Страница 82 из 106
Ограничивался подглядыванием и матерщиной.
— Как Вездеход оприходовала тебя? — с показной жалостливостью, интересовался он, когда Райки не было рядом. — Берегись, кореш, доберется
— замучает. Говорят, подгребла одного мужика — откинул копыта. Не зря приклеили ей кликуху — Вездеход.
— Врешь ты все, — возмущался Доходяга. — Райка не такая — добрая.
— Добрая, — все с такой же сожалеющей улыбочкой подтверждал Желток. — Вот только больно уж охочая до молоденьких пацаненков. Прямо таки бесится, завидя поживу. Был у нас один — не то тринадцати, не то пятнадцати годков
— положила на него Райка глаз, ходила за бедным пацаном, будто приклеенная. Все же добилась своего. Ночью навалилась, стащила портки, так высосала пацаненка — утром помер… Так что, стерегись!
— Она что — проститутка? — заикаясь больше обычного, спросил Доходяга. Желток заколебался. Подтвердить — передаст Вездеходу, ожидай очередного скандала с зуботычинами. Отвергнуть — потеряют цену подбрасываемые Доходяге предупреждения об опасности.
— Не видел, за ноги не держал, брехать не стану. Но кореши говорят — бешенство матки. Особо, когда нацелится на малолеток.
По внедренной матерью доверчивости Марк, морщась от отвращения, поверил Желтку. Какая выгода ему врать? Может быть, на самом деле, Вездеход, притворяясь доброй и заботливой, преследует какие-то мерзкие цели?
Однажды, произошло событие, опровегнувшее высказывания Желтка. Не полностью, конечно, добрая треть опасливых подозрений осталась. Тогда часов в одинадцать вечера Доходяга и Вездеход сидели в своем закутке. Марк читал газету двухнедельной давности, Райка штопала его сменные подштаники. Хмыря не было — пару раз в неделю он пропадал до полуночи, нередко — до утра.
— Нынче — банная ночь! — объявила Вездеход, кивая на бадейки с кипятком и холодной водой. — Ты давно не мылся — долго ли заболеть!
Накинула ввернутый на прошлой неделе в дверь крючок и, подбоченясь, выжидательно поглядела на Марка.
— Ты иди, сам управлюсь, — опасливо бормотнул Доходяга, вспомнив предупреждения Желтка. — Мне… стыдно…
— Стыдно когда не видно, — хрипло рассмеялась женщина. — Знаем, как мужики моются — сбрызнутся водичкой, разотрут грязь — все. Нет, мальчишечка, не получится, отмою тебя, обработаю мочалкой, человеком станешь…. А кого тебе здесь стыдиться? — недоуменно оглядела она коморку. — Дверь — на запоре, подглядывателей нетути, Желток ушел вместе с Хмырем. Я — не в счет… Быстро скидывай рубаху, портки!
Марк нерешительно стянул рванную рубаху, сбросил брюки и остался в одних трусах. Стоял худющий, сгорбившись, переступая с ноги на ногу, исподлобья отслеживая малейшее движение «любительницы малолеток».
— Трусы! — потребовала Райка. Не дождавшись выполнения, озлобленно закричала. — Ах, ты, антиллегент дерьмовый!
С такой силой дернула за выцветшие «семейные» трусы, что резинка лопнула и они спали к ногам. Доходяга поспешно закрыл ладонями стыдное место. Он почувствовал волнение, все в нем напряглось.
Вездеход оглядела с головы до ног стыдливого мальчонку. Неожиданно отвернулась и… жарко покраснела. Изуродовавший ее лицо шрам набух и зарделся багрянцем. Будто закровоточил.
Скажи тому же Желтку, что дерзкая, не признающая запретных тем, матерщиная баба способна краснеть — на смех поднимет, разнесет по подвалу весть о брехливом интеллигентишке.
Доходяга тоже удивился. Неожиданная стыдливость второй маманьки, как Райка с гордостью себя величала, никак не стыковались с мерзкими рассказами Желтка. По мнению Марка, «бешенные бабы» — откровенны и бесстыжи. А эта отвела взгляд, покраснела…
— Ну чего растопырился? — хрипло промолвила Вездеход. Кажется, она злится на себя за неприсущее ей смущение. — Становись в лохань да повернись ко мне спиной. Чай не мужикам показуешься — бабе. Стыдобушка!
Доходяга торопливо отвернулся.
Райка окатила его теплой водой и принялась намыливать голову, спину.
