Страница 35 из 80
Но объединяют знаменитых литераторов не столько даты, сколько жанровая и типологическая близость их главных книг — романов «Незнайка на Луне» (1964–1965 гг.) у Носова и «Остров Крым» (1979, окончательная редакция — 1981 г.) у Аксенова.
Жанровое родство — на поверхности. Обе книги — романы-путешествия и антиутопии с густым присутствием очерка нравов, социальной сатиры, тоталитарной эстетики, мотивами ностальгии и нерушимости настоящей дружбы. Сюжетный мотор романов — своеобразные географические (и, естественно, в случае Луны, не только «гео»), допущения. Аксеновский Крым — остров в акватории Черного моря. У Носова лунная цивилизация располагается не на поверхности Луны, а внутри. Распространенный в советской фантастике ход; поразительно, однако, другое: лунатики именуют свою ойкумену не Внутренней, скажем, Луной, а Малой Землей. «Незнайка на Луне» создавался аккурат в те годы, когда после антихрущевского переворота, первым секретарем ЦК КПСС становится Леонид Брежнев, для которого операция на Малой Земле в ходе ВОВ (1943 г.) — стержневой элемент собственной военной мифологии. Впрочем, яркая эта деталь имеет отношение скорей не к сатире, а к провидческому дару Николая Носова. Брежнев тех лет скромен, уповает на «коллективное руководство», правда, в юбилейном 65-м делает 9 Мая нерабочим днем. А скончался Николай Николаевич Носов в год 70-летия Брежнева, когда героическому уже Генсеку вручены маршальское звание и орден Победы — за Малую Землю и совокупность военных заслуг.
Вообще книги «незнайкиной» трилогии содержат массу занятных подтекстов относительно советской хронологии. Публикацию «Приключений Незнайки и его друзей» в детском журнале «Барвинок» прервала смерть Иосифа Сталина. Стоить напомнить, что в первой книге цикла коротышки — малыши и малышки — живут однополыми коммунами, между тем раздельное школьное обучение — реальная примета позднего сталинского времени. По меткому замечанию писателя Михаила Елизарова, «Цветочный город — это идеальная модель экокоммунизма (даже автомобили здесь на газированной воде)». Носов и здесь предвосхищает время; мощное экологическое движение в СССР началось чуть позже, один из его знаков и стимулов — роман Леонида Леонова «Русский лес», опубликованный в следующем, 1954 году.
«Незнайка в Солнечном городе» появляется в 1958-м. Повесть чрезвычайно созвучна эпохе наступающих 60-х: возрожденной коммунистической вере на «научной основе» (Елизаров: «Солнечный город — мир технокоммунизма, который обеспечивают высокие технологии»). Интересно, что утопия Солнечного города весьма напоминает советскую Москву, какой ее видит старик Хоттабыч под руководством пионера-сталкера Вольки Костылькова в последней, «послесталинской» редакции повести Лазаря Лагина.
А вот по поводу «Незнайки на Луне» — загадка. Можно говорить о непопадании в идеологический мейнстрим, точнее, неполном попадании. Ну ясно, что космические путешествия — уже реальность, полет на Луну — вопрос ближайшего будущего. Однако основной пафос третьего романа — в разоблачении общества — антипода миру земных коротышек. А ведь времена зубодробительной кукрыниксовской сатиры давно позади, в холодной войне — ощутимое потепление, хрущевское «сосуществование» даже после изгнания Никиты Сергеевича — по-прежнему в повестке дня… Да и анализирует Носов (политолог, социолог, экономист и, главное — футуролог) не конкретную Европу с Америкой (слишком уж далек от известных западных образцов лунный капитализм), а полицейское государство, общество потребления и социальных полярностей, где один из основных инструментов воздействия на массы — телевидение (кстати, в 1965 году это казалось фантастикой не меньшей, чем все остальное). Но о глобальных прозрениях Носова — чуть ниже, а пока отметим забавное пророчество литературного скорее свойства. Незнайка в финале своей лунной эпопеи заболевает странной болезнью — самочувствие его последовательно ухудшается от пребывания на Луне — из-за чего, собственно, коротышки меняют планы и стремительно возвращаются на Землю. При этом выражается Незнайка, будто капризный почвенник:
«— Где же солнышко — хныкал он. — Хочу, чтоб было солнышко! У нас в Цветочном городе всегда было солнышко».
