Рулетка судьбы

Ксана присела к столику, опустила на скрещенные руки голову и вдруг… заплакала. Вытирала платочком слезы, всхлипывала. Со злостью и отчаяньем. В груди киллера потеплело, неожиданная нежность погасила мужское желание. Будто перед ним не женщина — обиженный ребенок.

Он подошел, опустил руку на склоненную головку девушки, ласково погладил.

— Успокойся, сыщица, ничего плохого тебе не сделаю… Эх, ты, кашка-размазня!

Ксана вскочила, отбросила жалеющую руку. Подняла голову и в упор посмотрела на Собкова. Слез как не бывало.

— Заманил, да? Фуфеля пришлись по вкусу, грудки привлекли? Теперь трахнешь, да? Как последнюю продажную шлюшку.

— Успокойся, истеричка! Заладила: трахнешь, трахнешь… Если дело только в траханьи, крикни, покажи несколько зеленых — сотни лярв сбежится… Вы, бабы, будто зациклились на деньгах и на сексе. А есть, между прочим, другие чувства…

Александр неопределенно пошевелил перед лицом девушки. Будто пытался «графически» изобразить некие чувства, стоящие выше секса. Сделал это так потешно, что Ксана нерешительно усмехнулась. Она уже перестала злиться, не сводила с растерянного собеседника удивленного взгляда.

С малолетства усвоила: все мужики — козлы, вонючие и бесстыжие. Им бы только завалить несчастную женщину, выплеснуть мужское желание, которое давит им на мозги. Такие чувства, как нежность, забота, ласка, им несвойственны. Так говорили подруги и друзья-зеки.

А тут ей читают мораль, базарят о чем-то высоком, удивительно приятном! И кто? Мужчина! Почему-то он не валит девушку на диван, не разрывает бюстгалтер и трусики, не покрывает поцелуями обнаженное девичье тело. Наоборот, в его голосе — ласка, нежность и… грусть.

— Спасибо… Спасибо вам, милый Сергей Сергеевич…

Неожиданно для себя, тем более — для Собкова, она забросила ему на плечи пухлые руки, зажмурилась и подставила приоткрытые губы. Он охотно воспользовался предложенным лакомством. Рука машинально нащупала молнию на юбке, пальцы опустили ее.

Девушка задрожала. То ли от взрывчатого желания, то ли от боязни. Но не отстранилась, не выскользнула из об"ятий. Позволила раздеть себя, перенести на диван. Приняла на себя тяжелое мужское тело.

Комната завертелась к ярком хороводе. Окно почему-то очутилось на потолке, стол с букетом вообще растворился в розовом тумане…

Очнулись любовники глубокой ночью. Обессиленные, удовлетворенные, они лежали рядом, прикасаясь друг к другу. Ксана ласково разглаживала на груди Александра курчавые волоски, осторожно проводила пальчиками по плечам и лицу. Будто фотографировала.

В голове Александра теснились необычные для него нежные слова. Любимая, единственная! Никогда раньше он не говорил это женщинам. Просто брал их, как берут лекарство или пищу.

Осторожно обнял девушку, привлек к себе. Она не сопротивлялась, сама приникла к его губам… Новый фейерверк озарил комнату, завертелся под потолком. Ксана застонала — не от боли, от наслаждения. Александр коротко вскрикнул.

Снова они лежали рядом, прикасаясь друг к другу. Говорить не хотелось — ласковые прикосновения заменяли слова.

Неожиданно девушка вспомнила мерзкие наставления Столкова и перенесла ласкающую руку с груди любимого на его на правое предплечье… Вот он, шрам!… Значит, Сергей — тот самый страшный терминатор, о котором рассказывали Славка и Василий! Господи, что же делать?

Собков открыл глаза, посмотрел на ласкающую руку подруги. И все понял.

— Ты?

Не отвечая, Ксана спрыгнула с дивана, торопливо, стараясь не смотреть на Поронина, оделась. Выбежала из комнаты. По лестнице застучали ее каблучки. Заскрипели замки двери.

Его вычислили! Какой же он глупец! Не было никакой любви, никакой нежности! Ментовка воспользовалась расслабленностью мужика. Сейчас она поехала в уголовку. Скорей всего, снимет частника. Поднимет оперативников, омоновцев…

Промедление равнозначно гибели!

Собков торопливо натянул джинсы. Достал из кейса «диктатор». Догнать и ликвидировать — единственный выход! С обнаженным торсом, босой, он слетел по лестнице. В холле натолкнулся на хозяев. Полуодетые, встревоженные, они загородили дорогу. Филимон пялил бессмысленные, сонные глаза, его жена держалась рукой за сердце.