— Наклонись, неумеха, — командовала она. — Подними праву рученьку, инвалидик… Теперича левую… Вот так, молоток парень… Наклонись, спинку потру…
Закончив обработку туловища, Вездеход сунула подопечному обмылок и мочалку.
— Остальное домывай сам. Мне недосуг. Токо, гляди, без оммана, штоб чисто было. Возвернусь — проверю!
Конечно, «проверять» Райка не будет, подумал Марк, когда банщица вышла из каморки, кажется, она стыдится не меньше его, может быть даже больше. Смущается, краснеет. Но на всякий случай придется постараться. Он с такой силой растирал костлявое тело жесткой мочалкой, что, казалось, вот-вот протрет кожу и доберется до костей. Наконец, выбрался из лохани и присел на топчан.
— Готов? — спросила из-за двери наставница. — Тады надевай.
В приоткрытую дверь влетели отремонтированные трусы. Доходяга поймал их на лету, поспешно натянул на мокрое тело, накинул на плечи рубашку.
Дверь каморки открылась и вошла Райка. Неужели подглядывала в какую-нибудь щелку, подумал Марк и поежился. Если верить Желтку — набросится на малолетка, не отбиться, не позвать на помощь.
Не набросилась — остановилась посредине каморки, подбоченилась, окинула оценивающим взглядом покрасневшую кожу парня, удовлетворенно кивнула.
— Молоток, милый, чую — всю грязину смыл… После баньки настоящие мужики принимают. Водку я не уважаю и тебе не советую, а вот малость винца не помешает. Не для веселья, ради здоровья. Закусишь конфетками — для тебя расстаралась.
Последний раз Марку довелось пробовать спиртное на дне рождения матери. Тоже — сладкое, крепленное вино. Всего полстакана. Закружилась голова, закачался. Если бы мать не подхватила — упал бы.
Удивительно, но сейчас, выпив три четверти стакана, Доходяга не упал и не закачался. Наоборот, его охватило приятное чувство легкости.
— А теперича ложись.
Райка расправила на топчане смятое одеяльце, взбодрила тощую подушку. Приглашающе похлопала по ней ладонью.
— А вы?
Выканье у нищих воспринимается злой шуткой, но Марк никак не может привыкнуть к новым обычаям и обрядам. Сказать взрослой женщине «ты» не поворачивается язык.
Райка не высмеяла, сделала вид — не заметила. Походила по каморке, ломая тонкие пальцы. Наконец, решилась.
— Я тут подглядела… ну, когда трусы свалились… Не специально — случайно… Вовсе ты не пацан — стоящий мужик, тебе уже баба требуется… Спать мне с мужиком опасно — вдруг взбесишься, поентому поменяемся местами: я — на тюфячок Хмыря, он — рядышком с тобой на топчане. Токо не вини себя — нет твоей вины, природа-матушка старается. Вот подрастешь малость, войдешь в разум — тады можа перерешу.
Марк не стал винить ни себя, ни Вездехода. Без спора забрался на топчан, укрылся прохудившимся одеяльцем. Долго не мог уснуть — перебирал в памяти события сегодняшнего вечера. Вторично его назвали «стоящим мужиком».
Возвратившийся во втором часу ночи Хмырь не стал распрашивать отчего да почему — забрался на топчан, повернулся спиной к Доходяге и сладко заснул. А вот Вездеход до утра проворочалась на жестком матраце. Что до Марка — он находился в каком-то полудреме, то проваливался в сон, то выбирался из него…
Прошло полмесяца — подростки попрежнему спали на топчане, Вездеход — на полу. В одну из ночей Хмырь нашел новое свое место занятым.
— Жестко, — коротко пояснила Райка. — Мужикам — сподручно, бабам — в тягость. Так што я буду теперича сызнова спать с Доходягой. Господь Бог простит мои прегрешения.
Незвестно, как отреагировал Всевышний, а Марк обрадовался — в холодные ночи тощая женщина согревала его не хуже печки. Вот только обнимать парнишку Вездеход перестала, не прижимала к себе тощее его тельце. Лежала на самом краю топчана, при малейшем движении «сынка» вздрагивала.
Марк попрежнему втискивался в перегородку…
«Семья» поужинала, как всегда, в половине одинадцатого. На этот раз старательная хозяйка побаловала мужчин жаренной наважкой с отварным картофелем. Запили крепким чаем. Райка собрала грязные миски и стаканы, понесла их к единственному в подвале крану. Подростки, блаженно поглаживая полные животы, разлеглись на топчане, тихо беседовали. Спать — рано, в подвале укладываются не раньше двенадцати.