Коммандо

Проходя по балкончику второго этажа, Джон громогласно возвестил о своем пробуждении:

— Привет, Дженни! Доброе утро!

— Доброе утро, папа, — отозвалась из кухни дочь.

Один из недостатков Метрикса заключался в том, что вел он себя либо абсолютно бесшумно, либо — если в этом не было необходимости двигался словно медведь-гризли, прорывающийся сквозь бурелом канадских лесов. Но тогда-то уж Джон становился шумным настолько, насколько это вообще возможно. В таких случаях Метрикс разговаривал исключительно командным тоном, будто и не здоровался вовсе, а отдавал распоряжения целому батальону «коммандос».

Приняв контрастный душ, отфыркиваясь с явным удовольствием, Джон вытерся огромным махровым полотенцем и побрел обратно в комнату. На то, чтобы одеться, у него ушло не больше нескольких минут. По армейской привычке, летом он носил практически всегда одинаковую одежду, которая состояла из светлых теннисок и легких свободных брюк военного фасона. Джон считал подобный стиль наиболее удобным и подходящим для всех случаев жизни. Обувь Метрикс предпочитал легкую. Самое лучшее, если это были теннисные туфли — Джон недолюбливал высокие «джамп-бутсы», поскольку считал, что нога должна чувствовать почву. Тогда не подвернешь стопу и не проворонишь противопехотную мину-«лягушку».

Джон и сегодня не думал изменять своей привычке. Светло-синяя тенниска, темно-синие, почти черные, брюки и белые туфли, вот в таком виде Джон Метрикс спустился к завтраку.

Первое, что он увидел, было пурпурное бумажное сердечко, на котором неровным детским почерком Дженни старательно выведено: «Я люблю тебя, папа» . Сердечко висело на дверце холодильника, пришпиленное магнитным зажимом в виде развеселого глуповатого Плуто.

— Я тоже тебя люблю! — крикнул Джон, улыбаясь.

На столе уже стояли тарелки, лежали вилки и горкой на блюде — румяные тосты. В специальных чашечках возвышались остроконечные яйца. Масло, покрытое мелкими капельками влаги, дожидалось в фаянсовой масленке со стеклянной крышечкой. Горячий кофейник еще выпускал из узкого носика струйки пара.

Метрикс устроился на стуле напротив окна и вздохнул, сглотнув слюну. Желудок уже давал понять Джону, что неплохо было бы и позавтракать, но Джон никогда не приступил бы к еде без дочери. Неписанный закон семьи Метриксов.

Дженни появилась на пороге маленькой столовой, гордо неся перед собой две накрытые салфетками тарелки.

— А вот и бутерброды, — сообщила она.

— Потрясающий аромат, — заявил Джон вполне искренне. Запах, коснувшийся его ноздрей, был очень знакомым, но в то же время к нему примешивались какие-то посторонние примеси.

«Похоже, сыр, — подумал Джон, — хотя… нет, пожалуй, все-таки сыр. Впрочем, я поостерегся бы поставить на это десятку».

Дженни торжественно поставила тарелки на стол и, словно известный трюкач, с хитрой гримаской сдернула салфетки.

«Ого!» — Джон был действительно восхищен. То, что открылось его взору, больше напоминало Вавилонскую башню, чем бутерброд. И это сооружение парило, текло, шипело расплавленным сыром, каким-то невероятным соусом и еще чем-то, не вполне понятным, пахнущим специями.

Тем не менее, Джон привык относиться к новым «детищам» Дженни с осмотрительностью. Некоторое время он молча наблюдал за дочерью и лишь после того, как она, фыркнув, впилась зубами в бутерброд, Джон взял свой и откусил от него гигантский кусок. Ему не раз приходил на ум вопрос: каким образом он умудряется есть эти бутерброды и при этом не вывихнуть себе челюсть.

На вкус новая фантазия Дженни оказалась вполне приятной — надо отдать ей должное — но определить составные блюда, кроме сыра, Джон так и не смог. Он сосредоточенно прожевал первый кусок, прислушиваясь к собственным ощущениям, а затем задал коронный вопрос, хотя заранее знал, что ответа не получит:

— С чем эти бутерброды?

Ответ все же последовал:

— Этого тебе лучше не знать, пап.

Дженни улыбнулась.

