Страница 64 из 70
4) Военная и административная элита Московского государства приняла правила игры во властелина «Божьим изволением», так как реальная власть государя над его «холопами» была ограничена отсутствием собственного репрессивного аппарата и сложностью сформированной системы управления государством. В реальных документах мы сплошь и рядом видим, как «холопы» государя демонстрируют твердые представления о собственном достоинстве, своё понимание того, что «государь волен в голове и службе, но не в отечестве». Вот в 1534 г. князь А. И. Стригин-Оболенский довольно резко выражает своё недовольство решениями правительства по установлению дипломатических отношений с «узурпатором» крымского престола, что представляется ему умалением и его личной чести, и достоинства правительства:
«А в твоих государевых наказных списках написано, что Ислам — царь… И ты, государь, велел мне Исламу на царстве здравствовати. А Ислам и во царех не бывал; а в Литву, государь, Ислам к королю царевичем пишется, в калгах у Сап-Гирея царя… а ныне Ислам к тобе ко государю послал посольством Темеша. И того, государь, Темеша в Крыму не знают, и имени его не ведают. И в том Бог волен и ты, государь, опалу или казнь на меня, на холопа своего, учинишь, а мне, государь, противу того Исламова посла Темеша не мочно идти» [Эскин Ю.М.Очерки истории местничества в России XVI–XVII вв. М., 2009. С. 177].
5) Таким образом, оптимальная структура власти для той России — это государь, искусно маневрирующий между могущественными фракциями-кланами Боярской думы (70–90-е гг. XV в., 50-е гг. XVI в.). При этом система регулярно уходила от оптимума то в сторону усиления великокняжеской власти и упрощения системы управления государством (правитель «сам-треть» решает все дела «у постели»), то в сторону ослабления великокняжеской власти и излишнего усложнения системы управления. Механизмы «защиты от дурака» в системе работали. Причем эти механизмы были закреплены законодательно, что вообще-то было не слишком характерно для средневековой Москвы: (статья 58 Судебника 1550 г.) «А которые будут дела новые, а в сем Судебнике не прописаны, а как те дела с государеву докладу и со всех бояр приговору вершается, и те дела в сем Судебнике приписывать» [Судебники XV–XVI вв. М.-Л., 1952. С. 176].
6) Одним из важнейших противовесов растущей власти великого князя/царя являлась богатая и влиятельная Церковь, хотя сложившаяся при Василии II Темном международная изоляция русского Православия и уменьшила степень его независимости от светской власти. В конце XV в. при Иване III Великом государство вело наступление на церковно-монастырское землевладение. Началось это наступление опять с присоединения Новгорода, ознаменовавшегося невиданным доселе изъятием церковных владений. Но довольно быстро акт завоевателя перешел в явно сознательную политику «земельной секуляризации»: были конфискованы многие земли пермского епископа, прошли новые изъятия церковно-монастырских земель в Новгороде, в 80-е гг. XV — 10-е гг. XVI в. значительно сократился рост вотчин Троице-Сергиева, Симонова и Кирилло-Белозерского монастырей, резко ограничены были и иммунитетные привилегии монастырей [АСЭИ. Т. III. № 291, 291а, 2916; Горский А. А.Борьба крестьян за землю на Руси в XV — начале XVI в.]. Церковь XV в., однако, и не думала мириться с такой политикой властей, публично называя правительство «церковными грабителями», «святотатцами», «сребролюбными хищниками», обещает властям «иже церковнаа стяжаниа… отемлет… от святых отец отречен и отлучен наричеся зде и в будущем» [Слова кратка… ЧОИДР. Кн. П, отд. 2. С. 2–47]. Ну а Собор 1503 г., на котором потерпели крах попытки Ивана III поставить вопрос об отмене монастырского землевладения, показал, что за грозными словами стоит серьезная сила, способная при определенных условиях выступать в качестве одного из сдерживающих механизмов в сложной динамической системе Московского государства.
