Чистильщики пустошей

Его кресло металлическое, крепко прижатое к полу толстым стальным стержнем, со специальными кожаными ремнями, туго затянутыми на руках, ногах, торсе третьего. Сейчас один из них чуть ослаблен, давая ему возможность хоть немного двигаться. Но он старается не делать этого. Потому что знает: пистолетчику ничего не стоит мгновенно выхватить свою металлическую игрушку… И еще к его запястьям, лодыжкам и вискам, густо смазанным отвратительно воняющей мазью, прилеплены датчики, передающие информацию о физическом и психическом состоянии на монитор, стоящий перед очкариком.

Вооруженный отбивает по крышке стола причудливый ритм, саркастически ухмыляется, поворачиваясь к соседу:

— Проф, тебе не кажется, что наш друг решил поиграть в молчанку?

— Не иначе, Мастер, не иначе. — Проф нагибается вперед, направляет лампу прямо в лицо третьему и подкручивает верньер, делая свет ослепительным до невозможности. — Так, Шестьдесят дробь пятнадцать, будем говорить?

Неподготовленному наблюдателю наверняка сейчас стало бы очень неприятно. Поименованного дробным числительным красавцем назвать сложно. Кожа на лице в таких же, как и на руках, крупных чешуйках, темных и выпуклых. Единственный глаз, круглый, с вертикальным, как у кошки, зрачком. На месте второго диковинное механическое приспособление с подвижным окуляром, матовым, поглощающим свет лампы. Нос, запавший в толстые складки, с вывернутыми ноздрями, шумно вдыхает воздух. Губы, тонкие, плотные и темные, за которыми чуть поблескивают зубы, хоть и очень острые, но удивительно маленькие для такого существа. Ежик волос жесткий, напоминающий щетину. Существо шумно дышит, но говорить все-таки начинает. У него сухой и шелестящий голос.

— Меня зовут не Шестьдесят дробь пятнадцать, мертвец. Меня зовут Ящер, и ты это прекрасно знаешь.

— Хм… — Проф удовлетворенно улыбается. — Ну те-с, уважаемый, во первых строках моего письма — никакой я не мертвец. Скорее даже наоборот. А во-вторых — какой из тебя Ящер? Ящер был глава рем банды генетически измененных ублюдков, которые могли терроризировать крестьян и слабеньких торговцев. Где те ублюдки и где ты, Шестьдесят дробь пятнадцать? Ты даже не смог заставить себя срезать тот кусок кожи, на котором этот номер выколот очень давно.

— Меня зовут Ящер! — Существо дергается, но застывает, когда черный кружок ствола оказывается направленным на него.

— Рот прикрой, чудовище. — Мастер ухмыляется, расплываясь в очень гадкой и хищной улыбке. — Ящер… Тоже мне, крокодил, блядь, варан-кайман. Сюда слушай, шваль чешуйчатая, мне уже надоело ждать результата. Слушай и отвечай: где собираются такие-же, как и ты?

— Да хрен что я тебе скажу, говнарь. — Существо смеется, облизываясь длинным языком. — С какого хрена я тебе, засранец, чего-то должен говорить?

— Вы посмотрите-ка, экий у нас тут храбрец! — Проф восхищенно качает головой. — Чего ж тогда, Ящер, ты вздрогнул, стоило Мастеру достать свою пушку, а?

— Я бы на тебя посмотрел, чмо очкастое… — Ящер вновь откидывается на спинку, насколько позволяет плотный ремень. — Чего, дальше будете тут передо мной выеживаться или просто шлепнете? Ни хрена вам ваши приборы не помогают, да, умник? Не помогают психотропы, ай-яй-яй, обидно, наверное?

— Достал! — Проф неожиданно резко хлопает ладонью по столу. — Будешь говорить?!

— Иди в жопу, червяк! — Ящер скалится, разъяренно смотря на него.

— Ну и дурак… — Человек в очках успокаивается так же быстро, как до этого вспылил. Но от этого спокойствия громада, сидящая в металлическом кресле, неожиданно понимает, что очень сильно хочется вжаться в холодную спинку.

— Не то слово, дурак… — Мастер покачивает головой, поворачивается к Профу. — Зову?

