Кольцо

— А ты вазу ту доделал? Помнишь, черную, с бабочка­ми?..

— Ту? Да, доделал. Она у меня дома стоит. — Ник улыб­нулся. — Хорошо получилась... А нового больше ничего не начинал. Некогда. Работаю чуть ли не по пятнадцать часов в сутки, езжу много... В общем, некогда...

Спохватившись, он налил ликер и улыбнулся еще шире — хулиганской, мальчишеской веселой улыбкой.

— А знаешь, чего здесь сейчас не хватает?

— Чего?

— Знаменитого торта миссис Фоллет — с безе, клубни­кой и сбитыми сливками, — помнишь?!

— Помню... — Нэнси тоже невольно улыбнулась. — Не­ужели тебе еще сладкого мало?!

Ник пожал плечами и отхлебнул свой «сиропный» кофе.

— Меня все время на сладкое тянет. Шоколадки эти... — кивнул на стоящее на телевизоре блюдо, — как для других сигареты.

Когда он так улыбался — улыбались не только губы. Вокруг глаз появлялись лучики морщинок, а сами глаза, искрившиеся живым бирюзовым огнем, казались неправ­доподобно яркими в обрамлении черных ресниц.

Нэнси пришла вдруг в голову нелепая мысль — что, если в комнате ненадолго наступит тишина, он может услышать стук ее сердца... Чтобы скрыть замешательство, она поднесла рюмку к губам и вдохнула полузабытый за­пах. Услышала:

— А ты знаешь, я ни разу с тех пор «Шамбор» не пил. Не приходилось как-то...

Пригубила и ответила:

— Я тоже...

Наступила та самая тишина, которой Нэнси так боя­лась. Подняв глаза, она увидела, что Ник больше не улыбается. Чуть сдвинув брови, он пристально смотрел на нее и, поймав ее взгляд, медленно сказал:

— В тот день ты пила «Шамбор», а я все думал — если тебя поцеловать, будут у тебя губы пахнуть малиной?

Так же медленно, не отрывая от Нэнси глаз, взял из ее руки рюмку и поставил на стол...

Его губы оказались сладкими — невыносимо сладки­ми, и язык, нетерпеливо раздвинувший ее губы, — тоже.

«Его кофе...» — подумала она, и это было ее последней связной мыслью.

Какой-то краткий миг Нэнси хотела оттолкнуть его, крикнуть: «Нет! Не надо, к чему это?!» — и оттолкнула бы, но собственное тело предало ее.

Теперь он целовал ее шею, покрывая ее сотнями ко­ротких жадных поцелуев, похожих на укусы. Губы Нэнси были свободны, и она могла крикнуть: «Нет!», но вместо этого лишь простонала: «Ник...»

Его пальцы нащупали крохотную застежку, и платье, соскользнув, повисло на бедрах. Отступив на шаг, Ник од­ним рывком сорвал с себя майку и отбросил в сторону.

Мгновение они стояли друг против друга, не двигаясь. Потом он медленно протянул руку и дотронулся до ее гру­ди, сразу занывшей, как от холода. Нэнси вдохнула — и забыла, что нужно дышать. Наслаждение, неистовое и го­ловокружительное, охватило все ее истомившееся по лас­ке этих больших и умелых рук тело.

Она тихо застонала, и в тот же миг, словно именно этот стон заставил его потерять голову, Ник нагнулся, прильнув к ее груди лицом, потерся об нее и начал цело­вать теми же жадными поцелуями-укусами, от которых уже горели ее шея и плечи.

Внезапно Ник выпрямился, тяжело дыша. Присталь­но и настойчиво глядя Нэнси в глаза, будто стремясь заворожить ее переливами бирюзового пламени, он нащу­пал ее руку и потянул вниз.

Когда ладонь Нэнси легла на показавшийся ей огром­ным член и чуть сжалась, Ник с шумом втянул воздух. Про­бормотал что-то невнятное, вроде «Вот видишь...», и, не договорив, снова завладел ее ртом.

Теперь в каждом движении Ника чувствовалось нетер­пение. Он сдвинул пальцы Нэнси выше, к застежке на брюках, и оставил там, как бы предоставив ей самой пра­во решать, что будет дальше, но на самом деле выбора уже не было. С трудом держась на ногах, она терлась лицом о его шею, целуя ее, вдыхая, пробуя и вспоминая вкус его кожи; руки неловкими торопливыми движениями на ощупь боролись с застежкой.

