Кобра

Какая бы причина ни была, его сознание поднималось из глубин сна и веки начали дрожать. Он изогнулся, зажал в кулак простыню, бормоча что-то все более и более настойчиво. Потом негромко застонал.

Клер села в постели, напуганная, не осознавая, что разбудила его. Потом, когда он снова забился в конвульсии, она повернулась к нему и увидела, как второй крик готов вырваться из его горла. Мускулы его шеи напряглись, губы над стиснутыми челюстями раскрылись, потом начали разжиматься зубы. Слабый свет, падающий с улицы, превратил его лицо в маску нечеловеческого ужаса, крик пузырился из рта, как рвота.

Инстинктивно она придвинулась к нему, обхватила его руками, укачивая и успокаивая.

– Тихо, все в порядке, Майк, все хорошо, ты здесь, со мной.

Она прижалась к нему, заставляя его ужас исчезнуть, и Майк вздрогнул, сел и проснулся в одном неистовом движении. Его крик захлебнулся, глаза широко открылись в темноту.

Клер все еще прижимала его к себе, и ее волосы закрывали ему рот. Малчек даже не осознавал, что она рядом.

– О господи, – сказал он до странного ровным голосом.

Потом опять:

– О боже мой, – и его затрясло. Она разжала руки, медленно, не зная, хотел ли он ее прикосновения. Через некоторое время он отбросил одеяло и встал рядом с кроватью, черная тень без лица.

– Извини, – сказал он коротко и исчез в ванной. Она включила свет и прислушалась к шуму льющейся воды. Потом за закрытой дверью наступила тишина. После долгого, слишком долгого ожидания Клер забеспокоилась и постучала в дверь ванной. Ее босые ноги поджимались при прикосновении к холодному полу.

– Майк, у тебя все в порядке?

– Все нормально. Спи дальше, – его голос был сильным, спокойным, совершенно нормальным. Это стоило ему больших усилий.

Малчек лежал в теплой воде, как его учили, и слышал, как она забралась обратно в кровать. Его голова упиралась затылком в стенку ванны, и время от времени он прислонялся щекой к холодному кафелю, чтобы охладить горящую кожу.

Пройдет еще много времени, прежде чем дрожь прекратится, прежде чем сверкающая реальность кафеля и зеркала уничтожит тьму и позор в его сознании. Прежде чем он сможет выбраться из ванной, вытереться, снова надеть пижаму и лечь в кровать рядом с Клер.

То, что кошмар снова вернулся к нему, – уже плохо. Еще хуже, что она это видела.

Когда Малчек наконец вернулся в комнату, он знал, что она не спит, он чувствовал ее тревогу даже на расстоянии. Когда он зажег спичку, чтобы закурить непривычную для него сигарету, огонек отразился в ее глазах.

Она вздохнула. Малчек надеялся, что она не заговорит, но ему следовало бы знать ее лучше. «Без сомнения, у нее есть в запасе какое-нибудь едкое замечание», – решил он и обхватил себя за плечи.

– Это часто случается? – в ее голосе не слышалось никакой агрессии.

Он облегченно расслабился.

– Этого не случалось уже несколько лет. Я думал, что уже больше никогда не случится.

– Это война? Что-то произошло на войне?

– Да. Я бы не хотел об этом говорить. Все уже в прошлом.

– Конечно, прости.

Неожиданно для него она не воспользовалась отличной возможностью для сарказма и дилетантских рассуждений. Постепенно Малчек благодарно принял комфорт ее молчаливого присутствия. Он воткнул сигарету в пепельницу и лег под одеяло.

Клер не заговорила. Но под одеялом ее рука нашла его руку. Малчек сжал ее пальцы.

Он смотрел на игру света и тени на потолке, прислушиваясь к случайным машинам, проезжающим мимо. Безликие пассажиры, едущие в неизвестность.

Спустя некоторое время ее дыхание стало медленным и ровным. Длинные сонные вздохи отдавались в его голове, и Малчек куда-то уплывал на их волнах.

«Крошечная Клер, уменьшающаяся с каждой минутой в своем страхе, как я могу объяснить тебе? Я не могу, так же как не смог рассказать своему отцу. Он отослал меня с убеждением, что армия сделает то, что не удалось ему. Что она превратит меня в мужчину. А вместо этого… – Он вздохнул, закрывая глаза. – А вместо этого одна грязная ночь за другой, одна грязная пуля за другой».

