Кольцо

— Да, ты! И если хочешь знать — помнишь, ты, когда явился ко мне домой, спросил меня, ненавижу ли я тебя до сих пор? Так вот — я проклинаю тот день, когда мы встретились! Если бы не ты, я бы уехала тогда, и, может быть, еще что-то в моей жизни бы получилось. А теперь у меня ничего нет — ни семьи, ни детей, ничего... Только Дарра и мой дом. Ты был там, видел. — Нэнси уже не кри­чала — всхлипывала, стирая рукавом халата текущие по лицу слезы. — Небось подумал — убожество, дешевка, да? Все эти картинки, мебель... Да, ты у нас, конечно, при­вык к другому... Но это мой дом, понимаешь, мой?! И я его люблю, и эти картинки я выбирала, и покупала, и ве­шала — с любовью! И мне выть хочется, когда я думаю, что придется уехать и все бросить... А ты еще улыбаешь­ся тут и хочешь, чтобы я спала с тобой!

— Да при чем тут твой дом? — Не понял он.

— Неужели ты думаешь, что я смогу теперь там жить, зная, что эта... твоя сука может в любую минуту постучать в дверь?! «Ах, мамочка соскучилась по своей маленькой глупышечке!» Все уже отобрала — и жениха, и мужа, и день­ги, — все! Но как же не посмотреть, нельзя ли еще как-нибудь мне жизнь искалечить?!

Ее слова прервались беспомощным всхлипом, и в ком­нате стало тихо — так тихо, что Нику показалось, будто от этой тишины звенит в ушах.

— Ты все сказала? — наконец негромко спросил Ник. — Давай ложиться. Завтра рано вставать.

«Она так обрадовалась...»

Уснуть никак не удавалось, словно организм начисто забыл, что это вообще такое — спать. Ник лежал, прислушиваясь к сонному дыханию рядом и ощущая бедром при­косновение теплого упругого тела.

Честно говоря, он до самого конца не был уверен, что Нэнси не начнет новый «раунд переговоров». Он давно уже лег, а она все бродила по спальне, вздыхала, искала что-то в шкафу и в чемодане, а потом ушла в ванную — казалось, это длится вечность.

Наконец вышла — в длинной, до пят, ночной рубашке (никаких тебе «интимных кружавчиков»), нырнула под одеяло и сразу повернулась к нему спиной, сжавшись в комок и примостившись на самом краешке. На его «спо­койной ночи» ответила сухо, тоном, явно показывающим, что к разговорам она не склонна; сжалась и напряглась, когда Ник, словно невзначай, положил руку ей на плечо.

Он убрал руку и погасил свет. Через минуту почувство­вал, что в ногах что-то зашевелилось: похоже, собака без всяких уговоров (в отличие от ее хозяйки) вознамерилась разделить с ним ложе. Ладно, пусть ее... места хватает — тем более собака такая забавная и ласковая... И неулови­мо чем-то напоминает саму Нэнси — не теперешнюю, а прежнюю, которую он так хорошо помнил, — веселую, легкую и радостную, с дружелюбными светло-карими глазами, с готовностью улыбаться по каждому пустяковому поводу...

Хотя... если верно то, что говорят: «собака похожа на своего хозяина», то и в теперешней Нэнси все это долж­но быть. Только спрятано где-то. От него — или от себя самой?

«Прежняя» Нэнси, «теперешняя» Нэнси — собствен­ные определения заставили Ника, в который раз за последние месяцы, подумать: а знал ли он по-настоящему ту женщину, которая когда-то вышла за него замуж, прожила с ним три месяца — и так неожиданно ушла?

Глава 8

«Она так обрадовалась...»

Эта фраза доктора Данвуда тревожила его, как боль­ной зуб, уже несколько месяцев...

На церемонию открытия нового корпуса больницы Св. Екатерины Ник в тот день пошел скрепя сердце — атмо­сфера больницы до сих пор вызывала у него чувство срод­ни клаустрофобии. Но «положение обязывает»: он был одним из спонсоров и именно ему в приписке к приглаше­нию предлагали перерезать золоченую ленточку у входа.

После официальной части (приветственные речи, вспышки фотоаппаратов, рукопожатия, аплодисменты и, наконец, — выход Ника с ножницами!) на лужайке пе­ред корпусом началась обычная светская тусовка. Все как водится: шампанское, легкая закуска, деловито снующие в толпе официанты и негромкий гул голосов.

