Наследница

— Нет, — вмешался Тед, — с этим лучше подождать.

— Почему? — спросил мэтр, Рене просто молча ждала объяснений.

— Я, конечно, смотрю со своей позиции, но если потребуется установить за ним наблюдение или, скажем, прослушивать разговоры, то лучше, чтобы он пока что жил в известном нам месте.

— Хорошо, — кивнула Рене.

На время составления завещания его все-таки выставили в приемную — как выразится мэтр Баллу: «Это дело не терпит посторонних глаз».

Ждать пришлось почти час. За это время Тед успел соскучиться и выпить две чашки кофе, на сей раз с печеньем.

Что ж — вроде разговор прошел нормально. Мэтр был вполне доброжелателен, да и сама Рене под конец нервничала значительно меньше, чем в начале.

Самыми трудными будут первые дни — когда все закрутится, Виктор наверняка захочет что-то предпринять... И еще собаки. Искать иголку в стоге сена... точнее, черную кошку в темной комнате, где ее уже давно нет... а еще точнее, черную собаку...

Интересно, долго еще там? Третьей чашки кофе он уже не выдержит!

Надо бы дома попросить Рене сварить какао — у нее хорошо получается. Смешно... Интересно, а до него она хоть раз кому-нибудь готовила еду?..

Подобных размышлений ему как раз хватило, чтобы дождаться Рене — точнее, приглашения в кабинет.

— Мелье, остался последний вопрос — мадам... мадемуазель Перро считает, что о том, как я могу с ней связаться, лучше разговаривать с вами.

— Звоните на мой автоответчик. Если потребуется, мадемуазель Перро вам перезвонит в тот же день.

Слава богу, адвокат не стал задавать бестактный и ненужный вопрос: где именно сейчас живет Рене. На прощание снова поцеловал ей руку и проводил до дверей кабинета, по-отечески обнимая за плечики. Ах-ах, знаем мы таких добрых папочек! Куда руки тянешь, козел?!

Тед удивился вспышке странных собственнических чувств. Интересно — неужто он ревнует? Даже смешно... кто он такой, чтобы ревновать?

На самом деле ему было совсем не смешно. Вся эта дурацкая болтовня с самим собой была призвана заглушить одну простую трезвую мысль: эта женщина, которая сегодня проснулась от его поцелуев; эта девчонка, которую он готов защищать любой ценой; эта инопланетянка, своя, близкая и родная — она принадлежит другому миру, куда когда-нибудь должна будет вернуться...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

До самой машины они шли молча. Рене смотрела прямо перед собой и шептала что-то одними губами, будто все еще продолжая разговор. Лишь когда они отъехали от конторы, она очнулась и взглянула на него.

— По-моему, все прошло нормально. Ты как считаешь?

Тед пожал плечами.

— Вроде действительно все нормально...

— А куда мы едем?

— Домой. Нам сегодня еще надо много о чем поговорить.

Рене вздрогнула и резко обернулась.

— Что-то не так?

— Да нет, — Тед даже растерялся. — Ты чего? — приподнял вуальку, коротко глянул — да, и глаза испуганные...

— Всегда, когда мне говорят «нам надо поговорить», это значит что-то плохое... Так что у тебя?

Она словно нацепила маску — спокойный, светский, отчужденный тон.

— Не бойся, ничего плохого. Мне просто нужно поговорить о твоих собаках.

— Что именно? — Рене сжалась. Сейчас он скажет, что не поедет их искать, что все это глупости, что надо их просто забыть. Всего лишь собаки... Которые до сих пор ждут ее и не понимают, почему она их бросила!

— Для того чтобы найти их, мне нужно как можно больше о них знать. Завтра утром я поеду за ними, — Тед улыбнулся, — а пока даже толком не помню, как они выглядят.

Рене закивала, от облегчения не в силах произнести ни слова. И лишь потом до нее дошло — он завтра уедет...