Тот кивает, продолжая рассматривать существо с чешуйчатой кожей, поблескивающего глазом в его сторону. Мастер встает и подходит к двери. За ней широкий бетонный коридор, двое часовых у самой двери, толстой, сваренной из металлических пластин, глухой и не проводящей звуков. Что-то говорит и сразу же отступает в сторону, пропуская чуть грохочущий стол с поддонами, едущий на колесиках. Стол катит крепкий высокий парень, с очень холодным и неподвижным лицом, одетый в свободный серый комбинезон, поверх которого крепко зашнурован длинный кожаный фартук. Следом входит мужчина средних лет, выглядящий точно так же.

Ящер смотрит на то, как Проф встает, подходит к стене, что-то нажимает и та отъезжает в сторону. За ней большое помещение, выложенное плиткой, с яркими лампами под потолком и несколькими желобами в полу. Кресло, оказывается, стоит на простой шарнирной системе с закрепленными роликами. Молодой в фартуке подходит к нему, отщелкивает стабилизатор и катит без какого-либо видимого напряжения тяжеленное кресло в сторону ламп и кафеля. Ящера начинает бить крупная дрожь.

— А кто виноват, ублюдок? — лениво цедит Мастер. — Нам от тебя нужно было всего ничего, и только чтобы, как можно больше людей остались живыми и здоровыми…

— Ценой крови моих братьев и сестер? — Мутант яростно вскидывается, но крепкие ремни лишь сильнее врезаются в мощное тело. — Их кровь на мне?!

— Да она так и так на тебе будет, не волнуйся. — Проф недовольно качает головой. Он не любит подобных процедур, не одобряет то, как достают информацию, но что делать-то, если нет другого выхода? — А ведь мы предлагали тебе простой вариант… Может, подумаешь?

Ящер смотрит на него дико и разъяренно. И вместе с тем в его единственном глазу плещется ужас. Мутанту страшно, очень страшно, дико и безудержно страшно. Второй из «фартучников» медленно, чтобы сидящему в кресле было видно все и как можно подробнее, начинает снимать ткань с лотков.

Блестящие хромом и никелем инструменты, аккуратно разложенные по эмалированным больничным судкам. Хищные острые грани, зубцы, вы тянутые щучьи морды клещей, острые пластины режущих кромок, бриллианты на концах прямых и изогнутых игл.

Молодой, установив кресло посередине помещения и прямо над желобом стока, пока еще чистым, стерильным и сверкающим в ярком свете, подходит к утопленному в стене шкафу. Открывает и выкатывает к креслу штатив с креплениями под колбы. Сами стеклянные пузатые банки находятся там же, вместе с длинными пучками прозрачных шлангов и комплектами толстых игл.

Проф смотрит на Мастера, взглядом спрашивая, пойдет ли он туда, где хром, никель и плитка. Тот отрицательно качает головой. Мастер не мальчик, его нервы давно выдерживают все, что подсовывает ему мир, разваливающийся на куски. Ему доводилось делать многое, чего не выдержит психика нормального человека. Но то спокойное и методичное доставание информации, которое сейчас произойдет… Этого он не может.

Когда Мастер закрывает дверь, оставляя позади того, кто молчит, и тех, кто будет заставлять его говорить, оттуда раздается первый, дикий, безудержно безумный крик, переходящий в протяжный вопль. Часовые у дверей стоят спокойно, но их зрачки мгновенно расширяются, чтобы потом сжаться до размера булавочной головки. Мастер закрывает дверь, и в коридоре наступает тишина.

Деревня была большой, в сто дворов, что по нынешним временам куда как редкость. Часть домов, бережно восстановленная из разнокалиберного кирпича, была возведена еще до Полуночи. Но большая часть сложена уже позже, из толстых бревен, с крышами где из редкого здесь листового железа, кусков старого-старого шифера с разрушенной лесопилки, а где — из дранки, которую смогли сделать местные умельцы.

Название у нее было простеньким и оставшимся с тех времен, когда мир был еще нормальным.

Георгиевка, то ли в честь кого-то из святых, то ли по имени основателя, кто ж знает. Одно можно было сказать точно — и название, и сама деревня… БЫЛИ. Ибо то, что сейчас лежало перед отрядом Мастера, нельзя было назвать даже отчасти сохранившейся деревней. Перед группой людей, выстроившихся в цепочку, лежало пепелище, смешанное с кладбищем и скотобойней.