Сверхигра

— С Партизанки.

— Метро «Партизанская»?

— Весь район, от «Партизанской» до «Первомайской», плюс уже почти все Измайлово.

— Контингент?

— Строго по названию. В основном бывшие коммунисты, много пенсионеров, кто остался. Много тех, кто не добрался до Ленинского проспекта, к основному укрепрайону. Держат территорию и ведут боевые действия партизанскими методами. Имеют предложения к вашим. Можно объединить силы против «узбекских» с Ташкентской и Самаркандского бульвара. Короче, против юго-восточного района. У вас с ними свои счеты, верно? Может быть, и против северных соседей. Там, на Преображенской площади и в Богородском, окопались православные, а рядом, у Кольцевой — бывшие сибиряки, целое землячество. Пока сидят тихо, но кто знает, что у них со снабжением и боеприпасами? Короче, надо передать пакет главному, а я зайду завтра за ответом.

— Что будет завтра, знает только Аллах. После полудня приходи. Если это все, — он обвел взглядом помещение универсама и площадь перед «Киргизией», — останется в наших руках.

— А что с этим? — Я указал на дымящийся труп.

— Он все равно не кыргыз, а из запаса. Одним больше, одним меньше. С тебя 1085 рублей 90 копеек плюс стандартные 500 за уборку и кремацию, коэффициент доставки — три. Кассир посчитает.

— Без проблем.

Он вдруг сменил маску бесстрастия на любопытство, всего на несколько мгновений:

— А зачем абсент? В шашлычном отделе есть жидкость для розжига, она дешевле, да и горит лучше.

Я посмотрел на то место, где только что лежал здоровяк. Его уже унесли, но горьковато-анисовый запах, вперемешку с горелым, остался. Настоящий шашлык на косточках из безмозглого барана и тупого быка. Как я их всех ненавижу…

— Только абсент. TributetoPabloPikasso. Мне кажется, я напоминаю ту дамочку из картины «Любительница абсента», что висит… висела?… в Эрмитаже. Так же задумчиво смотрю на бокал и не понимаю, что из происходящего вокруг есть реальность, а что — галлюцинация, игра воображения и химических формул. Оставьте парафины незадачливым поджигателям. Ведь я не поджигаю «за», но выжигаю «из». Я — сталкер.

Мне кажется, он ничего не понял. Вы бы и сами не поняли, будь вы киргизами.

Лишь спустя несколько минут я смог выйти на площадь и глотнуть свежего воздуха. Относительно, конечно, — из разбитых окон прилегающих зданий с черными опалинами на стенах продолжало веять гарью. Подходы к кинотеатру-цитадели забаррикадированы перевернутыми машинами. Новые и почти новые иномарки — символ успеха и предмет всеобщего вожделения совсем недавно — теперь, после Разбора, стали тем, чем и должны были стать: обычным железным хламом. Из окон бесстрастно взирали в перспективу Зеленого проспекта дула пулеметов да азиатского вида публика, вся при оружии, сновала туда-сюда по своим азиатским нуждам.

«После Разбора? А когда он случился?» — Эта мысль внезапно пришла в голову, но как ни силился я припомнить дату, как ни морщил в потугах лоб, ничего путного на ум не приходило. Наоборот, заболела голова. Домой, под горячий душ. Я провел в Москве три последних дня без помывок-постирушек, иногда под землей, в канализационных коллекторах и поэтому пах ничуть не лучше того ублюдка, которого совсем недавно поджарил.

На стоянке у заколоченного входа в метро, где раньше толпились маршрутки в область, скучала парочка мотоциклистов у своих тяжелых, обшитых стальными пластинами коней. Торговаться не имело смысла, поездка считалась совсем легкой и безопасной. МКАД, эта нейтральная полоса, была совсем рядом, без промежуточных укрепрайонов и улиц совсем анархических, где никто ни за что не может поручиться. А область пропускает практически всех — на КПП «Новокосино», в бывшем «Макдоналдсе», даже не пробивают по угрозной базе, просто проверяют на наличие оружия, а оружия у меня нет. Пулемет на мотоколяске не в счет, это можно, вопрос выживания транспорта. Все чисто!