Отец умер незадолго до того, как Малчек покинул Вьетнам. Из-за того, что его горе перемешалось с позорным облегчением, что отец никогда не сможет потребовать от него правды о войне, Малчек так и не позволил себе оплакать его смерть. Ни разу с тех пор.

Как могли Клер или его отец понять, какой мразью он там стал? Понять, как он этим занимался и продолжал отлично выполнять свою работу до тех пор, пока… Нет! Нет! Нет! Это был возврат его кошмаров.

Твердая земля под босыми ногами, заросли терновника и папоротника, револьвер, оттягивающий руку.

Он повернул голову на подушке и неотрывно смотрел на профиль Клер, пока более спокойный сон не сморил его.

Проснувшись утром, он обнаружил, что Клер отвернулась от него во сне, но ее рука все еще была в его, маленькая и теплая.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

На девятый день Клер начало казаться, что всю свою жизнь она провела как туристка. Что она и Малчек любовались каждым деревом в лесу, впитали в себя каждый пейзаж, каньон, долину или ущелье, которые только можно было найти в Национальном Парке.

Это могло бы быть приятным времяпрепровождением, если бы Малчек присоединился к ее оханью и аханью. Он же всегда смотрел куда угодно, но только не на пейзаж. В каком-то смысле он продолжал вести себя, как и в городе. Точно так же заходить вперед ее в любой бар, ресторан и комнату мотеля, те же ритуалы настороженности и подозрения. Как-то вечером, выйдя из ванны, Клер обнаружила его стоящим у окна. Ее чемодан стоял под вешалкой, и когда она пересекла комнату, чтобы его взять, то заметила, как Малчек передвигается от одной к другой стороне окна, как будто что-то ища снаружи. При этом он мурлыкал себе под нос.

– Я догадалась, – сказала она. – У нас из окна открывается прекрасный вид на колонию нудистов.

– Нет, – лениво ответил Малчек, – просто оцениваю возможные траектории.

Он присел на корточки, чтобы взглянуть на горы, которые возвышались позади мотеля. На улице стояла почти непроглядная тьма, но Малчеку удалось увидеть вершину холма, и он решил, что угол слишком острый для того, чтобы о нем беспокоиться. Леса были более опасны чем горы. Малчек задвинул занавески, включил свет и обернувшись, увидел, что Клер смотрит на него в испуге

– Что случилось? – в ее глазах появился след глубокого страха, которого он не замечал уже Давно.

– Извини, это просто привычка. Я всегда это проделываю на новом месте. Даже если я один и не работаю.

– Но почему?

Он неожиданно смутился.

– Это то, зачем я здесь, разве не так?

– Да, но ты сказал, что делаешь это все время.

– Это всего лишь привычка, – он безуспешно попытался рассмеяться. – Знаешь, как собаки мочатся вокруг новой территории, чтобы ее пометить. Может быть, это как раз то, что делаю я. Я не успокаиваюсь, пока не выясню все слабые места. Все подступы, возможные пути отхода и так далее. Мне обязательно нужно знать выход, где бы я ни находился.

Она продолжала смотреть на него.

– А у тебя, конечно, нет никаких глупых привычек? – проворчал он и вышел из комнаты.

Клер стояла рядом с чемоданом, глядя вслед Малчеку. Это была первая вспышка раздражительности с той ночи, когда Малчеку приснился кошмарный сон, и, хотя на следующий день он выглядел утомленным и опустошенным, он был гораздо более расслабленным и приветливым, чем когда-либо. Как будто кошмарный сон очистил его организм от яда. Клер не думала, что это стоило того. И, по-видимому, облегчение было временным. Но в этот период она позволила себе симпатизировать Малчеку все больше и больше. Он был мужчиной, который наклонялся покормить белок, который оставлял «на чай» усталым официанткам больше, чем хорошеньким. Ей нравилось быть окруженной его бережной заботой.

Теперь вернулся другой мужчина. Незнакомец.

Клер вздохнула и начала перебирать вещи в чемодане, отыскивая белое платье. Оно нуждалось в стирке. Когда она вытащила его, коричневый стеклянный пузырек выпал из чемодана и укатился на ковер. Клер вспомнила, как сунула его в чемодан вместе со своими вещами из ванной комнаты в предыдущем мотеле. Из любопытства она прочитала наклейку: «М. Малчек. Палудрин. Принимать при необходимости. Доктор К. Стаммель». Этикетка принадлежала аптеке в районе, где жил Малчек. Она засунула его обратно в боковой карман в чемодане. Скорее всего, это замораживающее средство, чтобы держать его таким же ледяным и недоступным, как раньше.