Наследница

Конечно, надо было с ней поговорить... может быть, даже немного поругать: ведь действительно ночью ходить одной опасно! — но, черт возьми, он же сам виноват! Обещал придти и потанцевать с ней медленный танец — так где была его голова?!

Робер купил не только аспирин, но и соду — от изжоги, и драмамин — от тошноты. Разумеется, все всё уже знают — в этих чертовых апартаментах скрыть что-либо просто невозможно! Отдав таблетки, старик потоптался и спросил:

— К адвокату вроде собирались?..

— На завтра перенесли, — объяснил Тед. — Ну куда ей в таком виде?.. — поймал себя на том, что почти извиняется.

В спальне было по-прежнему тихо. Собачонка перебралась в ноги, а Рене все так же лежала на боку. Лишь подойдя поближе, Тед понял, что она спит. Что ж, оно и к лучшему — может, голова пройдет! В глубине души он испытал невольное облегчение, поняв, что выяснение отношений можно на некоторое время отложить — как и любой нормальный мужчина, он терпеть не мог извиняться.

Бруни появилась часа в два — сначала раздался шум и громкий смех в холле, и через мгновение она ворвалась в гостиную — веселая, с развевающимися волосами, в белых брюках и пестром свободном балахоне. Следом, как всегда неторопливо, вошел Филипп, кивнул и прислонился к стене у входа.

Рене все еще спала — по крайней мере, когда час назад Тед зашел проверить, дело обстояло именно так. Решив не тратить зря время, он занялся работой, успел еще раз просмотреть пару отчетов и сделать кое-какие дополнительные заметки — но творческий процесс был прерван этим незапланированным нашествием.

— Привет! — увидев Теда, обрадовалась баронесса. — А Рене где?

— Спит, у нее голова очень болит.

Тед не сердился на нее — да, в общем-то, и не за что было. Ну, не сказала она, что у Рене есть дурацкая привычка чуть что убегать — так ведь и не обязана была. Ну, потащила его танцевать — так ведь мог потанцевать и вернуться — нет, понимаешь, почувствовал себя двадцатилетним и увлекся... идиот.

— После вчерашнего? — осведомилась баронесса, покосившись на своего телохранителя. — Да, мне Филипп сказал: — судя по всему, в происшедшем она не видела ничего особенного.

Тед кивнул и предложил:

— Кофе будете?

На кофе Бруни охотно согласилась, потребовав также апельсинового сока.

Тед отправился на кухню, но не прошло и минуты, как баронесса приперлась следом. Впервые ему показалось, что она несколько смущена.

— Послушай... — начала она нерешительно, — мы с тобой вчера перепихнулись или нет?

В первый миг он не поверил своим ушам, оглянулся на нее почти испуганно, но в следующий момент спокойно подтвердил:

— А как же! Шесть раз!

— Шесть раз?! — кажется, она все-таки не поверила.

Он кивнул, не оборачиваясь, чтобы не расхохотаться. Потом все же обернулся — Бруни смотрела на него с недоверчивым уважением. Перевела такой же уважительный взгляд на его ширинку, и тут он не выдержал.

— Ты что — действительно не помнишь?

— Нет... — неуверенно сказала она. — Кажется, что-то помню. Но Рене я не скажу, не бойся!

— Да не было ничего на самом деле! — поспешил развеять подозрения Тед. — Это я так... в шутку сказал, — увидев, что баронесса смотрит по-прежнему недоверчиво, со смехом замотал головой. — Да правда, ничего не было. Ты в номер пришла, на диван рухнула — и все. А я ушел Рене ждать.

Кажется, она была чуть-чуть разочарована... Смешно...

За кофе текла мирная светская беседа, сводившаяся, в основном, к монологу Бруни. Выяснилось, что она на ногах с утра — успела сходить в бассейн, сделать прическу и сфотографироваться на фоне Нового моста, Эйфелевой башни и с леопардом (какую фотографию выбрать, еще не решено).

Тед позавидовал: это ж надо, сколько в человеке энергии! Эту бы энергию — да в мирных целях!

Выяснилось, что пришла баронесса с намерением пригласить их с Рене в ночной клуб. А то ей в шесть утра улетать, и она хочет как следует повеселиться напоследок.

— Ладно, проснется — я ей скажу, — пообещал он.

