Синтия

Я взял сэндвич и съел в два приёма. Осушил бокал шампанского и закусил ещё одним сэндвичем. Сэндвичи были вкусные, но маленькие.

— Откуда тебе это известно? — удивилась Люсиль.

— Что именно?

— Насчёт Корсики.

— Он никакой не Корсика, — воскликнула Синтия. — Ну почему вы меня не слушаете?

— Это мне сказал Ковентри, — ответил я Люсиль, а затем спросил Синтию: — Откуда вам известно, что он не Корсика?

— Бедняга не выдержал и всё мне рассказал. Он нищий младший сын нищего графа. У него не выдержали нервы, и мы так и не поженились, но он проделал всё, что от него требовалось. Он был вполне симпатичный, хотя и любил не девочек, а мальчиков, но это вина не его, а его мамаши! Ему дали денег, чтобы он прошёл через компьютерный тест, им надо было сбить со следа иммиграционные службы и полицию. Он мне даже нравился, бедняжка, и вдруг на тебе!

— Съешьте что-нибудь. Вам станет легче, — посоветовал я.

Синтия начала с шампанского. Выпив два стакана, словно это была вода, она взялась за сэндвичи. При всей своей худобе аппетит у неё оказался очень даже неплохим, и горка сэндвичей стала заметно уменьшаться. Она пояснила Люсиль, что привычка говорить с набитым ртом появилась у неё ещё в школе.

— Вот вам и радость от того, что у тебя богатые родители. Надо же, швырнуть его в шахту для грязного белья!

— Не надо играть в кошки-мышки с законом. Ему нужно было дважды подумать.

— Вы всё ещё мне не верите?

— Может, верим, может, нет. Кто знает? — Я немного подумал и сказал: — Какая разница? Он взял от них деньги. А потом случилось то, что должно было случиться.

— Ладно, Харви, — перебила меня Люсиль. — Не надо читать нотаций. Ты что, будешь им помогать? Я имею ввиду безумный план ограбить «Метрополитен»?

— Да, — сказал я, — буду.

— Прелесть! Просто прелесть!

— Слушай, — отозвался я. — Пора бы вам, девочкам, как следует пораскинуть мозгами. Если я не соглашусь, он поубивает всех нас. Если я помогу ему, в благодарность он, глядишь, даст нам шанс выжить. Вот такие дела. — Я вынул свой блокнот, написал на нём: «Неужели не понятно, что комната прослушивается?» Показав запись им обеим, я прибавил: «Будем обманывать их», потом пошёл в туалет и там, порвав страницу, спустил её в унитаз. Когда я вернулся, Синтия устремила на меня задумчивый взгляд.

— Ему тридцать шесть лет, — холодно заметила про меня Люсиль. — Стало быть, ему на шестнадцать лет больше, чем тебе, Синтия. Более того, он разведён, ненадёжен, беден, а также неуравновешен. Про него говорят, что он очень смекалист, но пока он согласился помочь ограбить музей искусств «Метрополитен». Это наводит на печальные мысли.

— По-моему, он просто прелесть, — заметила Синтия.

В этот момент зазвонил звонок в дверь. Я бросился к дверям в надежде, что увижу там страдающее от язвы лицо лейтенанта Ротшильда. Но на пороге стоял Толстяк Ковентри.

— Девочки будут в целости и сохранности, — объявил он. — Тут есть цветной телевизор с большим экраном. Сюда доставят газеты с журналами, так что, я думаю, они прекрасно проведут время. Ну, а ты, Харви, пойдёшь с нами — сейчас проверим, какие сигналы посылают нам костры.

Под голливудско-ковбойскими интонациями, похоже, пряталось бруклинское происхождение — впрочем, пряталось неплохо. У Ковентри были удивительно маленькие ножки, и он смешно семенил ими, топая ковбойскими сапогами, вызывая у меня в памяти какие-то смутные ощущения. Мы вышли из номера для новобрачных и перешли в президентский — это оказались вполне впечатляющие апартаменты. Там было полно столиков красного дерева с гнутыми ножками, позолоченных зеркал и фальшивых обюссоновских ковров, бледно-голубых, с оторочкой цвета слоновой кости.

Ковентри с гордостью демонстрировал мне всё это великолепие, хотя и признал, что пока ещё ни один президент США не спал в этом номере.

— Когда в Белый дом приходит президент из Техаса, Харви, — посетовал толстяк, — начинаешь думать, а почему бы ему не дать немного подзаработать земляку, но нет, он останавливается в «Карлайле».