Пилот, молодой киргиз, ехал аккуратно, неторопливо объезжал покореженные остовы машин, присыпанные подтаявшими кучами снега. Эти парни — самые отчаянные головорезы из ныне живущих. Возить клиентов через воюющие территории, отстреливаться и маневрировать, выжидать и прятаться, чтобы в итоге все равно нарваться на пулю какого-нибудь охотника за мотоциклами. В городе, где на машинах ездить стало невозможным, самый древний дедовский «Урал» стал цениться на вес его золотых запчастей, не говоря уже об этой мощной «Хонде» с самодельной коляской в защитном обвесе.

Шипованная резина месила в кашу ледяной наст, мусор, выступившие на поверхность после долгой зимы человеческие экскременты — все подряд. Голова болела по-прежнему, не в силах вспомнить, что есть начало Разбора и, собственно, что такое сам Разбор? Кто и что разобрал или с кем разобрался, а главное — зачем? Попытки заглянуть в прошлое вызвали лишь новую порцию височно-затылочных страданий в настоящем.

— А какой сегодня месяц, уважаемый?

— Пока март. — Настроение у пилота явно упало. Клиенты с такими вопросами склонны к амнезии и отсутствию денег на проезд. — До завтрашнего дня, когда начнется апрель.

— Две тысячи какого?

Все, приехали, такой точно не заплатит, притворится дебилом, а на территории области убивать опасно, здесь еще какая-никакая власть сохранилась.

— Двенадцатого. Эй, слушай, да у тебя деньги есть, или останавливаемся прямо тут?

— Едем, едем, с деньгами полный порядок, прямо на КПП рассчитаюсь. Такое дело… у меня в последнее время что-то с памятью происходит, большие провалы, наверное, отбили малость. Напомни, с чего начался… ну, это все… Разбор?

— Точно деньги есть? Покажи! — Он говорил почти без акцента. Это странное свойство московских гастарбайтеров — выучить русский до состояния родного всего за год-другой. Даже матерятся со вкусом, сочно, оттягивая три заветных слова до звонкости арбалетной тетивы. — Почти три месяца разбираемся. Не знаю, кто придумал. Говорят, Лужков, ваш бывший начальник, он все подстроил. Нанял каких-то дикеров или не диггеров, короче — диких людей, а те пролезли по подземным трубам на электростанции, на теплосети и повырубали все к шайтану. Первым вроде в Лефортово — чик! И нету света.

Чик!

Водитель щелчком выключил свет в целом районе, а у меня в мозгу вспыхнула лампочка Ильича (или лампа Аладдина, кому как нравится), и я все вспомнил, все события, коим сначала был свидетелем и в которых потом участвовал. Все четко, по месяцам, как настенный календарь с силиконовыми «миссками».

28 сентября 2010  — отставка опального мэра-миллиардера. Через несколько дней на это место приходит Сергей Собянин.

Октябрь 2010  — отставка ряда деятелей лужковской команды. Московская бюрократия, опутавшая город, резко недовольна.

Ноябрь 2010  — начало бурной деятельности нового «властелина колец». Сносим ларьки, убираем парковки, боремся с «пробками». Ядовитые заметки в газетах о новом самодурстве.

Декабрь 2010  — убийство на Кронштадтском бульваре приезжими одного из спартаковских фанатов, Егора Свиридова, спровоцировало недовольство и стихийные демонстрации националистов. Манежная площадь и Ленинградский проспект превратились в арену боев с ОМОНом. По всей Москве вспыхивали локальные стычки кавказцев с футбольными фанами, переходившие иногда в поножовщину и беспорядочную стрельбу из травматического оружия. Обстановка на улицах стала нервной. Все обсуждали тему возможных погромов и зачисток. В канун Нового Года из-за ледяных дождей закрыли все московские аэропорты, отключили электричество и тепло во многих районах.

Январь 2010  — повышение цен на транспорт, квартплату, коммунальные услуги. Население недовольно зароптало.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.