Страница 42 из 49
Солдаты были вооружены воздушными ружьями, вражеские аэростаты сбивались «конгревовыми ракетами». Примечательна и экипировка солдат: в походных сумах хранится концентрат («несколько крох достаточно для пропитания целого семейства, по крайней мере, на месяц»), устройство для превращения воздуха в воду и нечто вроде зажигалки — вещь в походных условиях необходимая.
Уже одна эта повесть могла сделать Булгарина отцом-основателем российской фантастики. А ведь были и другие, не менее интересные произведения. Так, эпоха литературных путешествий под землю началась не с известного романа Жюля Верна, а с повести Фаддея Булгарина «Невероятные небылицы, или Путешествие к средоточию земли» (1825 г.).
За много лет до француза Булгарин предположил, что внутри Земли имеются грандиозные пустоты со своей специфической, органической жизнью. Герой забредает в какую-то пещеру, проваливается и целые сутки катится вниз по песку (не спешите смеяться нелепости такого рода путешествия: в недавнем американском блокбастере «Путешествие к центру Земли» герои просто падают в многокилометровый провал, умудряясь при этом не разбиться в лепешку о гладь подземного моря, а в конце путешествия возносятся на волне раскаленного пара, точно так же умудряясь не свариться заживо…). Нехитрая арифметика позволяет подсчитать, что за это время он проделывает путь километров в триста и попадает в первую страну, Игнорацию, населенную полудикими существами, похожими на больших пауков. Ниже Игнорации находится Скотиния, где обитают твари, напоминающие орангутангов. Их общество более совершенно. Наконец, третьей страной в подземном турне героя стала Светония, идеальное общество. Интересно, что утопический мир Светонии напоминает мир, в котором обитают американские «отчаянные домохозяйки»: «Проходя городом, мы удивлялись чистоте его и довольству жителей. Улицы были широкие, и частные все дома вообще небольшие, в один этаж, с садом и цветниками перед окнами».
В этом «Путешествии» Булгарин выступил не только как фантаст, но и как сатирик, обличитель пороков своего времени. Конечно, уксусной резкости в его сатире не было (речь велась о слепом преклонении перед модой, невежестве, «дурном воспитании» и прочем подобном) — но ведь и многие «прогрессивные» писатели той поры были вынуждены ограничиваться аналогичным…
Особо же ясно прослеживалась сатирическая направленность в повести «Похождения Митрофанушки в Луне. Бред не спящего человека» (1843 г.). Здесь Булгарин (вновь впервые в литературе) использовал прием, который позднее охотно возьмут на вооружение и писатели, и кинематографисты: он «оживил» популярный литературный персонаж, в своем случае — Митрофанушку, героя знаменитого «Недоросля» Фонвизина. Оживил, вырастил, заставил разориться и бежать на воздушном шаре к дальней тетушке в надежде получить наследство. Компанию ему в этом полете составили отставной солдат, русский ученый, французский повар и немецкий философ. Небывалая буря подхватила шар и забросила его прямиком на Луну.
Так нередко путешествовали и до Булгарина, но он добавляет в традиционный полет научную составляющую. К примеру, путешественники едва не замерзли, очутившись за пределами земной атмосферы, а перед тем, как очутиться на Луне, шар выполняет эволюцию: подхваченный лунным притяжением, он переворачивается гондолой вниз. Сам же полет занимает около недели: все-таки воздушный шар — не «Аполлон»…
Но что же Луна? Вот она, простирается во все стороны. Трава здесь голубая, а кора деревьев — зеленая. Населяют Луну полумедведи-полуобезьяны, считающие Землю необитаемой. Землян первое время держат под надзором, а потом приглашают ко двору. По уровню цивилизации перед нами скорее технически слаборазвитая восточная деспотия. Выдумки Булгарину не занимать, но это больше выдумка для смеха над нравами соотечественников. Поэтому из технических чудес земляне видят лишь повсеместное искусственное освещение городов и селений. Зато в забавных рассказах Митрофанушки о земной жизни явственно проступают черты типичного обывателя — и не только того времени, но и времен более поздних (в порядочном обществе книг не читают; науки нужны только самим ученым, главное — приятно провести время за игрой в карты и проч.).
Митрофанушка входит в доверие к управителю, учит лунатиков играть в карты на деньги и есть мясо (до того они не обижали братьев своих меньших, тем более что все лунные животные разумны). Затем же, выиграв немалое количество золота, он бежит на Землю. И хотя повествование на этом обрывается, мы прекрасно понимаем, что уроки лунной жизни не пойдут впрок: великовозрастный Митрофанушка будет по-прежнему жить-поживать, кушая страсбургские паштеты и трюфеля да проматывая лунные денежки за карточным столом.
В этой повести Булгарин вновь выступил как новатор жанра: впервые в русской фантастике он дал расширенную картину жизни инопланетной цивилизации. Действие не ограничивалось показом одного уголка, оно перетекало из одного места в другое, рисуя все новые и новые картины.
Другие фантастические произведения Булгарина («Письмо жителя кометы Белы к жителю Земли», «Путешествие к антиподам на Целебный остров», или, к примеру, «Сцена из частной жизни в 2028 году от Рождества Христова») особого интереса не представляют — но и вычеркивать их из послужного списка Булгарина тоже не стоит.
