Полуночный ковбой

В ресторанчике он заказал себе черничный пирог и чашку кофе, и, ожидая заказа, был охвачен такими глубокими и тонкими эмоциями, что ошибочно принял их за грусть. Чувство это настолько сильно охватило его, что ему показалось, будто его вот-вот потянет вырвать. Он торопливо добрался до мужского туалета, уединился в одной из кабинок, закрыл двери и склонился над унитазом. Ему пришлось засунуть два пальца в рот, но оттуда вырвалось только сдавленное дыхание. Он заплакал. Это удивило его. Он не мог понять, почему у него льются слезы, когда его окружает так великолепно начавшийся день. Скоро он прекратил плакать. Он высморкался. Затем он вернулся в ресторан и принялся за свой завтрак. Блинчики были отличными, но после первого же куска он перестал обращать внимание на их вкус. Ибо и цвет и запахи этого утра заполнили зал ресторана, так что вместо того, чтобы наслаждаться едой, он думал только о дне, который лежит впереди, и, не допив кофе, поспешил наружу, чтобы окунуться в него.

Каким оно было странным, это субботнее утро. Кроме него, ничего больше в мире не существовало. Джою даже захотелось забиться куда-нибудь и закрыть лицо руками.

Но что происходит? Он подошел к краю стоянки и уставился в землю. Из застывшей коричневой грязи торчали несколько упрямых стебельков, с которыми зимние холода ничего не смогли сделать, а поодаль простирался ряд голых деревьев, в которых не было ничего особенного. Небо было светло-голубым, так что можно было смотреть в него, не щурясь, и воздух был прохладен, даже очень прохладен, но не холодным, так что при дыхании казалось, что ты втягиваешь в себя эту голубизну неба, и тот мир, и покой, что исходили от него. Стоя на краю площадки, Джой поплакал еще немного, от удивления тряся голоеой, не в силах понять, почему по лицу его струятся слезы и почему такая в общем-то обычная погода вызвала свалившуюся на него печаль.

Дело было в том, что им овладела совсем не печаль, но он не понимал этого.

Он вытер лицо рукавом куртки и вернулся в автобус.

Рэтсо по-прежнему спал.

Они ехали сквозь южное утро, и странное обаяние дня не исчезало. Над каждым маленьким городком, мимо которых они проезжали, стояло ожидание субботы: люди тащили из лавочек пакеты с продуктами, готовясь к субботнему отдыху, дети бегали, играли и катались на велосипедах, радуясь субботнему дню и пришедшей субботней свободе, молодые женщины, с накрашенными губами и в кудряшках, забегали к Вулворту, чтобы купить обновку, в которых они покажутся перед своими субботними молодыми людьми, а те то сидели в парикмахерских, наводя глянец на щеки, то стояли на обочинах тротуаров главной улицы, позвякивая мелочью в карманах и с нетерпением ожидая наступления субботнего вечера, который приближался к ним с медленной неотвратимостью часовых стрелок, медленно, но неотвратимо, и они знали, что он несет с собой, ибо ароматы субботнего вечера стояли в воздухе, и тут же были субботние старухи, которые парочками или кучками стояли на улице на каждом углу, щелкая вставными зубами и болтая о смерти, пока какой-нибудь бодрый старик не отвращал их мысли в другую сторону.

Джой наблюдал из окна летящую мимо жизнь, пока, наконец, в Рэйли в Северной Каролине ему не представилась счастливая возможность окунуться в нее.

Он купил в лавочке рядом со стоянкой новые вельветовые брюки для Рэтсо, а для себя дешевую вязаную куртку, темно-синюю с белыми пуговицами. Он убедил себя, что хоть она и дешевая, но жутко нравится ему, и сунул свою старую и замазанную з ящик для мусора. Джой попытался вытащить Рэтсо из автобуса и отвести его в туалет, где он сможет помочь ему сменить штаны, но Рэтсо еще не проспался. Джой попытался разбудить его, сказав, что скоро они окажутся в Южной Каролине и пора разуть гляделки, чтобы поглазеть на первую пальму, но Рэтсо оставался невозмутим. На мгновение он приоткрыл глаза, но они были совершенно мутными и невидящими.