Платье ее вдруг расстегнулось, будто само собой, и стек­ло вниз по ногам, застыв на полу светлой лужицей, горящую кожу опахнуло прохладой. В следующую секунду, нетерпеливо отстранив ее руки, Ник мгновенно освобо­дился от брюк и, прижав Нэнси к себе, рухнул вместе с ней на диван.

От удара у нее вырвался болезненный стон. Судорож­но ловя открытым ртом воздух, она почувствовала, как пальцы Ника скользнули между ее бедер. Даже сквозь остававшиеся еще на ней кружевные трусики их прикос­новение обожгло Нэнси, как ударом тока, и она выгнулась, подаваясь им навстречу. Глаза застилали слезы, ей каза­лось, что сейчас она не выдержит, взорвется, сойдет с ума от охвативших ее острых, сладострастных ощущений.

Ник яростно рванул тонкую ткань, и последняя разде­лявшая их преграда лопнула, не выдержав этого натиска. Но Нэнси было уже все равно. Ею владело только одно дикое, животное желание — чтобы то горячее, твердое и пульсирующее, что прижималось к ее животу, наконец оказалось внутри.

Словно подслушав ее бессвязные мысли, он перевер­нулся, подмял ее под себя, и одним сильным рывком вонзился в нее. Перед глазами Нэнси вспыхнули искры, ей показалось, что тот огненный шар, который жег ее внут­ри, взорвался от этого удара — и, пронзительно вскрик­нув, она содрогнулась в захлестнувшей ее волне оргазма.

Не давая ей опомниться, Ник продолжал двигаться — напористо и ритмично. Груди ее почти расплющивались под натиском мощного тяжелого тела. Нэнси не видела его лица, но слышала над ухом тяжелое дыхание, сквозь которое порой прорывались бессвязные слова: «Моя... ты... пожалуйста... ты... ты!..»; ощущала каждый дюйм его гладкой упругой плоти, раз за разом неутомимо наполняв­шей ее, и с каждым толчком, с каждым движением чувствовала, как внутри снова нарастает напряжение.

Вдруг он напрягся и мелко задрожал, голова откину­лась назад, и рот открылся в беззвучном крике. Нэнси почувствовала в самой глубине своего тела короткие жар­кие толчки, похожие на вспышки пламени, — и, словно именно этого ей до сих пор не хватало, забилась, прон­зенная мучительно-острой судорогой наслаждения.

Где-то глубоко внутри еще пробегали вспышки запоз­далой дрожи.

Перед глазами плыл туман. Нэнси прикрыла их, мгно­венно провалилась в сон — и почти сразу же проснулась от прохлады, охватившей все еще влажное, не прикры­тое ничем тело.

Только теперь, все еще лежа с закрытыми глазами, она с беспощадной отчетливостью осознала, что именно толь­ко что произошло...

Глава 7

Легкое, опустошенное тело слегка ныло так блажен­но, что не хотелось шевелиться. Он собирался с силами, чтобы сдвинуться чуть выше, уткнуться лицом в пышные, по-прежнему пахнущие свежескошенной травой волосы Нэнси и шепнуть туда, как в былые времена: «Котенок...»

— Черт тебя подери, Ник! Не мог быть поосторожнее?! Я же таблеток не принимаю!

Эти резкие слова прозвучали таким диссонансом его настроению, что Ник на миг опешил. Нэнси между тем вывернулась из-под его руки, встала, нагнулась, подбирая платье, — и, не оборачиваясь, не делая попыток взглянуть на него или сказать еще что-то, направилась в спальню.

Щелчок замка, и — тишина...

Вот тебе и «котенок»...

Ник помедлил с минуту, прислушиваясь. Потом глубо­ко вздохнул, тоже встал и подошел к двери. Крутнул ручку — как и следовало ожидать, заперто...

Прошел к себе, попытался открыть соединяющую их спальни боковую дверь — тут повезло больше — наверное, Нэнси про нее просто не вспомнила.

В ее спальне оказалось пусто — лишь собака, явно об­радовавшись его появлению, тут же начала наскакивать, виляя хвостом, — зато из ванной отчетливо доносился плеск и шум воды. Ник сделал несколько шагов и прислушался. Почудилось ему — или действительно из-за двери раздавались почти заглушённые шумом воды тихие всхли­пывания?..

Он понимал, что совершил глупость, — не следовало этого делать, не следовало тащить Нэнси в постель в первый же день. И ведь не собирался — думал сначала немно­го «поприручать»: ну там за плечико, под локоток, цветочки, поцелуйчики... Наверное, так и следовало себя вести... наверное...