— Уговори ее, ну уговори — ну что тебе стоит! — заканючила Бруни. — А то когда мы теперь увидимся?!

— Попробую, — кивнул Тед, скрестив пальцы — никого уговаривать он не собирался и был совершенно уверен, что после вчерашнего Рене некоторое время будет воздерживаться от посещения злачных заведений.

В спальню он сунулся, стоило Бруни уйти. Рене лежала на спине и лишь слегка повернула голову при его появлении. Наверное, в те долгие месяцы в Цюрихе, когда она была пленницей в собственном доме, у нее было такое же безнадежное лицо.

Присев на кровать, Тед осторожно и нежно, кончиками пальцев, погладил ее по щеке, по покрасневшему глазу и сказал — просто чтобы что-то сказать:

— Не надо из-за меня больше плакать. Не стою я того...

И внезапно, мгновенным ударом боли, в голове его мелькнуло воспоминание — как она крикнула когда-то: «Лучше бы здесь был Виктор. Он, по крайней мере, ударит, извинится и уйдет — а ты...» Если она сейчас сравнит его с Виктором — значит... значит, он этого заслужил!

Но она не стала ничего говорить — просто отвернулась.

— Рене, — позвал он, — Рене... — и, когда она опять повернула к нему голову, произнес всего одно слово: — Прости.

«Ты ни в чем не виновата... ни в чем. Просто я знаю, что нам не быть вместе — и все время живу с этим и схожу из-за этого с ума. И даже тебе не могу в этом признаться...»

Она смотрела на него и молчала.

— У тебя болит голова? — вспомнив про купленный аспирин, сделал Тед еще одну попытку.

— Нет...

Рене медленно села, обхватив колени руками, прислонилась к спинке кровати и оказалась таким образом еще дальше от него.

— Ну скажи хоть что-нибудь... хоть ударь меня — только не молчи! Рене...

— Я понимаю, что виновата, Тед, — после небольшой паузы отозвалась она, негромко и с горечью в голосе, — наверное, мне нужно было еще немного подождать и ты... ты бы пришел. Я... действительно поступила глупо. Просто мне уже приходилось оказываться в унизительной ситуации примерно при таких же обстоятельствах, и я не хотела повторения, — пожала плечами, словно извиняясь. — Я же знаю, что Бруни куда красивее меня, и... и я видела, как ты на нее смотрел...

Ну и что? Мало ли, на кого он смотрел? Он еще и на актрис в кино смотрит! — Тед уже хотел сказать это вслух, надеясь шуткой снять напряжение, но Рене снова заговорила, и с каждым словом ее голос становился все более жестким и уверенным:

— Но попрекать меня тем, чего я не могу изменить — не надо. Да, я родилась такой — не слишком красивой и... наверное, не очень умной — по крайней мере, вы с Виктором так считаете...

«Вы с Виктором...» Лучше бы она просто дала ему пощечину!

— ...Я знаю, что со мной не очень интересно и не очень весело. Бруни... она другая — веселая, заводная, а я... даже танцевать не умею, — сквозь жесткость, сковавшую ее лицо, пробилась щемящая, жалобная улыбка — и тут же угасла, словно Рене устыдилась собственной слабости. — Но я в этом не виновата! И не надо попрекать меня тем, что я училась в этой чертовой закрытой школе, и миллионами в банке — в этом я тоже не виновата. И я никогда не считала тебя дерьмом и не думала, что ты, как ты выразился, «не моего круга»... — глаза ее вдруг наполнились слезами, и голос стал тоненьким и всхлипывающим.

Она так хорошо все обдумала, пока лежала одна, и знала, что сказать, когда Тед придет! А теперь — не получалось... Потому что на самом деле сказать хотелось лишь одно: «Я не хочу, чтобы он меня обижал! Это неправильно! Обними меня, согрей и защити от него — даже если он — это ты сам!..»

Рене все-таки попыталась продолжить:

— И я знаю, что я тебя не купила и если ты захочешь с кем-то... — но договорить не смогла — заревела самым постыдным и отчаянным образом.

Тед оказался рядом как-то сразу; даже не рядом — везде, со всех сторон. И не было сил оттолкнуть руки, обхватившие ее, и все сразу стало так, как должно было быть. Он повторил ещераз: