Разрушитель

НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ

Спаркслин остановил машину у дома Трей. Они не договаривались, куда ехать, просто для Трей сегодняшний день был настолько насыщенным, что ей хотелось побыстрее отвлечься от всех дел и расслабиться.

А Спаркслину некуда было больше деваться. После землетрясения от его города не осталось и следа. Да и вообще город теперь было трудно узнать. И дело было не только в совершенно новых домах, улицах. Лос-Анджелес стал значительно чище, спокойнее. В нем не было ничего лишнего, и даже предложение о посадке одного нового деревца в каком-нибудь парке или скверике сначала проходило компьютерную обработку на целесообразность: не будет ли лучше на его месте повесить лампочку или поставить фонарный столб.

Вокруг сновали роботы, которые поддерживали порядок: убирали мусор, зимой очищали улицы от снега, а весной и осенью – от грязи. Да, после землетрясения все нарушилось в природе, и когда-то солнечный курортный город, не знавший холода и слякоти, теперь весь ежился, когда в ноябре с неба начинала падать белая холодная пушистая вата.

Вместе с тем, город терял, возможно, самое главное, что у него было – он терял свою душу.

Даже люди сделались другими. Их жизнь текла монотонно и однообразно, исключая всякие неожиданности и потрясения. Мир был настолько ошарашен землетрясением, что теперь пытался застраховаться от любых неприятностей. Самые сложные и опасные работы доверялись только роботам. Впрочем, потом роботам стали доверять и менее сложные и опасные работы, и люди, сами того не замечая, превратились в их заложников. Каждый их поступок проверялся на целесообразность, и человеческий мозг со временем так адаптировался к внешним условиям, что постепенно начал превращать и самого человека в робота – никаких лишних эмоций, никаких переживаний. Он заставлял людей думать практично и трезво, подчиняясь бесчисленным законам и инструкциям, которые неустанно выдавали компьютеры.

Спаркслин все это видел и чувствовал, и ему было здесь тоскливо и одиноко.

Единственным человеком, к которому Джона тянуло, была Трей. И дело не только в том, что она была красивой женщиной. Трей больше других, даже больше его друга Заклина, напоминала ему о той далекой жизни, из которой он был так неожиданно и насильно вырван. В этой женщине удивительным образом уживались и тонкий ум и безрассудство, и нежность и обидчивость, и хитрость и наивность.

Спаркслин выбрался из машины и направился вслед за Трей. Он вскинул голову вверх и спросил:

– Слушай, а у вас лифты никогда не ломаются?

– Никогда, – улыбнулась Трей.

– Прекрасно, – Спаркслин остался очень доволен ее ответом.

Квартира Трей находилась на двадцать пятом этаже.

– Конечно, если какому-нибудь умнику не придет в голову разморозить еще одного преступника, который превратит весь город в развалины.

– Можешь спать спокойно: размораживать уже никого не придется. Можно только вытащить их останки из-под обломков.

– Ах да, я забыла.

– Говоря о преступнике, ты кого имела в виду, меня? – снова спросил Спаркслин.

– Да нет, что ты. Ты ведь полицейский и, кстати, довольно неплохой.

– Спасибо.

Дверь лифта распахнулась, и они вошли внутрь. Трей нажала кнопку, на которой высвечивалась цифра 25, и ровно через 25 секунд они были на нужном этаже.

Трей достала из кармана куртки золотую пластинку и сунула ее в небольшое отверстие в двери. Из динамика на стене послышалась приятная мелодия, и дверь тут же сама отворилась.

– Кстати, – осторожно спросил Спаркслин, когда они вошли в квартиру, – что вы дальше собираетесь со мной делать?

– Не знаю, – пожала плечами Трей.

– Филлипс грозился, что меня убьют.

– Чушь. Это противоречит нашим законам. Не знаю, может, Тейер и будет настаивать, чтобы тебя поместили обратно в криогенную ванну…

– Но ведь никаких криогенных ванн больше нет. Ты же сама слышала взрывы, – закричал Спаркслин.