— Куда ты, Сереженька? — пропищала она. — Что случилось?

— Прочь, сука! — злобно оттолкнул миниженщину киллер. Опомнился — нельзя рубить сук, на котором сидишь — добавил более миролюбив. — Извините за грубость. Вернусь — об"ясню…

Ксана медленно, пошатываясь, шла по заросшей травой дороге. Метров двадцать — «диктатор» достанет, подумал, поднимая руку с пистолетом, киллер. В горло не попасть, придется — в затылок… Мушка «уселась» на растрепанные волосы «русалки», медленно сползла к шее. Указательный паоец киллера напрягся, еще одно маленькое усилие и пуля войдет в точно намеченную точку…

Но всегда послушный палец будто закостенел. Рука бессильно упала. Наемный убийца понял: убить девушку он не сможет.

В коттедж он возвратился поникший, угрюмый. В холле попрежнему стоят, прижавшись друг к другу, супруги.

— Простите, — негромко извинился он. — Сейчас я уйду…

— Куда? — Филимон загородил дорогу к лестнице. — Некуда тебе уходить, дружище… Я ведь все понимаю… Боишься, ментовка продаст, да?

Первый раз за многие годы совместной жизни Неонила не ущипнула мужа. Наоборот, ласково погладила мощное бедро. Филимон чмокнул ее в макушку.

Собков кивнул: да, боюсь. Говорить, об"яснять причины боязни нет сил, они истрачены на стремление убить Ксану и нежелание сделать это.

— Сидеть в особняке — опасно, ежу понятно. В городе затеряться, конечно, можно, но где? У Любоньки? Отпадает, менты нагрянут к ней в первую очередь… Погоди, Серега, кажись, придумал, — Филимон с такой силой ударил растопыренной пятерней по своему бугристому лбу — ни один бык бы не выдержал. — У нас на берегу речушки — старая банька. Если заявятся менты — на лодку и на другой берег. Там — лесок, укроешься… А вдруг не продаст?

— Не знаю… Ничего не знаю…

— Не волнуйся, Сереженька, не переживай, — вступила в беседу Неонила.

— Филя прав. Сделай так, как он советует… Вот только увидишь ли из баньки вход в коттедж?

— Увидит! — снова громыхнул Некуда, гордясь своей выдумкой. — Я ему бинокль дам. Цейсовкий. Из Германии привез… Добро?

Действительно, куда ему деваться? Если Ксана поднимет тревогу, адрес городского особняка Костомаровой уголовке известен, «запасная база» теперь тоже зафиксирована. Введут менты вонючий план «Перехват», заблокируют вокзалы и аэропорты — не сбежать…

— Спасибо, друзья… Так я и сделаю…

До утра ни хозяева, ни постоялец глаз не сомкнули. Неонила серенькой мышкой сновала между особняком и банькой, за ней по слоновьи топал Филимон, нагруженный матрасами, одеялами, посудой, с"естными припасами. Даже телевизор на батарейках приволок.

Угомонились в четыре утра. Уставшие супруги отправились в свою спальню, постоялец в баньке лег на спину, заложил руки за голову и принялся размышлять. В основном, на тему: продаст его девушка или не продаст?

Профессия наемного убийцы приучила Собкова не верить ни в любовь, ни в дружбу. Все определяется выгодой. Прикинет тот же Филимон: продать уголовке «дружка» или спрятать его от ментов? Кто больше заплатит: сыскари либо киллер? Ответы на эти вопросы непредсказуемы, они определяются рыночным «курсом». То же самое и с женщинами. Но тут имеются свои нюансы. Двум любовницам Александр доверил свою своболу, следовательно — жизнь. Одна, Светлана, оправдала его надежды: спасая любимого мужчину, пошла на смерть. Как поступит вторая — «русалочка»?

Только одно ясно: живым его не возьмут! Не удастся бежать на привязанной возле баньки лодчонке — разрядит в омоновцев все три пистолета: «мухобойку», «дог», «диктатор». Уверен — ни одна пуля не уйдет в «молоко». Последнюю оставит для себя…

В семь утра котеджный поселок ожил. Жили в нем, конечно, не безработные и не нищие трудяги: бизнесмены, банкиры, чиновники из администрации правительства и самого Президента. Заворчали двигатели престижных легковушек, застыли в ожидании выхода хозяев накачанные телохранители. Забегали повара и служанки, садовники и дворники. К десяти утра мужское население поселка раз"ехалось, остались жены, матери, дети и обслуга.