Сигналы от костров пришлось обсуждать в кабинете, где тон задавала чёрная кожа кресел и диванов, и друг на друга глядели бюсты Джорджа Вашингтона и Бенджамина Франклина.

Помощники, то есть Джо Эрп и Фредди Апсон, сидели без пиджаков, а двое других несли караул — под пиджаками бугрились пистолеты сорок пятого калибра, а в руках у них были стаканы с «панателлой» чтобы подсластить горечь выпитых «бурбонов». Мне предложили те же самые напитки, а потом Ковентри призвал собравшихся к порядку одним простым вопросом:

— Ну что, Харви, можно ограбить «Метрополитен»?

— Ограбить можно что угодно, если приложить достаточно силы и ума. Сейф, недоступный для грабителей — это миф. Что запер один человек, может открыть другой.

— Мне нравится твой ответ, — похвалил меня Ковентри. — Честное благородное слово, нравится. Впрочем, иного я не ждал от человека такой профессии. Но как это сделать?

— Вы хотите попасть в музей после его закрытия? — спросил я. — Наверное, вы уже всё как следует осмотрели.

Ковентри кивнул в сторону Апсона и сказал:

— На счету Фредди столько ограблений, сколько звёзд на небе. Конечно, Харви, он уже всё посмотрел. Скажи ему, что ты на этот счёт думаешь, Фредди.

Фредди вытянул ноги и, растягивая слова, сказал:

— По мне, так туда может залезть и ребёнок.

— Но как?

— Самое простое — это через первый этаж. У них там тоже что-то вроде музея. Знаешь его?

Я кивнул.

— Так вот, там есть вход с автостоянки. Двойная дверь, которую можно открыть парой ножниц. Первая дверь из стекла в дюйм толщиной. У каждой двери цилиндрический замок. Если бы у меня не оказалось ключей, можно открыть замки отмычкой или вырвать клещами. Любой из способов займёт не больше полминуты. Внутренняя дверь деревянная, толщиной два дюйма с такими же замками. Если всё идёт гладко, я проникаю внутрь за полторы минуты. Если возникают осложнения — за две. Затем я попадаю в довольно длинный зал, где у них разные старинные хибары, которые у них называются парфеноны что-ли, или как-то там ещё. Дома, в которых жили древние боги. Надо пройти через него, подняться по лестнице, свернуть налево, и вы попадаете в главный вестибюль. Оттуда надо подняться по большой лестнице наверх в итальянский зал, потом направо, в третьем зале свернуть налево, и вы оказываетесь в зале, где висит эта самая картина. Остаётся только взять её под мышку и удалиться.

— Ну, что ты скажешь на это, Харви? — спросил Ковентри.

— Он прав. Попасть туда нетрудно.

— Так-то оно так, Харви, а как выбраться?

— В том-то вся штука, — согласился я. — Выбраться нельзя.

— Разве что ты нас выведешь, Харви.

— Это исключено. Господи, вы представляете, что начнётся, когда вы откроете самый первый замок?

— Для того-то ты нам и нужен, Харви, — удовлетворённо произнёс толстяк. — Так что же начнётся?

— Разомкнётся цепь. В этом, собственно, и состоит основное различие между «Метрополитеном» и, скажем, Музеем национальной истории. Оно определяется разницей в страховке. Не то чтобы в Музее национальной истории не было ничего ценного, но просто эти ценности не очень-то продашь, да и вообще у тамошней администрации своя особая точка зрения. Вот потому-то хулиганам из Флориды удалось туда забраться и вынести алмазы. Никто не связывал национальную историю с алмазами — в том числе, и администрация музея. Но в «Метрополитене» всё иначе: одна-единственная картина может потянуть на рынке на пять с лишним миллионов Долларов. Нельзя ограбить Форт-Нокс. Нельзя ограбить «Метрополитен». Все входы, выходы, двери, окна, шахты, люки снабжены электронной сигнальной системой. Такие дела.

— Ладно, — улыбнулся Ковентри. — Мы взламываем первый замок, и что происходит?

— Для начала, в центральной службе безопасности есть табло.

Да. Правда, в музее, в подвальном этаже. Начинает мигать лампочка, она указывает место, где что-то не так. Дежурный сразу понимает одно: цепь разомкнулась. Когда вы открываете вторую дверь, он уже понимает, что имеет место умышленное вторжение.