Отбыв положенные полчаса, Ник уже собирался ухо­дить — тут-то и поймал его Данвуд. Подошел сбоку и с обычным дружелюбно-щенячьим видом заявил:

— Здравствуйте, мистер Райан! Вы меня не помните?

С их последней встречи прошло больше трех лет: вер­нувшись из Швейцарии после операции, Ник узнал, что доктор Данвуд в больнице больше не работает — уехал на Западное побережье.

Началась обычная болтовня давно не видевшихся лю­дей. Точнее, болтал в основном врач — и про медицин­ский центр в Сан-Франциско, где он теперь работал; и про то, как он рад видеть своего бывшего пациента на ногах и в добром здравии; и про внука, которому уже семь лет; и про жену, которая до сих пор скучает по Нью-Джерси. Ник тоже был искренне рад встрече. С каким-то носталь­гическим удовольствием он слушал веселый говорок Данвуда и думал, что впервые разговаривает с ним вот так — лицом к лицу. Точнее, глядя на врача сверху вниз — оказы­вается, тот был ниже Ника чуть ли не на голову.

И тут Данвуд неожиданно спросил:

— А как поживает ваша очаровательная супруга? Она сегодня не с вами?

В первый момент Ник опешил, даже не сразу поняв, о ком идет речь. Какая еще супруга, откуда?! И вдруг вспом­нил... Данвуд же был знаком с Нэнси, он осматривал ее после злосчастного происшествия на стоянке!

— Э... с ней все в порядке, — после почти незаметной паузы ответил Ник. — Она сейчас в отъезде.

Вот так... Фактически почти правда. А теперь лучше побыстрее свернуть разговор...

— Передайте ей от меня привет и наилучшие пожела­ния! — не унимался Данвуд. — Такая милая женщина! Она ко мне приходила тогда консультироваться... Представ­ляю, как она рада, что об этих проблемах можно уже не вспоминать!..

— О каких проблемах?! — недоуменно перебил его Ник.

Мысли его лихорадочно метались. Нэнси консульти­ровалась с Данвудом? О чем, зачем, почему?! Неужели... неужели ее интересовала перспектива получения наслед­ства?!

Наверное, Данвуд заметил что-то на его лице и сму­тился.

— Она просила вам об этом не говорить — но я думал, что теперь, когда вы здоровы... это уже неактуально...

— О чем она с вами консультировалась?

— Ну... о том, могут ли у вас быть дети... — Данвуду явно было неловко. — Я думал, она вам сказала... Простите, если я...

— Нет-нет, все в порядке — я просто не знал об этом! — Сумел улыбнуться Ник. — И что вы ей ответили?

— Ну, что ваша сперма в принципе жизнеспособна... разумеется, естественным путем зачатие невозможно, но с искусственным оплодотворением проблем быть не долж­но, — воспрянув духом, начал объяснять врач. — Я ей рас­сказал все в общих чертах и посоветовал проконсульти­роваться вместе с вами — обычно это делают оба будущих родителя — с одним из моих коллег, специалистом в по­добных вопросах. Она так обрадовалась... сказала, что обязательно расскажет вам. Я потому и подумал, что вы в курсе...

— А когда это было?

— Четырнадцатого апреля, — мгновенно вспомнил Данвуд. — Это день рождения моей дочери, и мы с вашей супругой об этом немного поговорили. Помню, я еще жа­ловался ей, что никогда не знаю, что лучше выбрать в подарок для молодой женщины...

Четырнадцатое апреля... День приезда Алисии...

Ник плохо помнил, о чем дальше шел разговор — ка­жется, они довольно быстро распрощались. Помнил толь­ко ослепительное, бьющее в глаза солнце и внезапно вспыхнувшее желание оказаться за тысячу миль от этой лужайки с ее лопочущей толпой.

Он не любил вспоминать о Нэнси... и не любил, когда ему напоминали о ней. Впрочем, кому было напоминать? Обо всей этой истории с его бессмысленной влюбленно­стью (да, теперь можно назвать вещи своими именами: он был тогда влюблен... да что там влюблен — одержим ею), скоропалительной женитьбой и внезапным уходом Нэнси знали только Бен и миссис Фоллет.

Но миссис Фоллет давно жила в Бостоне — вела хозяй­ство в доме дочери и воспитывала парочку внуков-близнецов. Два раза в год, на Рождество и на день рождения, Ник получал от нее поздравительные открытки, отвечал ей тем же (у мисс Эмбер были в компьютере все нужные даты — кого, когда и с чем поздравлять) — вот и все общение.