Рулетка судьбы

— Ты куда свернул?

— На Профсоюзную. Хозяйка сказала: ты едешь в Калугу… Или — в

Самару?

— Никаких самар-калуг! Сейчас прихватим одну телку, подрулим к офису дупутата Пушкарева и вместе с ним — на юг! Понял? Дорогу к офису покажу. И не вздумай откровеничать со своей вонючей хозяйкой — мигом на пику залетишь!

Коротышка усмехнулся, но возражать не стал. Ограничился понимающим кивком: на юг — так на юг, никаких проблем. Кажется, угроза расправы не очень его напугала. Ну, что ж, поглядим на выражение лица Феликса, когда ему сунут под нос ствол пистолета. Еали он, конечно, успеет отреагировать.

Ксана уже топталась возле под"езда. Небольшого роста, пухленькая, в обтягивающих джинсах, она была чудо как хороша.

— Доброе утро, Сереженька?

— Доброе утро, Ксаночка? Как спалось?

— Плохо. До полуночи отец воспитывал, утром — мать. Я по самую

макушку набита нравоучениями и советами… Так что, берегись!

Всю дорогу до депутатского офиса они весело болтали. Собков исподволь следил за Феликсом. Ни малейшей гримасы, ни отсвета злости либо насмешки. Водитель напоминал изваянную скульптором фигуру человека, занятого своим делом, ему до фени болтовня пассажиров.

У тротуара возле входа в офис припаркованы пять легковушек. Конечно — иномарки. В стороне о чем-то судачат журналисты и телеоператоры. В машинах скучающе позевывают помощники и секретари депутатов Возле под"езда перекуривают могучие телохранители. Из окна «вольвы» обстреливает киллера обещающими улыбочками накрашенная Алиса.

Наконец появляются главные действующие лица. Демонстрируя дружбу и единство, под руку выходят из под"езда два депутата. Собков уверен — нет никакой дружбы, тем более, начисто отсутствует единство. Оба политика постоянно принюхиваются к малейшим изменениям ситуации. Появится жирный кусок либо перспектива прыгнуть на следующую ступеньку, ведущую к вершине власти — мигом вцепятся в горло друг другу.

За ними — несколько толстяков. Опора власти, предприниматели. А им что делать в разыгрываемой постановке? Еще раз проверить надежность вложенных в политиков средств?

Увидев стоящих рядом со своей машиной «сибиряка» и его спутницу, Пушкарев перестал обнимать Рассказова и направился к ним.

— Доброе утро, дорогой соратник, — пожал он руку Поронина. Повернулся

к Баниной, плотоядно оглядел ее фигурку. — Доброе утро, госпожа Поронина.

Вы делаете честь изысканному вкусу нового моего друга. А поскольку жены моих друзей — мои…

— Жены? — звонко засмеялась Ксана. — Вы содержите гарем? Интересно,

как управляетесь с ним при вашем… болезненном состоянии? — прошлась она насмешливым взглядом по рыхлой фигуре депутата.

Собков не успел остановить подругу. Как бы издевательство не помешало расправе над ворюгой? Он хотел было вмешаться, но остановился. Любопытно, как отреагирует депутат?

Уязвленный откровенной насмешкой, Семен Григорьевич растерянно огляделся. Прекратить разговор, насупиться — означает поражение, а поражений он не терпел ни в личной жизни, ни в Думе. Притвориться глухим тоже не удастся — ехидное замечание слышали в соседних машинах.

Выкрутиться из неловкого положения Семену Григорьевичу помог изощренный опыт политического бойца.

— Мы с вами еще обсудим эти вопросы. Пора ехать. Избиратели с нетерпением ожидают своего избранника.

Пушкарев уселся на заднее сидение черной «ауди». Рядом с водителем — накачанный телохранитель.

— Ты вот что, Володя, будь на чеку. Особое внимание — новичку и его шлюшке. Подозрительные люди…

— Сделаем, — кивнул бочонкообразной башкой Володя. — Пригляжу.

С той поры, когда охваченный жаждой наживы кандидат в депутаты решился на рискованный шаг — кражу порученного его заботам криминального общага, покой покинул его. Кому поручено страшное наказание? Может быть, симпатичному сибиряк, с"умевшему втереться в доверие? Или — красивой супруге Рассказова. Или — не менее симпатичной спутнице Поронина?

