Страница 4 из 17
Идёт вдоль аллей
Осень старая в громе телег.
И домà, как коровы сбиваясь в стада,
Провожают глазами неспешно и судят.
Осень с шумом пути открывает всегда.
Потому-то и любят её города,
Потому-то и девушки любят.
Пульсом вен её мощным полон города слух.
Перед бурей листва на земле задрожала,
И молчанье, как тело, испустившее дух,
С тобой вместе, душа, содрогнулось и пало.
О душа моя! Схлынула кровь с губ твоих,
Раздробить твои пальцы конвульсия хочет,
Одурманил тебя пар потоков чужих.
Птицы голосом хриплым пророчат.
Для лица маску ты –
ветвь цветную взяла
И за радугой этой лик свой скрыла, скорбя.
Это ветер гудел, это осень была.
Она сад ярко красный зажгла для тебя,
Показать: ты бедна – ни двора, ни кола.
Это осень была!
Вся в дыханье горячем
Чёрных стад и в пред ними идущих громах,
В грозном свисте бичей их, в просторе гудящем,
В винодельнях с вином молодым на губах…
Это осень была!
И над миром дрожащим,
Там, где буря все двери и шторы шатает,
Вспышка молнии злато простынь растрясла,
С неба родины дальней
Тучи сгоняя.
Лишь деревья аллеи под шелест дождя
Мерным шагом прошли, как цепочка слепых.
Но на праздник зовёт тебя песня твоя
В ярких перьях, в перстнях дорогих.
Ведь и нам старый месяц неведомо где
В потаённом колодце
Пылает в воде.
Ведь не знали ночей мы, под сводом широт
Ожидающих стука в железо ворот.
Не от наших шагов войско их задрожит,
в царстве горьких обид мрачно стоя в горах.
Воздух их непреклонен, недвижно висит,
свою песнь не пытает в гармони мехах.
Под железным запором миры без конца!
И слезами невест не склонить их на милость.
Мы не с ними зазвали под вечер слепца спеть
нам старую песнь, что, как мы, износилась.
Плач свой матери скрыли не в них; одинок,
он на страже стоял, там оставленный ночью,
И качали его на коленях своих, как младенца,
стараясь унять, заморочить.
Не они долгожданное благословенье хлебом
горьким и сладким слыхали от нас,
И не им угрожала забвеньем, ты, душа –
воплощение крови и глаз.
На их слабый призыв вдруг проснулась в тебе,
словно страх, отозвалася флейта в ответ,
Но не в них твои ночи с потухшей свечой
окружили тебя, возлюбили, как свет.
Когда буря, взъерошивши гриву, смеясь,
благовоний тебе протянула флакон,
Содрогнувшись, отпрянула ты от неё, будто
вспомнила битву из прошлых времён.
Этот мир, что вино твоё прежде давил,
хочет немощь твою по садам разбросать,
Эти бледные руки твои (и мои!)
моё горло пытаются пальцами сжать.
Вечер
Косноязычный
Тускнеет пред нами.
Он огромным закатом
По небу течёт.
И, когда ты споткнёшься,
Неся свои камни,
Вместе с ним
Тебя вечность, о дочь, унесёт.
Я увижу тебя – в полусне, веки крàсны
В белизне непомерной больничных подушек.
Распростёршись, молить тебя буду напрасно –
Углубится молчанье, и прощенья не дашь мне.
Не прервётся молчанье, лишь поднимется грудь
Всю воздушную гору в вдох последний вместить,
И туманная плёнка растечётся, как ртуть,
По глазам, что давно уже были пусты.
Небо двинется с топотом стад облаков,
И лягушки затянут
Песнь свою из прудов (ты любила её).
Осень в дом твой придёт
Во вселенских тяжёлых ночах:
Пастырь бури-во-сне там козлёнка несёт
Меж кустами в зарницах и рекою в парах.
И, древнее вина, будет осень для нас
В ставни окон стучать погремушкой оков,
И за глазом погасит деревня забытая глаз…
И во всю мощь задуют ветра.
Железная скрипка
1
Ты, вечер, погасил навек деревьев свет,
Устам и кубку дал серебряные блёстки.
Как с рукояткой лезвие, с тобой я слит,
К тебе вернусь я, как дорога к перекрёстку.
Луна себя колодцам рада раздарить,
С урчанием закаты города' глотают.
Мой мир! С тобою можно век прожить,
Кто ты не ведая и что ты есть не зная.
Не зная голоса, не зная цвета глаз,
Не кланяясь, как принято, при встрече.
Соседом скромным в коридорах всякий раз
Идёт из сада ветер утром и под вечер.
Честь времени, что в жарких кузницах поёт!
В нём наши песни все стареют и немеют.
Ты, Бог, металлов сердце знаешь: и оно
Не устоит пред музыкой твоею.
Хотя исчезло колдовство дорóг
А лики паровозов жаром опалённы,
Вдруг поезд иногда, как заяц, наутёк
Проносится в лесах, ветрами опьянённый.
Или ночь летняя падёт росою вдруг
На тяжкие машины в бледном свете лунном…
Железо на старинной скрипке, друг,
Ещё умеет на лету водить по струнам.
2
Весь Божий мир погружен в тёплый пар ночной.
В дыхании небес, что темнотою скрыты
За окнами, давно забывшими смех свой,
Покой воды и звёзд моим глазам открыл Ты.
Но вновь оставишь нас, растерянных сирот,
И не для нас Твой сад листвой замашет.
Лишь вечер иногда, хромая, вдруг пройдёт,
Стуча в свой барабан в предместьях наших.
… И от листов письма, затей не по уму,
От скудной трапезы без слов благословенья
Вдруг кто-то близоруко всмотрится во тьму,
Как истощённый лев на запах дуновенья.
В час одинокой скорби помоги ему,
Прости поспешные и мелкие деянья.
Когда Ты дашь весну лесам и тростнику,
И сердцу бедному его дай одеянье.
Мой путь к Тебе открыт. Душой спокоен я.
Пусть топчет этот путь сейчас толпа прохожих –
В час старости моей найдёшь всегда меня
Готовым агнцем стать в твоих стадах, о Боже!
Странный стих
Засвечу и опять загашу лампаду,
На жизнь и на смерть свой оставлю напев.
Слова не заплачут – бояться не надо,
В крепкой клетке из рифм слова заперев.
Он твой голос хранил и шагов отголоски,
Колыбельку пустую легонько качал
И, как в прежние дни, он рассказом неброским
Печаль óкон и рук твоих, мать, освещал.
Обнажённым он видел город наш пред зарёю,
По больницам ходил со свечою своей,
Улыбаясь, он гладил камни улиц рукою
И в большие глаза целовал лошадей.
Милосерден, силён он всегда появлялся
И склонялся смиренно пред печалью любой.
И желал лишь, чтоб ритм его строк воплощался
Как металл беспощадный, как марш боевой.
… Я ресниц его медь
Подниму клещами,
Но напрасно просить: закричи, будь слабей!
Он негромок, красив,
Слёз не льёт он ручьями,
Он меня и прямей и сильней.
Да, сильнее меня! Он с поблекшим щитом
Без надежд
Предо мною снова.
От него добивались
Признанья кнутом,
Мать, но он о тебе
Не сказал ни слова…
Ты прости отрешённость слов, сложившихся в строки,
Холод рифмы прозрачной прости до поры
И обиду любви, столь простой и жестокой,
Что её я одел в плащ из звонкой игры.