И еще:
«— Земля моя матушка! Никогда не забуду тебя!»
Напомню, что именно в поздние 60-е советское почвенничество — в диапазоне от националистического диссидентства до официоза — становится солидной и влиятельной идеологией. Лыко в ту же строку — обозначение, на уровне имен и названий, двух полюсов лунной жизни — космополитического и патриотического. Имена богачей, полицейских, криминалов звучат как иностранные. Точнее, они похожи на кликухи московских стиляг — привет Аксенову: Спрутс, Фигль, Жулио; лунные братки, кстати, как и отечественные бандиты, культивируют собственный стиль — клетчатые кепки и штаны. В то время как бомжи, работяги и крестьяне — вроде холопов и посадских людей в допетровской Руси: Козлик, Клюква, Мизинчик, Колосок. Города — Давилон, Фантомас, Брехенвиль, Лос-Паганос. Сёла — Нееловка, Голопяткино, Бесхлебово, Голодаево, Непролазное…
Чистый Н. А. Некрасов: Заплатово, Дырявино, Разутово, Знобишино…
Оба романа, «Остров Крым» и «Незнайка на Луне», проходят в разной степени по ведомству фантастики и альтернативной истории. Помню, на момент первой отечественной публикации «Острова Крым» фаны-ботаники из клубов любителей фантастики запальчиво спорили, можно ли считать Аксенова фантастом или торопиться не надо… Равно как фантастичен лишь внешний сюжет «Незнайки на Луне», а внутренний жестко построен на альтернативах (снова Елизаров : «Мир коротышек Земли и Луны — это „русские“ миры, а точнее, русские мир и антимир»). Примерно как в «Острове Крым».
Ну и наконец, еще один забавный поворот: Незнайка всех трех книжек весьма напоминает вечного аксеновского друга-недруга, а также нередкого персонажа (в романе о шестидесятниках «Таинственная страсть» он зовется Ян Тушинский). Очередное странное сближение открыл писатель Сергей Боровиков в своем замечательном цикле «В русском жанре».
«Незнайка из романа Н. Носова — точь-в-точь знаменитейший поэт современности. (…) Сугубый эгоцентризм Незнайки — если уж кто его ударил, так само солнце — вполне сопрягается с панически-общественным темпераментом поэта. (…) Неуемность Незнайки в соединении с дилетантизмом живо напоминают нашего знаменитейшего поэта, побывавшего, как известно, и романистом, и фотографом, и актером, и режиссером, и преподавателем литературы (по ТВ). А если присовокупить добрый, открытый нрав Незнайки, его бесхитростную самовлюбленность и умение попадать в центр любого, прежде всего скандального, события в Цветочном городе — сходство делается поразительным».
А ключевая позиция, на мой взгляд, в следующем.
В «Острове Крым» Василий Аксенов конструирует эдакую «идеальную Россию» — экономически развитое, процветающее общество, открытое и свободное (даже с явным переизбытком демократии), одна из первых примет которого — необычайно продвинутые медиа. Многие на полном серьезе полагают, будто, придумав вездесущий канал ТиВи-Миг с его агрессивными технологиями, Аксенов угадал скорое появление монстров BBC и Euronews. Однако за четверть века до Василия Павловича, в «Незнайке на Луне», может, немногим менее вкусно, описан тот же медийный прорыв — с мазохистским рвением репортеров дать «конец света в прямом эфире» (сцена победы земных малышей над лунными полицейскими посредством невесомости, под воздействие которой попадают и журналист с оператором). Плюс — обилие рекламных вставок, с явным преобладанием «джинсы». Правда, лунное ТВ, в отличие от островкрымского, изначально подвержено цензуре — впрочем, не тотальной, а скорее ситуативной.
Модель Аксенова — чисто футурологическая (отчего она гибнет в романе — другая история). И, наверное, ошибаются те авторы, которые полагают ключевым в «ОК» ностальгический мотив. «Осколок старой России» и пр.; модернизированный романс «Поручик Голицын» в прозе. (Как у писателей Александра Кабакова и Евгения Попова в свежей книге «Аксенов», посвященной памяти друга.) Собственно, и сам Василий Павлович с предельной точностью указывает: залог нынешнего процветания Острова в экономическом плане — своевременно проведенные реформы, а в политическом — отстранение от власти Барона (судя по всему, Петра Врангеля) и других «мастодонтов» Белого движения.