Глазами любопытной кошки

Мы полазили по крепости, посетили гробницу суфийского святого. Ее украшали свисающие с потолка связки страусиных яиц.

Камель отвез нас в старый сад, где прежде находилась финиковая и оливковая фермы, а потом за одну ночь из-под земли пробились двадцать пять источников.

– Где есть пресная горячая вода, там есть и соленая, – сказал Мо.

От избытка соленой воды почти все оливковые деревья погибли, но теперь по саду бежали ручейки, и более живописного места для пикника мы бы не придумали. Лоррейн заставила нас ходить от дерева к дереву, обнимая их и «впитывая» их энергию.

Из земли били фонтаны горячей воды, колосья тихо покачивались на ветру и волшебно золотились в свете закатного солнца. Это было идиллическое место, где хотелось жить только настоящим.

Посреди пустыни наш джип сломался.

– Перерыв! – объявил Камель.

Мы с Лоррейн вышли из машины и подумали: правда, нет в жизни случайностей! На небе было столько звезд, что казалось, они вот-вот посыплются нам на головы. Они не просто мерцали на черном небе, а скорее, небо светилось, и казалось, будто у него несколько слоев, каждый из которых усыпан звездами. Их оказалось так много, что неба было почти не видно.

НЕПОРЯДОЧНЫЙ ПРОВОДНИК

Для поездки в пустыню иностранцы должны получить разрешение правительства. Не совсем понятно, зачем все это делается: то ли ради того, чтобы взять по двенадцать долларов с каждого за разрешение, то ли чтобы действительно обеспечить нам безопасность.

Мо показал мне странную фотографию белой скалы, похожей на гриб, среди белой как мел пустыни.

– Неужели ты не слышала о Белой пустыне? – спросил он и сказал, что четверо корейцев хотят отправиться на экскурсию на две ночи с посещением оазисов Бахария и Фарафра, Белой пустыни, Черной пустыни и Хрустальной горы.

В джипе было полно места, поэтому я вручила Мо двенадцать долларов и поведала о своих планах Лоррейн и Кристофу.

Наш отъезд откладывался, потому что Лоррейн и Кристоф горячо поспорили с Мо из-за денег. Мо вычислил стоимость экскурсии в Гару и этой поездки, а потом назвал непомерно высокую цену. Лоррейн, торгуясь, снизила цену настолько, что мне это показалось несправедливым по отношению к Мо. Он согласился, но был очень рассержен. У Мо была привычка ходить вокруг да около и никогда не говорить прямо, поэтому нельзя было понять, что именно у него на уме. Если бы он с самого начала назвал одну цену и не стал ее менять, проблем не возникло бы. Лоррейн хотела проучить его, показать, как «правильно вести дела», и это разозлило его еще сильнее. Она считала, что он должен быть благодарен ей, поскольку, по ее словам, стоит ему изменить свой подход к делу, и клиентов станет больше. Однако Мо явно не чувствовал себя благодарным!

Утро началось плохо, а дальше все стало еще хуже. Мы остановились на завтрак у Абу-Шруф – чистого теплого источника, в котором плавала рыба. У меня было плохое предчувствие, и мне отчаянно хотелось остаться в Сиве, но я же не могла знать, что наше сафари по пустыне обернется таким кошмаром. Не желая еще больше портить поездку, я помалкивала.

Мо все время подсаживал в джип пассажиров, которых нужно было подвезти туда-то и туда-то. Мы сидели в ужасной тесноте среди палаток, рюкзаков и пакетов с едой.

Пронизывающий холод сменился почти минусовой температурой. Смотреть было не на что. Три раза у джипа спускало шину, два раза кончался бензин. Камель потерял бумажник и сотовый, а Мо заявил, что во всем виновата Лоррейн, что она «сглазила» поездку своим «колдовством» (он так и не понял, зачем она вчера обнимала деревья, а потом сидела на песчаных дюнах и медитировала). У нас имелись четыре бензобака и запасные канистры с бензином на верхнем багажнике. Когда нужно было залить бензин, Мо и Камель подсоединяли к канистрам пластиковый шланг.