Она забавно говорила о собаках — как о людях:

— Понимаешь, Снапик — он такой открытый, все чувства на виду— Очень хочет показать себя, чтобы им лишний раз повосхищались — какой он ловкий, какой умный... А Тэвиш — тот себе на уме. На вид солидный, серьезный — а на самом деле непрочъ похулиганить, но так, чтобы никто не узнал. Например, если они найдут что-то на улице — косточку, огрызок — Снапик сразу хватает и начинает быстро жевать, пока не отобрали. А Тэвиш тихонько подберет и тащит во рту, пока все не отвернутся, а тогда уже спокойно ест...

Тед слушал и любовался ею: живые веселые глаза, легкий смех, нежная улыбка — она рассказывала о тех, кто был ей дорог, и радовалась, веря, что они еще живы и вот-вот, совсем скоро, он привезет их.

Седенькие прядки Рене щекотали его плечо, когда она шевелила головой. Тонкий лучик солнца, пробиваясь сквозь занавеску, скользил по ее лицу, и она смешно жмурилась, продолжая говорить.

Он не хотел... точнее, не собирался тащить ее в постель средь бела дня. Планировал сначала расспросить как следует — даже купил по дороге, на углу рю де Монмартр, пару крепов1 с ветчиной, чтобы по-быстрому поесть и сразу заняться делом. Потом, если останется время, съездить куда-нибудь погулять — а потом уже...

Он не собирался... все еще не собирался, когда, заскочив на кухню, сунул крепы в микроволновку и пошел переодеваться.

Рене стояла перед шкафом, уже без шляпки и костюма, делавшего ее такой светски-холодноватой — своя, прежняя, с ежиком и милой неуверенной улыбкой. И обрадовалась, когда он подошел, вспомнив, что уже целую вечность не целовал ее. И вскинула руки ему на плечи, и от нее пахло какими-то новыми незнакомыми духами... и цветами...

Так что все дела пришлось поменять местами... точнее, слегка сдвинуть: от того, что намечалось ночью, Тед отказываться не собирался, ведь потом придется долго поститься — до самого возвращения. Конечно, женщин хватало и в Цюрихе — при других обстоятельствах наличие подружки в Париже его бы не остановило. При других обстоятельствах... А сейчас об этом почему-то даже думать не хотелось.

Он слушал, и тренированный мозг сам вычленял из рассказа те крупицы информации, которые могли пригодиться.

Снап — фокстерьер. Фон — белый, по нему — рыжие пятна и одно черное — на спине, между лопатками, формой похожее на фасолину. Левое ухо белое, правое — рыжее. На рыжем ухе вырван маленький клочок, получилась заметная зазубринка.

Тэвиш — скотч-терьер. Черный, но уже начал седеть. На правой передней лапе не хватает самого внутреннего когтя. Обожает сардины.

Когда Рене замолчала, глядя на него доверчиво и с надеждой: он найдет, он обещал! — Тед потянулся и решительно встал. Ему не хотелось смотреть ей сейчас в глаза.

Он знал, что сделает все, что сможет, но понимал, что задача почти невыполнима — скорее всего, этих собак уже давно нет в живых. Если они и дожили до ее побега, то Виктор мог приказать расправиться с ними просто от злости.

Но не стоило сейчас об этом говорить, поэтому, улыбнувшись, он потеребил по пушистой макушке.

— Давай-ка вставать, а то совсем разленимся. Можно сейчас поесть и поехать гулять — и рассмеялся, увидев, с каким энтузиазмом Рене закивала и полезла из-под одеяла.

1 Креп (франц. crepe) — тонкий блинчик, в который завернута какая-то начинка.

К тому времени, как Рене появилась на кухне, подогретые крепы уже лежали на тарелках.

— Ты что будешь пить — какао или что-нибудь холодное? — спросил Тед.

— А что холодное?

— Ну то, что вчера ночью...

— Это — буду! Кстати, что это было?

Вчера он принес в спальню стакан чего-то необычайно вкусного, но непонятного, и она тогда забыла спросить, как это называется.

— Вино, — объяснил Тед, доставая из холодильника кувшин, — из меда. Я вчера бочонок открыл.

— Из меда? — удивилась она.

— Из меда, из меда, — подтвердил он. — А ты что, никогда раньше не пробовала?

— Нет... даже не знала, что такое бывает.

— Ну, пей, — он налил ей большой стакан. — Это мне мать пару месяцев назад прислала. Она мне каждый год несколько бочонков присылает.