Страница 37 из 65
Казалось бы, всё ясно, но как же трудно «не терять голову», когда все окружающие, кажется, давно уже порастеряли свои! Как-то в январский вечер я пошла в театр на «Предательство», по пьесе авангардного драматурга и сценариста Нелсона Родригеса. Спектакль играли в gafieira«Эстудантина», старомодном танцевальном зале (в нем до сих пор по пятницам играют большие оркестры) на колониальной площади Праса Тирадентес. Я безуспешно пыталась уловить тонкости и подтексты, но в общем и целом тематика была обычной для Нелсона Родригеса: неверность, ревность и лицемерие обывателей Рио-де-Жанейро. Тема инцеста – среди самых излюбленных. Родригес написал целую серию пьес под общим заглавием «Кариока-трагедии», с откровенными и подробными названиями, как, например, «За наготу следует наказывать», «Прости меня за твою измену» и «Счастливая вдова», наполненных историями из жизни, герои которых следуют пресловутой мантре кариок «Предай, не то предадут тебя». Сам Родригес сказал об этих пьесах, что они «неприятные, грязные и болезнетворные; только посмотрев их, публика может подхватить тиф или малярию». Или что-нибудь похуже.
В перерыве я столкнулась с бывшей подругой Фабио, которая переехала жить в пригород. Мы с ней были чуть-чуть знакомы и поболтали немного перед началом второго действия.
– Ты счастлива с Фабио? – спросила она.
– Ну да, мы с ним находим общий язык.
– Конечно, – безапелляционно заявила она. – Он потрясающий. Если бы я не переехала, мы до сих пор были бы вместе.
Дав мне секунду-другую на то, чтобы сказанное дошло, она насмешливо посмотрела на меня, наклонив голову набок. Я нервно улыбнулась, не зная, что ответить.
– Значит, мне повезло, что ты переехала, – выдавила я наконец и сделала движение, чтобы уйти, но она ногой преградила мне путь.
– Ведь он любил меня, – продолжала девица, пристально глядя мне в глаза.
Я попятилась от нее и, нащупав стену, прижалась к ней ладонями. Соперница шагнула вперед, оказавшись так близко, что я почувствовала на себе ее дыхание. Она нависла надо мной, высоченная, как башня, в своих сапогах на платформе.
– Ты меня слышишь? – прошипела она.
– Слышу. – Я торопливо кивнула и спаслась бегством.
Когда я рассказала об этой встрече Густаво, он только посмеялся:
– Не волнуйся из-за нее. Она тебя просто дразнила. Бразильские женщины обожают такие шутки.
В Рио-де-Жанейро не рассказывают историй любви, как у Ромео и Джульетты, их нет даже в сериалах. Здешние писатели не интересуются подобными невинными сюжетами. Недавно Бразильским институтом общественного мнения и статистики было проведено исследование, касавшееся сексуальной жизни бразильцев. Согласно результатам, почти 65 процентов женщин в Рио-де-Жанейро незамужем, а почти 60 процентов жителей города (мужская половина, в любом случае) открыто признают и одобряют измены, или, как здесь говорят, «открытые отношения». Тут, правда, следует учесть осторожное примечание из того же исследования, согласно которому данные, возможно, несколько искажены – дело в том, что значительный процент мужчин, говоря об измене, подразумевают только длительные связи с любовницей, тогда как женщины включают в это понятие и случайные связи «на одну ночь».
Авторы социальных теорий приходят к логичному выводу, что в этой части мира супружеская верность – не что иное, как очередное табу, с которым вот-вот будет покончено, как это произошло в шестидесятые с понятием девственности. Даже дети перестают верить в такие консервативные и отживающие свой век концепции. Школьным спектаклем двоюродных сестричек Фабио мог бы гордиться и сам Нелсон Родригес. Эти сценки были настоящей пародией на любимые детские сказки – «Золушку», «Рапунцель», «Спящую красавицу» и «Белоснежку»: детишки глумились над старомодными идеалами вечной любви и жертвенности перед тающими от нежности родителями. По ходу сюжета к сказочным героиням являлись феи. И принцессы, и феи были одеты, как проститутки, и выразительная мимика, подмигивания и издевательские интонации напоминали скорее утреннюю перебранку шлюх в Лапе, чем щебетание учениц четвертого класса провинциальной начальной школы.