Мы пообедали на военном пропускном пункте, где я стала свидетелем незавидной участи египетских солдат. В этом месте, где царил беспощадный холод, жили четверо молодых военных. Здесь стояли три барака без окон и уличный туалет, где было всего три стены. На полу одного из бараков, построенного из сломанного оргстекла, с наполовину снесенной крышей, лежало одеяло. Грязная потрепанная кошка клянчила еду, когда мы ели салат из помидоров, тунца и лепешки. В пустыне было невыносимо холодно и совсем некрасиво. Бедные солдаты жили здесь по тридцать – сорок дней, затем на несколько дней получали увольнение, после чего все начиналось снова.

В джипе я попыталась поспать. Мы ехали то по дороге, то по бездорожью. Иногда Камель сворачивал в пустыню, потому что хорошо знал эти места: кое-где дорога была разбита.

Когда мы наконец разбили лагерь, давно уже стемнело. Холод пронизывал до костей, даже костер не грел. Мы апатично сидели, закутавшись в одеяла. Потом поставили три палатки, но некоторые предпочли спать под открытым небом. Я уснула, но вскоре проснулась оттого, что Мо подхватил меня на руки и принялся бегать по песку. Я рассмеялась и спросила:

– В чем дело?

– Зимой между тремя и шестью утра воздух бывает таким влажным, что можно заболеть, если спать снаружи, – ответил он.

Он поскользнулся и уронил меня в песок. Я по-прежнему была в спальном мешке, поэтому он сказал:

– Прыгай!

С каждым прыжком вверх по песчаной дюне меня сильнее относило назад. Пришлось вылезти из мешка и бежать по дюне в носках.

Мо заигрывал с корейцем по имени Ким, высоким студентом, и тот предупредил его, чтобы он не вздумал лезть к нему в палатку. Поэтому Мо ничего не оставалось, как разделить палатку со мной и Камелем. Я спросила, что случится с остальными, которые так и остались лежать под звездами, завернувшись в одеяла, но уснула прежде, чем услышала ответ. Мо нырнул под толстые шерстяные одеяла и оглушительно захрапел. Это продолжалось всю ночь, и мне приходилось иногда вставать и щипать его, чтобы храп утих.

– Сегодня совсем другой день, – сказала Лоррейн. Подставив лицо солнцу, она проговорила: – М-м-м! Жизнь хороша!

На пути в оазис Бахария настроение у всех было намного лучше.

Этот оазис был похож на унылый перевалочный пункт для дальнобойщиков. Трудно представить, как кому-то могло прийти в голову приехать сюда специально. Мо вдруг разозлился на Лоррейн и Кристофа и потребовал, чтобы они заплатили ему больше или немедленно проваливали. Мол, раз Камель потерял свой бумажник, ему нужны еще деньги.

– Нельзя так поступать с людьми! – вмешалась я. – Я еще не отдала свою долю; давай я заплачу и помогу Камелю.

– Может, тебе платить и не нужно, – проговорил Мо.

Я ничего не понимала. Но он так нагрубил Лоррейн и Кристофу, что те уехали. До сих пор поездка была ужасной, но Мо утверждал, что лучшее впереди. Поскольку до Сивы нельзя добраться общественным транспортом, я надеялась вернуться вместе с группой, поэтому решила держаться до конца. Был еще один вариант: несколько часов на автобусе до Каира, потом еще десять часов обратно до Сивы.

Ким был высокого роста и смахивал на одного из тех корейских актеров, по которым вздыхают японские домохозяйки. Мо целый день к нему приставал, заглядывал в глаза и говорил всякие глупости на ломаном корейском.

На одном отрезке пути я сидела на переднем сиденье между Мо и Камелем, дергавшим переключатель скоростей. Мо сказал:

– Не стоит тебе общаться с этими людьми. Ты гораздо выше их. Ты – человек искусства.

Я была поражена и попыталась объяснить ему концепцию бюджетных путешествий. «Путешественники с рюкзаком» могут принадлежать к любому классу. Две девочки, которые проехали с нами отрезок пути, учились в медицинском институте. Я задумалась о том, что в Египте врач без опыта зарабатывает сто долларов в месяц, в то время как доход удачливой исполнительницы танца живота равен небольшому состоянию.

Мо продолжал свою тираду, на этот раз заговорив о моей книге:

– Лучше не распространяйся о том, чем ты занимаешься. Кое-кто в Сиве против того, чтобы ты писала эту книгу. Возможно, тебе придется остановиться. Одна женщина из Швейцарии пыталась написать книгу о Сиве в течение пятнадцати лет. Люди пустили слух и у нее начались неприятности. – Я не обратила внимания на его беспокойство, но он продолжал: – Люди запросто могут подумать, что ты шпионка.