Кольцо

— Нет... — медленно начал он, — скорее наоборот. Я пришел поговорить с тобой совсем о другом... Ты помнишь Стефи — ну эту брюнетку... сегодня?

Нэнси прекрасно все помнила, в том числе и каприз­ное «Ники-и!» — но не понимала, какое это имеет отно­шение к ней. Тем не менее она кивнула.

— Так вот, в последнее время она... претендует на слиш­ком большую долю моего внимания... Ладно, буду говорить открытым текстом. — Ник сердито мотнул головой — знакомый, запомнившийся с тех давних времен жест. — Я хочу как можно быстрее с нею развязаться. В то же вре­мя она не из тех девочек, которым можно подарить на прощание бриллиантовое колечко и послать подальше — ее семья связана со мной деловыми отношениями...

Зачем Ник рассказывает ей все это?!

— ...Понимаешь, она знает, что я женат — и что живу с женой врозь. Но если вдруг выяснится, что мы с женой... снова вместе, — то претензий ни у кого никаких быть не может. Поэтому если ты пару месяцев, так сказать... пофункционируешь в роли моей жены — я думаю, этого впол­не хватит, чтобы Стефи от меня отвязалась и нашла себе кого-то другого.

Каждое его слово, беспощадное в своей деловитости, врезалось Нэнси в душу, как острая ледышка, заставляя все внутри сжиматься. Значит, вот зачем она ему понадо­билась... как средство, чтобы избавиться от надоевшей лю­бовницы.

— Может, тебе лучше уйти сразу? — спросила она, едва сдерживаясь. Ее трясло от бешенства, хотелось заплакать, закричать, кинуть в него чем-нибудь тяжелым... выплеснуть ему в лицо этот кофе, который он все равно не пил...

— Сто тысяч, — негромко сказал Ник, не делая попыт­ки сдвинуться с места, — наоборот, скрестил ноги и отки­нулся на спинку стула. Бровь его была иронически при­поднята, словно он ожидал именно такой реакции и за­бавлялся ею.

— Что?!

— Единовременно, не облагаемых налогом — ведь пока ты моя жена, деньги, которые я тебе перевожу, налогами не облагаются, — спокойно пояснил он.

— Да как ты смеешь вообще?!

— Двести тысяч.

— Ты что, не понимаешь, что я не смогу потом даже на работу вернуться, это будет...

— Триста тысяч. За два месяца. Плюс всякие там вещи, подарки, которые ты сможешь потом себе оставить. — Го­лос его звучал насмешливо, чуть ли не презрительно: — Подумай, это твой последний шанс. Ты ведь так хотела поехать учиться! Сколько тебе сейчас — двадцать восемь? Еще не поздно... Но через несколько лет уже будет по­здно — согласись, одно дело молодой неопытный режис­сер в тридцать два года, и совсем другое — в тридцать шесть! Или ты так и намерена оставаться всю жизнь «де­вочкой подай-принеси» на какой-нибудь заштатной сту­дии?

Он был прав... Самое обидное, что, если отбросить эмоции, он был действительно прав.

Но это значит, что вся ее жизнь, которую она так ста­рательно, по кирпичику строила три с лишним года, — вся эта жизнь летит к черту... Едва ли жена «большого босса» сможет продолжать работать... выражение жестокое, но точное — «девочкой подай-принеси» в одной из его фирм. Да пожалуй, и оставаться в городе, где все будут знать, что она жена Николаса Райана, и где ее легко сможет най­ти Алисия...

А значит, придется продать этот дом. Дом, который она с любовью обустраивала, подкрашивала, вешала яр­кие веселые занавески и покупала для него на распрода­жах дешевую, но имеющую свою «душу» мебель.

Будет другой, конечно, — но этого уже не будет...

— Нет.

— Четыреста тысяч.

Интересно, до какой суммы он готов дойти?

— Нет, Ник. У меня собака и...

— Пятьсот тысяч. Полмиллиона.

— Нет, Ник, это бесполезно, даже если ты предложишь мне... все, что угодно. Она — единственное близкое мне существо, и я ее не брошу.

— Я, в общем-то, не имею ничего против твоей соба­ки. Пожалуйста, бери ее с собой. Еще что-нибудь?

Похоже, он решил, что дело сделано. Что он может купить ее...

Да, когда она выходила за него замуж, этот человек казался ей совсем другим. Что ж — обманывать себя никому не запрещено...