Нечего и говорить, что в Рио-де-Жанейро я чувствовала себя отрезанной от мира. Я не имела доступа к английским новостям, сидела на строгой диете из фасоли и тростниковой водки, и моим единственным якорем, не позволявшим оторваться от мелкобуржуазной морали, была Карина, однако даже она не помешала мне пуститься во все тяжкие и удариться в разгул. В результате я разболелась и провалялась в постели десять дней в галюциногенном бреду высокой температуры. Дело осложнилось тем, что Густаво взялся меня лечить. Первым делом он заставлял ежедневно париться в горячей ванне и натираться питьевой содой. Дом наполнился запахами благовоний и свечей и странными звуками: это Густаво распевал заклинания богам Кандомбле.
Жара проникала повсюду, казалось, плавятся даже стены. Я начала разговаривать сама с собой во сне. Я читала Вольтера, Гёте и Достоевского. Посмотрела фильм под названием «Желтое манго», правдиво изображающий загнивающее бразильское общество. Заканчивался фильм незабываемой сценой безумного, необузданного секса – в ней добродетельная евангелистка, которую предал ее мерзкий муженек, вонзала щетку для волос в спину психопату, помешанному на стрельбе по мертвым телам.
Город захлестнула мода на детские маечки с надписями на груди: «Спасай хорошеньких!» и «Топи уродцев!» на спине. Куда ни падал мой взгляд, повсюду были признаки краха. Я прочитала книгу Ницше о гибели общества, которая неизбежно должна последовать за разгулом гедонизма, и за завтраком начала разговор об Апокалипсисе.
– Тебе нужно и впрямь показаться моему доктору, – встревожился Густаво, вглядываясь в мои глаза, после того как натер меня содой.
– Твой доктор, – взвилась я, – практикует вуду, изменяет жене, а по воскресеньям сидит на кокаине!
– Он проводник духов Эшу, – живо вступился за доктора Густаво.
К тому времени я прожила в тропиках уже полгода, но до сих пор видела Мачу-Пикчу только на картинке и так и не купила свитер из шерсти ламы. Немудрено, что подруги названивали мне постоянно, пытаясь понять, что все-таки со мной происходит. Мои блестящие новые идеи вызывали у них сильнейшую тревогу.
– Если забыть о человеческой потребности в доверии, – тараторила я по телефону, пытаясь через океан донести свою революционную мысль, – то супружеская неверность – это замечательная концепция.
За этим повисала напряженная пауза и следовала реплика:
– Ну, знаешь, если забыть о потребности в дыхании, то загрязнение воздуха тоже ничего себе концепция. Нет, честно, Кармен, скажи правду – у тебя точно все в порядке?
Будучи австралийкой до мозга костей, и я сама никак не могла разобраться с тем, как же применять на практике это пофигистское отношение к изменам. Неужели все здесь ходят с шорами на глазах и с затычками в ушах, притворяясь, будто в упор не видят, как онвыходит из отеля в обнимку с датской капоэйристкой? Или мстят и в ответ тоже изменяют? А может, ревность для них – это просто дешевый грязный трюк, и ее вызывают – вроде того, как бразильское правительство прибегает к Карнавалу, чтобы отвлечь внимание народа от социальных проблем, – чтобы не позволить другому задуматься о том, чего на самом деле стоит партнер?
Такой взгляд на вещи был пессимистичным и пристрастным, но именно его разделяло огромное множество приезжающих в Бразилию путешественников, которых здесь обольщали, а потом изменяли и бросали – и все это в считаные дни, – после чего они покидали страну с горьким осадком в душе. Конечно, находились и такие, кто оставался и с виноватым видом присоединялся к общей вакханалии, виня во всем джунгли, дешевое пиво и жаркую погоду.
Пожалуй, самое лучшее объяснение всему этому дал мой приятель англичанин, живущий в Бразилии постоянно. Восседая в окружении целого гарема жен, под манговым деревом, величественный, как римский император, он рвал спелые плоды с тяжелой ветви у себя над головой и вдруг задумчиво произнес: