Кольцо

И эта их высосанная из пальца ссора... Не столкнулись ли в тот вечер, с одной стороны, его вспыльчивость, упрямство и больное самолюбие, а с другой — копившая­ся годами ненависть к разрушившей ее жизнь матери и болезненная, застилающая глаза ревность, заставившая Нэнси сразу, безоговорочно, поверить в худшее?

Так кто же был тогда виноват и кто прав? Не вышло ли так, что он сам, не удержав Нэнси и не позвонив ей потом, спровоцировал ее отъезд, а потом, без долгих раз­думий, взвалил вину на нее?

Как бы он теперь повел себя в подобной ситуации? Так же?

Наутро Ник уехал и погрузился в свою обычную рути­ну, забыв о мучивших его вопросах. Почти забыв... Как значилось в «стандартном прощальном письме», работа и правда «требовала всего его внимания».

Но порой они снова всплывали в памяти — а вместе с ними и то неприятное, тревожное чувство, которое за­частую возникало у него, когда какая-то проблема остава­лась нерешенной.

Желание увидеться с Нэнси возникло не сразу и в пер­вый момент показалось ему нелепым бредом. Но постепен­но идея стала представляться все более привлекательной.

Встретиться — и убедиться, что он был прав. Или узнать, что был неправ. Что ж — пусть даже так... Тогда можно попытаться как-то загладить свою вину. И пересту­пить наконец через всю эту историю, и жить дальше, уже не мучаясь вопросами.

Он приехал в Денвер всего на неделю, собрав «до кучи» все имевшиеся в этом регионе дела. Можно было, конечно, решить все и из Нью-Йорка, или кого-то по­слать, но Ник подумал, что это хорошая возможность наконец встретиться и поговорить с Нэнси. Может быть, даже поужинать вместе...

А потом они встретились — и все пошло не так, как было задумано.

Он и не предполагал, что эта женщина — холодная и чужая, надменная и отстранившаяся от него; женщина, в которой не осталось ничего от прежней Нэнси; женщи­на, которая хотела только одного — с приветливо-офици­альной улыбкой побыстрее развязаться с ним и идти даль­ше, — что она так подействует на него. Что кровь будет пуль­сировать в висках, сердце колотиться, и лишь усилием воли, сжав кулаки, он сможет продолжать спокойно говорить.

Вечером, явившись к ней, Ник сам толком не знал еще, что скажет, — отчужденнность Нэнси и ее нежелание иметь с ним дело были настолько очевидны, что, казалось, их можно взять в руки и потрогать. Идея с контрактом стала чистейшей воды импровизацией — весьма кстати вспомнилась вдруг увязавшаяся за ним настырная дурешка Стефи.

Что ж — дело сделано, они снова вместе. Теперь оста­валось только понять — что с этим делать дальше...

Глава 9

Она проснулась, и в первое мгновение, все еще витая на границе сна и яви, не поняла, откуда пришли разбудившие ее слова:

— Просыпайся, котенок! Вставать пора!

Потом открыла глаза — и вспомнила, где она и что с ней...

Ник лежал рядом — взлохмаченный, с пробивающей­ся щетиной, веселыми, совсем не сонными глазами — и такой неправдоподобно красивый, что Нэнси захотелось дотронуться до него, чтобы убедиться, что он настоящий.

Впрочем, дотрагиваться не было нужды — он и так на­ходился достаточно близко. Его руки обхватывали ее теп­лым кольцом, под щекой было мускулистое плечо, а ее ру­башка задралась куда-то наверх, так что ноги их тоже пе­реплелись самым тесным образом. Под зарывшейся в мягкие волосы на его груди ладонью часто билось серд­це, и в том же ритме пульсировало нечто твердое и горя­чее, вплотную прижавшееся к ее бедру.

— Вставать пора! — повторил он, увидев, что она от­крыла глаза. — С добрым утром! — легонько поцеловал в щеку и потерся о нее губами.

Тело Нэнси, разнеженное со сна, отреагировало на этот поцелуй самым адекватным образом — пробежавшей по нему теплой волной. Уловив невольно вырвавшийся у Нэнси легкий вздох, Ник придвинулся еще ближе, губы его дотянулись до ее уха и захватили мочку, лаская и ще­коча ее теплым дыханием.

— Котенок...

И в это мгновение тренированный слух Нэнси уловил звук — тихое, еле слышное поскуливание. Она мгновенно выскользнула из обхвативших ее рук. Лежавшая у выхода Дарра тоже вскочила как на пружинках и, повернувшись мордой к двери, застыла в позе ожидания.

Открыв дверь, Нэнси проследила глазами, как собака рысью понеслась на кухню. Постояла немного, пытаясь справиться с бешено бьющимся сердцем, и, только почув­ствовав себя более-менее спокойно, уверенно обернулась.

Ник лежал на боку, подперев голову рукой, и, встре­тив ее взгляд, вопросительно приподнял бровь.

— Ты чего? — усмехнулся он. — Подскочила так?

— Собака очень пить хотела. Я забыла дверь открыть.

Он кивнул и похлопал рукой по кровати.

— Сядь ко мне.

— Вставать пора.

— Сядь. На минутку. Пожалуйста.

На губах у него по-прежнему играла улыбка, но в тоне Нэнси почувствовала тот новый, появившийся за время их разлуки оттенок властности, которому нелегко было противиться.

Что ж — он тут хозяин...

Она подошла, присела на край кровати — и, стоило Нику шевельнуться, напряглась, понимая, что должно последовать теперь. Но вместо того, чтобы обнять, он взял ее за руку и, глядя в глаза, сказал, уже без улыбки:

— Силой ничего не будет, Нэнси. — Поднес ее руку к губам, поцеловал ладонь. — Никогда и ничего, запомни.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Потом Ник медленно, словно давая Нэнси время вырваться или возразить, потянулся к ней. Но она не пыталась со­противляться — сидела неподвижно и, когда его лицо оказа­лось так близко, что заслонило все вокруг, закрыла глаза.

Его губы были теплыми-теплыми, нежными и очень подвижными. Сначала они лишь слегка дотронулись до ее губ, согревая их легкими прикосновениями, и лишь за­тем, почувствовав слабый отклик, приникли сильнее.

Вся настороженность, обида и враждебность, терзав­шие душу Нэнси, на этот короткий миг исчезли. Осталось лишь одно: желание, чтобы он целовал ее — целовал и не останавливался. Но в этот момент Ник отодвинулся и ска­зал чуть охрипшим голосом:

— Действительно, вставать пора. — Усмехнулся и доба­вил уже спокойно: — Я до последнего долежал, хотел дать тебе подольше поспать, а теперь вот... некогда.

Нэнси резко выпрямилась.

У нее было ощущение, что он видит ее насквозь, — и жар, охвативший ее тело, и предательски выступивший на лице румянец — видит и смеется над ней. Захотелось треснуть его чем попало — хоть подушкой, чтобы стереть с губ эту издевательскую усмешку, но она молча подошла к шкафу, вытащила «собачьи» джинсы и свитер и, не обо­рачиваясь, сказала:

— Я с собакой должна выскочить минут на десять. По­том уже буду завтракать. Если торопишься — не жди меня.

— Я попрошу, чтобы привезли через полчаса. — В зер­кале она увидела, как Ник потянулся к телефону. — Соба­ке заказать что-нибудь?

— Фунт говяжьей вырезки, сырой, мелко нарезанной. — (Пусть хоть кто-то от всего этого получит удовольствие).

— А тебе... что-нибудь особенное?

— Грушу. Большую и сладкую. Желтую или красную, — уточнила Нэнси и, отыскав наконец запропастившиеся носки, направилась в ванную.

— Никогда не знал, что ты любишь груши, — послыша­лось вслед.

«А ты когда-нибудь спрашивал?!» — огрызнулась она про себя, как привыкла за последние годы, общаясь с на­чальством.

Ему хотелось смеяться — и чертыхаться. «Фактор дель­та» — так назывался детектив, который Ник когда-то чи­тал. Там утверждалось, что в работе разведчика прихо­дится учитывать так называемый «фактор дельта» — то есть некий элемент непредсказуемости, который неиз­бежно возникает, если в деле оказывается замешана жен­щина.

А теперь и у Ника появился свой собственный «фак­тор дельта», вносящий в его тщательно распланированную жизнь, где он мог контролировать каждую мелочь, эту са­мую непредсказуемость — а проще говоря, безалаберность и сумбур.