– Действительно, – согласилась Трей, – Хотя, знаешь… У нас ведь есть целый завод, который изготавливает криогенный раствор… Да ты не беспокойся, я думаю, до этого не дойдет. Разве что, посидишь несколько лет в обычной тюрьме.

– В обычной тюрьме?

– Да. С телевизором, сауной, спортивным залом.

– А кто у вас сидит в тюрьме?

– Да разные люди. А два года назад посадили человека, который совершил самое большое преступление за последние пять лет, – вздохнула Трей.

– И что же он такое сделал? – со скрытой насмешкой спросил Джон.

– Занимался изготовлением фальшивых лицензий на пользование нецензурными словами.

– Что ты говоришь?!

– Серьезно.

Спаркслин не выдержал и громко рассмеялся.

– Ты чего? – не поняла Трей.

– Ну и проблемы у вас!

– Завидуешь?

– Нисколько.

– Почему?

– Да какие-то вы все заторможенные, будто кто-то все время идет за вами следом и бьет мешком по голове. Так нельзя, этак нельзя. Хотя есть исключения. Только для некоторых. Для избранных. В прошлом веке было такое государство – Советский Союз. Они тоже хотели сделать все для всех. А получилось ничто ни для кого. Только все для избранных.

– Я политикой не занимаюсь.

– Это не политика, это здравый смысл.

– А мне здравый смысл подсказывает, что сейчас неплохо было бы чего-нибудь съесть.

Спаркслин тут же вспомнил свое недавнее посещение кафе, и ему чуть не сделалось плохо.

– А у тебя дома что, то же, что и в кафе?

Трей засмеялась и, ничего не ответив, скрылась на кухне. Через пару минут она появилась снова, толкая перед собой обеденный столик с несколькими блюдами.

Спаркслин глянул на него и чуть не потерял сознание: на тарелках лежали его любимые биточки по-шведски, цыпленок, тушеный с грибами по-английски, пудинг. Вдобавок ко всему посреди стола гордо возвышалась бутылка виски.

– С ума можно сойти! – восхищенно сказал Спаркслин и несколько раз сглотнул слюну.

– Это любимые блюда моей матери, – словно извиняясь за то, что не принесла вместо всего этого вареную колбасу, сказала Трей.

– О, не сомневайся, я их в свое время любил не меньше твоей матери, – воскликнул Спаркслин и, не дожидаясь приглашения, принялся за еду.

– А ты что же, так и будешь на меня смотреть? – спросил он через некоторое время, заметив, что Трей даже не притронулась ни к одному блюду.

– Нет ничего забавнее и милее голодного мужчины за обеденным столом.

– Потерпи немного, я тебе докажу, что самую лучшую сторону любого мужчины ты еще не видела.

Через десять минут с едой и выпивкой было покончено. Виски Трей только пригубила, а Спаркслин с удовольствием опрокинул два стакана.

– Может, посмотрим телевизор? – спросила Трей, убрав столик обратно на кухню.

– В прошлый раз ты была значительно смелее, – заметил Джон.

– Но, насколько я помню, тебе самому не понравилось заниматься сексом.

– И это ты называешь сексом?

– Конечно.

– Нет, сегодня мы будем заниматься сексом по моей программе, – уверенно сказал Спаркслин, подхватил Трей и понес ее на диван.

– Но ведь… – попыталась что-то произнести девушка, но не успела: губы Джона крепко прижались к ее губам.

Конечно, это было негигиенично, но чертовски приятно, и Трей, побарабанив несколько секунд кулаком по спине Спаркслина, успокоилась.

Через минуту он отпустил ее и принялся неторопливо расстегивать свою рубашку.

– Знаешь, что самое главное в сексе? – спросил Спаркслин.

– Что?

– Не суетиться.

– Я попробую, – улыбнулась девушка.

Спаркслин бросил на пол свою рубашку и принялся расстегивать блузку Трей.

– Ты толкаешь меня на преступление, – весело сказала Трей.

– По-моему, преступление – не делать этого.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Ну, смотри… – пригрозила Трей, закрывая от удовольствия глаза.

– Кстати, как тебя зовут?

– Меня? – удивилась неожиданному вопросу девушка. Уже давно, очень давно никто не называл ее по имени. Его вполне успешно заменяла фамилия.