— Ну, так мы договорились? — нетерпеливо шевельнул­ся Ник, видя, что она молчит. — Четыреста тысяч?

— Пятьсот — ты забыл, что мы дошли до этой цифры. И у меня есть ряд условий.

— Хорошо, пятьсот, — сказал он так легко, словно речь шла о пятидесяти центах. — Какие условия?

— Я согласна пробыть два месяца в роли твоей жены — но я не хочу оказаться в роли обманутой жены. Поэтому если у тебя кто-то будет, то... как ты когда-то выразился, «постарайся соблюдать декорум». То есть чтобы я не мог­ла узнать об этом от знакомых, из газет — или застать тебя с какой-нибудь... секретаршей или горничной.

Ник фыркнул так неожиданно, что Нэнси замолчала на полуслове. Поймав ее удивленный взгляд, он рассмеялся, замотал головой — и лишь через несколько секунд сумел остановиться.

— Извини. — Снова рассмеялся. — Я просто предста­вил себе это — себя с моей секретаршей... Ты ее видела сегодня на галерее?

Очевидно, имелась в виду та немолодая женщина с калькулятором.

— Видела.

— Это какой-то... придаток к компьютеру, а не чело­век. Я даже ее иногда побаиваюсь — когда она пьет кофе, мне кажется, что это для отвода глаз, а на самом деле она по ночам от розетки подзаряжается. Так что об этом не беспокойся.

— Я не беспокоюсь. Я просто хочу, чтобы в контракт был включен этот пункт. И в случае нарушения его — контракт немедленно расторгается с выплатой мне неустойки.

Такого Ник явно не ожидал. Он перестал смеяться и медленно переспросил:

— Ты что — хочешь письменный контракт?!

— Да, разумеется. Ты же сам мне говорил, что в денеж­ных делах должен быть порядок, и ругал за безалаберность. Как видишь, твои советы пошли впрок.

Похоже, его это крепко задело. На лице больше не осталось и следа улыбки, глаза сощурились.

— Ладно, пусть будет контракт. — Он достал блокнот. — Значит, пятьсот тысяч... и срок — два месяца. И полная супружеская верность — не так ли?

— Да.

— Я могу потребовать выполнения того же условия с твоей стороны?

— Да.

— У тебя есть кто-нибудь?

— Хочешь, я заварю еще кофе — твой совсем остыл?

— Не надо мне кофе! — Кажется, до Ника дошло, что отвечать она не собирается, — и весьма это не понравилось. — Какие у тебя там еще условия?!

— Одно — но очень существенное. Если в период дей­ствия контракта мне придется по какой бы то ни было причине контактировать с Алисией Хэнсфорд, сделка считается расторгнутой по твоей вине.

В глазах Ника промелькнуло удивление, даже что-то похожее на смущение, и она выкрикнула прямо ему в лицо:

— И не вкручивай мне, что ты с ней никак не связан — о ваших отношениях знает весь Хьюстон!

В ту секунду, когда Нэнси произнесла это, Ник понял, что ждать от нее хоть малой толики дружеских чувств с самого начала было бессмысленно.

— Ну и что же ты знаешь? — спросил он.

Наверняка Нэнси сейчас сама не замечала, что глаза ее сощурились, а рот растянулся, как у разъяренной кош­ки, что она не говорит, а выплевывает слова:

— Все! И какой ты страстный и пылкий, и какой хоро­ший любовник... и, ах, какой ты щедрый. И что вы вот-вот поженитесь — осталось решить только мелкие про­блемы. Это очевидно, со мной развестись, да? Это я — «мелкая проблема»?!

Такого Ник не ожидал даже от Алисии... Весь период их недолгой связи он старался не появляться с ней на людях — но, как теперь выясняется, тщетно... ее стара­ниями.

— Уверяю тебя, — медленно начал он, — я никогда и в мыслях не держал жениться на твоей матери!

— У меня нет больше матери! Есть... Алисия Хэнсфорд, — это имя прозвучало как ругательство, — и ты спал с ней, не отрицай!

— Тебя это так задело? — с усмешкой спросил он. Усмешка относилась не к вопросу, а к промелькнувшей вдруг мысли: похоже, что, как бы холодна она сейчас с ним ни была, Нэнси все еще ревнует его.

— Да какое мне?!.. — вспылила она. Остановилась на полуслове и медленно кивнула. — Да. Да, меня это тогда очень задело... когда я узнала. И видеться с ней я не хочу, так что изволь держать ее от меня подальше.