Что интересно, Булгарин, писавший фантастику, сам однажды стал героем фантастического произведения. Вначале 1970-х годов Дмитрий Биленкин написал блестящий рассказ «Проба личности», в котором школьники будущего с помощью компьютера создают нечто вроде матрицы сознания Булгарина — с тем, чтобы устроить над ним суд за все совершенные подлости. Здесь наш герой предстал также в своем неизменном для соцкритики обличии — мерзкого литературного писаки и реакционера.
…Да, изменить мнение, сложившееся за почти что две сотни лет — сложно. А ведь поменьше бы чинопочитания и злокозненности — был бы Фаддей пророком в своем отечестве, одним из основателей российской фантастики. Увы, Булгарин оказался прав, что не нашел в библиотеке будущего своих книг. «Все мои статейки, критики и антикритики, над которыми я часто не досыпал ночей, в приятных надеждах на будущее — исчезли!» — сокрушался он в «Правдоподобных небылицах», еще не зная, что руку к этому исчезновению приложит не только неумолимое время, но и многочисленные критики.
Фаддей Венедиктович БУЛГАРИН[урожденный Ян Тадеуш Булгарин; 24.6(5.7).1789, имение Перышево, Минское воеводство, Великое княжество Литовское — 1(13).9.1859, имение Карлова близ Дерпта, ныне Тарту], писатель, журналист, критик, издатель. Основоположник авантюрного романа, фантастического романа, фельетона и нравоописательного очерка в русской литературе, издатель первого в России театрального альманаха.
Участвовал в выпусках альманаха «Полярная звезда». Писал статьи, военные рассказы, путевые записки, очерки, сказки, исторические повести и романы. Вершина литературной карьеры Булгарина — роман «Иван Выжигин» (Санкт-Петербург, 1829), который стал первым в России бестселлером (всего было продано более 10 тыс. экземпляров). Роман стал предшественником «Мертвых душ», «Двенадцати стульев» и других русских романов, ориентированных на традицию плутовского романа. Роман «Иван Выжигин» был настолько популярен, что Булгарин написал его продолжение «Петр Иванович Выжигин» (Санкт-Петербург, 1831). Фантастически-утопический очерк «Правдоподобные небылицы, или Странствования по свету в двадцать девятом веке» (1824) считается первым в русской литературе описанием путешествия во времени. Булгарин написал также большое собрание воспоминаний.
Наибольшую известность приобрел как редактор-издатель первой частной российской политической и литературной газеты «Северная пчела», которую (вместе с Гречем) издавал с 1825 г. до конца жизни.
1824 г. — резко изменил взгляды с «либеральных» на «реакционные». После поражения декабристов с созданием III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии сотрудничал с ним, чем заслужил с легкой руки А. С. Пушкина, которого критиковал за поэму «Гавриилиада», репутацию осведомителя.
Современники к Фаддею Булгарину относились неоднозначно. Одна из причин «ненавидеть» Булгарина отдельными представителями дворянской молодежи — факт его службы попеременно в двух войсках, враждебных друг другу.
Второй важной причиной нападок было то, что с его появлением в Санкт-Петербурге он заявил о себе как новатор-журналист, удачливый в делах. Булгарин ориентировал свои труды на массового читателя и развивал коммерческий подход к литературе, что для того времени большинством литераторов из дворян воспринималось негативно.
Но вот пример положительной оценки. Александр Бестужев-Марлинский в статье «Взгляд на старую и новую словесность в России» (1823) отзывался о нём так: «Булгарин, литератор польский, пишет на языке нашем с особенной занимательностью. Он глядит на предметы с совершенно новой стороны, излагает мысли свои с какой-то военной искренностью и правдой, без пестроты, без игры слов. Обладая вкусом разборчивым и оригинальным, который не увлекается даже пылкой молодостью чувств, поражая незаимствованными формами слога, он, конечно, станет в ряд светских наших писателей».
Как литературный критик Булгарин выступал против А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, В. Г. Белинского и реалистического направления 1830—40-х гг.
Яркий пример из литературного фольклора того времени говорит об отношении общества к Булгарину. В те годы просвещенный Петербург весьма увлекался магнетическими сеансами. Якобы во время одного из них ясновидящая неожиданно перестала отвечать на вопросы собравшихся и, задыхаясь от волнения, проговорила: «Остановите, не впускайте! Сюда по лестнице поднимается дурной, нехороший человек… У него железный ключ в кармане… Не пускайте, не пускайте!» Вдруг с шумом распахнулась дверь и в зал вбежал опоздавший Булгарин. Публика взорвалась от хохота. «Фаддей! У тебя есть ключ в кармане?» — спросил его присутствовавший на сеансе Н. И. Греч. «Конечно, — ответил Булгарин, — ключ от моего кабинета у меня в кармане». Публика оцепенела. Затем несколько человек попросили Булгарина удалиться.
А Владимир Соллогуб вспоминал, как однажды они вместе с Пушкиным зашли в книжную лавку Смирдина. «Я, — писал Соллогуб, — остался у дверей и импровизировал эпиграмму:
Эти четыре стиха я сказал выходящему Александру Сергеевичу, который с необыкновенной живостью закончил: