Страница 26 из 49
Вяло рассуждая о странностях подсознания, приведших сюда, я оказался в приемной. У Турнепса опять была новая секретарша — он менял их раз в три месяца, наверное, одновременно с носками.
Девица растерянно уставилась на меня. Мокрый незнакомец вряд ли мог оказаться желанным гостем босса.
— Привет, симпатяга, — сказал я, — Ар… нольд на месте? — имя Турнепса вытолкнулось с трудом.
— Как вас представить?
Я перехватил фарфоровые пальчики на кнопке.
— Не нужно. Я… — А что, собственно, я мог сказать? Что пришел просто так, засвидетельствовать свое почтение? Идиотизм. — Я черкану записочку.
Синеглазка осторожно подвинула стопочку разноцветных листиков, но я уже выдрал из своего блокнота волглый именной листок и… Что написать-то? Привет, успехов в бизнесе, целую?
«Турнепс, забери их оттуда» — начерталось на листке. Некоторое время я тупо рассматривал записку, а потом решительно расписался.
— Извините, я тут у вас наследил, — тихо сказал, наклонившись к враз напрягшейся секретарше. Дурочка, а ведь что-то почувствовала своим женским нутром…
Вниз спускался гораздо быстрее, неловко перепрыгивая через ступеньки. Неодобрительно покосился на неподвижного охранника в углу. Тот недодутой резиновой куклой обмяк на вращающемся кресле. На шее некрасиво темнели синяки. И зачем Турнепсу такая ненужная мебель — только вестибюль загромождает…
Дождик, на мое счастье, еще моросил. Влажной ладошкой он хлопнул по лицу, смывая неприятный давящий жар, успевший накопиться за минуты, проведенные в офисе Турнепса. Спасибо, мокрый, без тебя было бы совсем худо.
Надо было позвонить в офис — после обеда подписываем договор с белорусским «Пересветом». Нужно успеть привести себя в порядок и повнимательнее просмотреть документацию, предоставленную сябрами. Мишка божился, что у тех все о’кей — предварительные консультации проводил именно он, но что-то гложет, когда вспоминаю о договоре. Опять какая-то неопределенность, какое-то предчувствие…
Мобилы на месте отчего-то не обнаружилось. Среди влажных скомканных дензнаков с кислыми импортными президентами и веселенькими отечественными пейзажами отыскалась карточка таксофона.
Трубку взяли после первого гудка.
— Алле?
— Кристина? — успел спросить я, и секретарша тут же бросила трубку. А может, нас рассоединили.
Надо позвонить еще, подумал я, но вместо этого вытянул руку перед каким-то «Жигуленком». Все правильно, чего звонить, когда можно доехать — тут езды-то минут двадцать.
— На Федяшево, — сказал я и тут же увидел Турнепса собственной персоной: он вылетел под дождь, как вырвавшийся из Лабиринта Минотавр. Следом выпорхнул еще один гоблин — похоже, в Лабиринте сегодня день открытых дверей. Оба ошалело оглядывались по сторонам. Я подождал, пока мой взгляд пересечется с турнепсовским, помахал и сел в машину.
— Гони, родимый!
Вняв моему призыву, водила гнал на пределе разрешенной скорости. Я почти не следил за дорогой, вяло думая о том, что сегодня душа явно не в ладах с телом. Если уж не пожелал ехать на работу, то можно было отправиться отсыпаться, перепоручив дела Мишке как верному собрату по бизнесу. А вместо этого я прусь в Федяшево, в Мишкину усадьбу, хотя его там, наверняка, нет.
В зеркале заднего вида то и дело возникал черный «джип». К счастью, водила был слишком сосредоточен на дороге, чтобы замечать погоню.
Мы вырвались из города, как пробка из бутылки с шампанским. Следом, заметно отстав на последнем светофоре, вылетел и «джип». Интересно, и чего они ко мне прицепились?
— Притормози, командир, — попросил я и, когда удивленный водила остановился, не оглядываясь пошел прочь от дороги по высокой мокрой траве.
Странно, когда я был здесь в последний раз, трава была намного меньше. Стоп, а когда я здесь был? Не помню. Но не вчера, это точно. Снова и снова в памяти всплывала вечеринка, танец с какой-то девицей, расслабившийся Мишка в криво застегнутом пиджаке — а все остальное покрывала тьма.