Страх измучил Семена Григорьевича. Во всех окружающих он видел посланцев страшного эскадрона. Обзавелся солидной охраной, всегда держал под рукой оружие. Необ"яснимое доверие к незнакомому сибирскому предпринимателю, поименованное вслух некой «интуицией», заставило Пушкарева еще больше дрожать от страха. Но лучше держать подозрительных людей рядом с собой, контролировать их поведение и поступки, нежели рисковать получить пулю при выходе из дома либо из офиса.

Он не раз и не два намеревался возвратить украденные деньги, вымолить прощение. Сделать это мешала, во первых, гипертрофированная жадность, во вторых, отсутствие нужной суммы, добрую половину которой предприимчивый «казначей» успел израсходовать…

Машины двигались по центральной полосе, предназначенной для транспорта высокопоставленных особ. Гаишники, конечно, не козыряли — не президент же едет и не премьер! — но провожали предупредительными взглядами, сгоняли в сторону дерзкие легковушки, мешающие депутатскому кортежу.

Демонстрируя демократичность и близость к страдающему народу, иномарки не мчались на предельной скорости, останавливались запрещаюшими знаками, сбрасывали скорость.

Очередная остановка перед светофором.

Вдоль строя остановившихся машин, не глядя по сторонам, не обращаясь с просьбами о подаянии, далеко выбрасывая костыли, гордо ковыляет одноногий человек. На груди — фанерка с надписью: инвалид чеченской войны. И все. Понимающему ясно: полуголодный, возможно — бездомный, несчастный, всеми брошенный.

Собков напрягся. Неужели депутаты и их помощники — бездушные люди, неужели не одарят молодого парня в камуфляже парой сотен? Он увидел, как Пушкарев отвернулся, тронул за плечо телохранителя. Дескать, приготовься отфутболить нищего, если тот осмелится протянуть руку с шапкой. Примеру босса последовали помощники, сидящие в других машинах. Алиса весело рассмеялась, что-то сказала мужу.

— Парень, подойди! — громко, так, чтобы его услышали водители и пассажиры других легковушек, крикнул Александр. — Да ковыляй поскорей, солдат, пока светофор заперт.

Инвалид остановился рядом с черным «мерседесом», вопросительно посмотрел на горбоносого мужика. Он был уверен — подаяния не дождется, просто над ним в очередной раз поиздеваются.

— Возьми на бутылку, — Александр протянул стодолларовую купюру. — Не обращай внимание на жлобов, — вызывающе прокричал он, показывая на впереди стоящие машины. — Пусть давятся своими рублями, без них проживем… Проживем?

— Обязательно, — невесело улыбнулся солдат. — Спасибо тебе, мужик, за доброту.

Он еще что-то говорил, кому-то угрожал поднятым костылем, глотал слезы, но Феликс уже включил скорость и «мерседес» двинулся вслед за депутатской колонной. А к Пуле, в который уже раз, пришла в голову нелепая, на первый взгляд, мысль: он не наемный убийца — борец за вселенскую справедливость. Его задача — освобождать Землю от мерзких типов, на подобии Пушкарева.

Машины проехали за пределы кольцевой дороги. Прибавили скорость.

— Успокойся, Ксаночка, — Собков стер носовым платком выступившие на глазах девушки слезы. — Ничего особенного не произошло. Просто поддался слабости. Ведь я, по сути, тоже инвалид, — неожиданно угрюмо пожаловался он. — Солдат — без ноги, я — с душевным кровотечением… Ничего, любимая, это тоже переживу…

— Что ты имеешь в виду?

— Ерунда, — спохватился киллер. — Не бери в голову!

Расчувствовался, дерьмовый терминатор, едва не поплакался. И кому — ментовке? Собков в душе издевался над собой, накачивал злость и привычную уверенность. Почему-то, отправляя на тот свет десятки заказанных авторитетов и их шестерок, он не плакал, не помогал семьям убитых денежными переводами. Что же произошло сейчас? Откуда взялась слабость, размягченность?

Собков снова загнал поглубже душевную боль и сострадание. Оставив сверху одну только холодную ненависть…

Первая ночевка — под Тулой. Решили в город не ехать — слишком много любопытных глаз и ушей. Предупрежденные из Москвы местные власти все подготовили, как надо: гостиницу, ресторан. Запланировано скромное застолье с высокопарными тостами и подхалимскими заклинаниями. Пикник отпал: холод, мокрый снег.