Джон пожал плечами, что, по всей видимости, должно было означать: «Ты, конечно, можешь молчать, но все-таки имей совесть». Девчушка улыбнулась еще шире, и он понял, что разъяснений ждать не стоит. Тяжелый вздох вырвался из его груди.

Дженни с довольным видом откусила в очередной раз от бутерброда и скользнула взглядом по фотографии Майкла Джексона, улыбавшегося с обложки свежего «Билборда». Метрикс заметил это и, зная, что дочь обожает певца, с нарочито безразличным видом заявил:

— И не удивительно, что некоторые сравнивают его с девушкой, ты не находишь?

Дженни возмущенно ответила:

— Да ладно, пап, ты сейчас говоришь, как столетний старикан.

Джон восторжествовал.

— Знаешь, — не меняя тона добавил он, — когда я еще был совсем маленьким, подобную музыку вообще хотели запретить.

— Да брось, пап.

Девочка махнула рукой. Она собралась возразить что-то, но тут же осеклась, заметив вдруг, как напрягся отец. Джон Метрикс сделал короткое движение рукой. У «коммандос» такой жест означает: «замри». Дженни моментально застыла.

У Джона был феноменальный слух. И сейчас он уловил новый звук, плавно влившийся в атмосферу утра. Рокот вертолетных лопастей. «Чоппер» пока еще находился на довольно значительном расстоянии, и нетренированный слух обычного «гражданского» вряд ли различил бы шум двигателя. Но Метрикс различал его достаточно легко.

А через секунду услышала и Дженни. Лицо ее превратилось в застывшую маску работы мадам Тюссо. [2]

— Папа, — голос девочки звенел от напряжения. — В чем дело? Ты опять уезжаешь?

Она внимательно смотрела на отца, ожидая ответа, но Джон молчал. Тревога, мучившая его, разрослась до огромных размеров. Он уже не сомневался: военные объявились не случайно. Произошло что-то очень плохое. Тем более, что среди военных, местонахождение Джона Метрикса знал всего лишь один человек — генерал Керби. Даже ребята из его отделения не знали этого. Как и он не имел ни малейшего представления, где находятся в данный момент солдаты отряда. И уж если Керби — вечно спокойный Керби! — летит сюда сам, лично… Это очень плохо. Очень. Подобная поездка могла быть предпринята только в самом крайнем случае. Рассекречивать агента, вышедшего на покой, запрещалось инструкцией Пентагона. Или…

Или это ловушка. В вертолете могут оказаться вовсе не военные. Да и вообще, «чоппер» может направляться вовсе не сюда…

Но это было не так. Джон знал.

Он поднялся.

— Папа, ты же говорил, что с этим покончено… — донесся до него встревоженный голос дочери.

— Да, с этим покончено, — подтвердил Джон.

Трудно сказать, чего ему больше хотелось, поверить самому в собственные слова или успокоить Дженни.

— Ты никуда не поедешь? Обещаешь?

— Я никуда не поеду, — твердо сказал он. — Обещаю. А теперь, Дженни, будь умницей, иди в свою комнату.

— Зачем?

Джон знал, что его дочь не из трусливых, но сейчас была не та ситуация, в которую стоит кидаться сломя голову.

Он улыбнулся и кивнул Дженни, словно говоря: «Успокойся, я никуда не еду. Обещаю тебе».

— О'кей, — вздохнула она и, еще раз взглянув в сторону окна, направилась наверх.

А Джон прошел к двери, ведущей на улицу, открыл ее и, настороженно глядя в бело-голубое небо, мягким кошачьим движением выскользнул навстречу яркому солнцу.

Он вновь порадовался, что на ногах теннисные туфли, скрадывающие шаги. Джон разом подобрался, став похожим на гибкого, очень опасного хищного зверя, выслеживающего добычу.

Метрикс легко соскользнул с крыльца и двинулся в сторону высокой зеленой изгороди, обступающей дом с трех сторон…

…Генерал Керби посмотрел сквозь толстое боковое стекло вертолета на замерший дом полковника Метрикса. Он видел, как качнулись деревья, когда их накрыл турбулентный поток. Облако густой пыли поднялось с земли и закрутилось маленьким бурым смерчем. Кусты зашевелились, словно были не растениями, а диковинными экзотическими животными.

2

Имеется о виду всемирно известный музей восковых фигур мадам Тюссо