Я успел дойти до подлеска, когда сзади раздался визг покрышек. Оглянулся. Их было только двое — сам Турнепс и тот гоблин, со смутно знакомой физиономией.
…И все-таки, почему я решил, что трава была выше?
Метров через двадцать я вышел на проселок, уводящий в глубь леса. Стало сумрачнее и свежей. Вдоль дороги в тени елей замелькали сиреневые огоньки волчьего лыка. Я шел, загребая ногами влажную серую хвою. Мне снова стало жарко: жар накатывал, рождаясь где-то в области солнечного сплетения и стремительно поднимаясь по телу толчками, словно нагнетаемый насосом. Метров через двести дорога исчезла, растворившись в траве. Но я все равно шел, придерживаясь дороги-невидимки, отводя лапы молодых елок и обходя конусы лесных муравейников, а когда наконец остановился, тотчас же услышал торопливый шорох. Один шагал по дороге, другой — чуть в стороне.
Я почувствовал, что больше не могу бежать. Мне нужно было повернуться и спросить: зачем они преследуют меня? Что им нужно, этим уродам, почему они не могут оставить меня одного, вместе с моей головной болью, с жаром в крови, с темнотой в памяти?
Я стал торопливо продираться сквозь заросли. Лес пошел под уклон, под ногами зачавкала вода. Серая гнилая трава, длинная, как космы ведьмы, струилась по воде в низинах, путалась в ногах, скользила, срываясь струпьями и обнажая черную землю. Я едва не падал, в последний момент цеплялся за ветки и стволы…
И тут лес расступился. Передо мной открылось широкое поле с высокой травой. Вдалеке виднелось заболоченное озеро с горбатыми островками, оккупированными серебристо-серой ольхой, осокой и тростником.
Жар стал невыносим. Огонь достиг гортани и выжег ее, лишив возможности даже стонать. Он пробился по ноздрям прямо в мозг и следом ворвались тысячи запахов, неизвестных и знакомых. Прелой листвы, еловых игл, хрупких бледных грибов, сосущих сок из черных трухлявых пней, запахи далекого болота… И еще я почувствовал запах пота и табака, запах азарта вперемешку со страхом, потому что те, кто шли за мной, боялись — не меня, а старого леса, с его вечными сумерками, тяжелым воздухом и ощущением смерти… А потом я увидел Турнепса.
Он был далеко, его лицо лишь на миг возникало в узких просветах намертво переплетенных ветвей — но и этих мгновений было достаточно, чтобы рассмотреть обезьяний профиль под ежиком рыжеватых волос, белесые ресницы немигающих глаз, темные веснушки и несколько рубцов на левой щеке. Турнепс двигался почти бесшумно, но для меня каждый шаг звучал, как удар по рельсу. Ближе, ближе.
Он обернулся стремительно — быстрее, чем я оказался рядом, но я и хотел, чтобы он успел разглядеть меня. Мне были нужны его глаза, я заглянул в них как в зеркало и увидел все, что скрывалось за темной пеленой… Ночь, проселочная дорога… «Притормози… Отолью…», — заплетающимся голосом сказал Миша. Маринка фыркнула, а в следующий миг я увидел в зеркале заднего вида глаза Михаила: совершенно трезвые, холодные, и на уровне глаз — дуло пистолета. Три выстрела перекрыли музыку, визг Маринки и шелест дождя… А потом они стояли в свете фар нашей машины и курили — Михаил и те, из второй: Турнепс, начальник службы безопасности турнепсовской фирмы и еще кто-то, кого я не знал, но чье лицо врезалось в память навечно. Охранник-гоблин принес трос, они зацепили машину и…
Снова все исчезло, погружаясь во тьму, но и мига озарения оказалось достаточно, чтобы понять, для чего мы оба здесь, откуда эта боль и как от нее избавиться.
Я шагнул навстречу, и мои пальцы сомкнулись на толстой шее. Турнепс нажал на курок. Свинец в клочья разорвал грудную клетку, мешая в кашу ребра, сердце, легкие… но что значила эта боль по сравнению с той, что я уже терпел? Я мягко усиливал давление, наблюдая, как вытекает жизнь из распахнутых глаз моего убийцы. Я чувствовал, как его тело вибрирует от неконтролируемой предсмертной дрожи. Он уже не стрелял, а бил по рукам автоматом, пытаясь расцепить хватку. Поздно.