не-живые — все это ложь. Он привык жить во лжи. И думал, что он один. Оказалось, что нет.

Это была встреча не двух существ — это была встреча двух сущностей. И он узнал, что мир, к которому привык, он всю свою жизнь делил еще кое с кем. И наконец они встретились.