7) Ко второй половине XVI в. естественный рост правящего сословия вооруженных землевладельцев уперся в проблему обезземеливания и общего падения урожайности земель. Естественным решением этой проблемы в рамках существующей системы были войны за новые земли (и за возможность более эффективного освоения земель к югу от Оки!). Никаких стратегических или тактических решений завоевание Казани и Астрахани от Ивана Грозного не потребовало. В вину или в заслугу эти глобальные события ему не поставить.
8) Сложности при «колонизации» Казанской земли вызвали кризис в боярском правительстве и смену внешнеполитической доктрины, чем и воспользовался Иван Грозный для усиления своей власти и личной мести. Задним числом видно, что уже первое по-настоящему самостоятельное политическое действие Грозного было злом для страны.
9) Частные военные неудачи и обострение внутриполитической борьбы позволили Грозному найти союзников для попытки государственного переворота на базе максимального упрощения структуры управления хотя бы и в специально выделенном уделе-опричнине. Страну взорвала не бесконечная власть одного, а бесконечная спираль эскалации внутри- и внешнеполитической борьбы.
10) При этом к началу опричнины возможности чуть не единственного структурированного «ограничительного» механизма на пути такой эскалации — Церкви — были серьезно подорваны. После того как в 1521 г. Василий III свел с митрополичьей кафедры близкого к нестяжателям Варлаама (по сообщению Герберштейна, за отказ содействовать вероломному захвату Шемячича, «запазушного врага» великого князя), влияние церковных иерархов сильно упало. Примета времени: могущественный Иван Великий вел политическую борьбу с митрополитами Филиппом и Геронтием, не пытаясь убрать своих противников (или «противников»?), зато боярские правительства сфедины XVI в. спокойно меняли митрополитов, в том числе и с применением насилия. И личное мужество ряда архиереев во времена опричнины удержать развязанный Грозным террор уже не могло.
11) Опричный террор был ужасен (как ни ужасно произносить такое) в первую очередь не количеством казненных и не отвратительностью казней, но полной дезорганизацией военного и гражданского управления в условиях напряженной борьбы с опасными внешними врагами. Поэтому каждое имя из восстановленного Скрынниковым страшного синодика опальных стоит умножить то ли на пять, то ли на десять. И не надо тут вспоминать про Елизавету Английскую с её списком казнённых: у неё Лондон и Йорк враги не спалили.
12) Никакого позитивного исторического смысла в опричном терроре никому из исследователей найти пока не удалось. Источники говорят лишь о последовательном уничтожении ряда кланов с чадами и домочадцами (на первом этапе — преимущественно из княжеской знати, на втором — старомосковской), что в неудачный момент оказывались в оппозиции к временщикам. Эти повязанные кровью временщики со своими людьми и становились главными организаторами/исполнителями террора, уже понимая, что их ждет в ближайшем будущем, но не имея возможности остановиться в ненавидящей их стране. «Помогла» развитию опричнины и разобщенность её врагов, разобщенность сил, что, по сути своей, обеспечивали условия «соглашения» между государством и обществом Московской Руси, разбросанность по границам земских войск, постоянное давление со стороны неприятеля на ту же земщину, ограждающую собой опричные земли. Система управления государством оказалась беззащитна перед излишне честолюбивыми умниками.
13) После провала опричного эксперимента страна вернулась к прежней системе управления, пусть и изрядно поврежденной. А значит, вернулась все к той же проблеме утекающей из-под ног правящего сословия базы в виде земель с крестьянами и городов с людьми. Вот только ресурсов и времени для решения этой проблемы осталось на порядок меньше. А грозненская опричнина даже не выполнила функции социального лифта: единичные эксцессы в виде воеводства Н. П. Чепчугова в 1582 г. эксцессами и остались, никак не решив накапливающихся проблем мелкого и мельчайшего дворянства. Впереди Смута…