Через два часа в Беннетсвилле, когда большинство пассажиров, потягиваясь, покидало автобус, направляясь пить кофе и пользоваться удобствами, Джой перетащил Рэтсо на заднее сиденье автобуса. Нижнее белье тоже было мокрым и сменить его было невероятным мучением. Рэтсо был беспомощен, как ребенок. Джой никогда раньше не видел его голым. Его маленькие, трогательные приметы пола казались совершенно бесполезными, просто напоминая о своем существовании. Правая его нога была костлявой и искривленной, как посох странника, и от бедра до колена была покрыта большими черными, синими и багровыми синяками — следами различных падений, которые достались на его долю за последние несколько дней. Он напоминал ощипанного цыпленка, который проводит свою жизнь на задворках птичьего двора, пока, наконец, ему не сворачивают шею и не отправляют в котел. История Рэтсо была написана по всему его телу, и Джой с благоговением читал ее. На долю секунды перед ним предстала картина, как он заворачивает этого исстрадавшегося измученного ребенка в одеяло, нежно берет его на руки и всю дорогу держит на коленях, напевая ему колыбельные песенки. Но он тут же прогнал эту картину от себя.

Теперь они расположились на сухих сиденьях в заднем конце автобуса, а он мчался, набирая скорость, и за окнами летели мили этого субботнего дня, который был неисчерпаем и таинственен, как память. Рэтсо погрузился в глубочайший сон. Джой убедил себя, что чем больше Рэтсо будет спать, тем скорее он выздоровеет, и к тому времени, когда они добрались до Саванны и наступило время обеда, солнце уже опускалось, а Рэтсо все спал.

Джой не вышел из автобуса. Он не испытывал особого голода. Он остался рядом с Рэтсо, боясь потерять ощущения этого странного дня, хотя уже приближалась ночь. Среди многих вещей, которые проплывали у него в памяти, были и удивившие его самого слова, сказанные Рэтсо, что он найдет себе работу, купит новую обувь и будет вести нормальную жизнь, пользуясь своей собственной ванной. И он знал, что это будет сущей истиной, и в один прекрасный день все это у него будет, и к нему придет та радость субботы, которую он весь день наблюдал из окна автобуса. Может, он будет просто мойщиком посуды или каким-нибудь дешевым клерком. Рядом с ним будут работать другие люди, которые сначала не будут обращать на него внимания, они будут считать, что он такой же, как и все, один из них, в сущности, но постепенно они начнут все понимать. Они начнут замечать, что он носит приличную обувь, и со временем поймут, что он не обитатель гостиницы, а обладатель собственного жилища, в котором есть даже отдельная ванная. Они начнут менять к нему отношение, они начнут время от времени наносить ему визиты, и вне всякого сомнения, среди его новых знакомых будет и женщина, не обязательно блондинка или с какими-то выдающимися достоинствами, но она будет пользоваться губной помадой и ходить в кудряшках, и она будет искренне рада, что рядом с ней окажется мужчина, который будет в состоянии позаботиться о ней, мужчина, устраивающий ее и как любовник, а Рэтсо будет с ними в качестве их ребенка, и они будут заставлять его мыть голову, хотя бы раз в неделю или сами будут обмывать его, если он будет слишком слаб для этого. Для того чтобы все шло как надо, нужно было прокрутить главную штуку — вкалывать и ждать, пока все наладится, и никогда не позволять себе стонать «о, этого никогда в жизни не будет, не будет»; ты должен будешь жить и радоваться тому, что у тебя есть, пусть даже ты еле волочишь ноги, а борода у тебя выросла до земли. Как-то он уже составлял планы бытия, когда еще в Хьюстоне решил стать бродячим ковбоем, и отправился искать счастья на Востоке. Считай, он все это прошел — бродячим ковбоем стал и счастье свое искал. Пока оно ему не попалось, но он продолжал тосковать по нему, и в этом-то и было все дело. Может, и теперь ему не удастся зажить нормальной жизнью, но, черт возьми, он будет искать ее до самой смерти, путь даже его считают упрямым и тупым ослом.

Он понял, что ему неплохо думается и без всякого зеркала, и он подумал, что это первый признак того, что он по-настоящему взрослеет.