Я — Оззи

— Ну, да — говорит Тони, весь побледнел. — Я чуть не блеванул.

— Ага.

— Что значит твое «ага»?

— А это часом не блондиночка? Ну, та, с татуировкой?

— Да. А что?

— Ну, тогда все ясно.

— Ты все прикалываешься, Оззи! А это серьезно! — Тони конкретно разозлился. — В чем дело?

— Послушай, я не доктор, но знаю, что желтая хрень — это не слизь.

— Но тогда, что это?

— Наверняка банан, который я ей воткнул до тебя.

Тони уже и сам не знал, радоваться ему или огорчаться.

Очевидно, эффективным средством против заражения своих благоверных каким-нибудь свинством был укол пенициллина. Я узнал об этом, когда подхватил триппер. У нас не было своего доктора, и чтобы получить «укол безопасности» нужно было идти на прием в кабинет неотложной помощи в ближайшую больницу. Так мы и поступили после записи «Vol.4». Мы выехали из Бел Эр и путешествовали по американской глубинке, отыграв несколько концертов по дороге домой. Никогда не забуду эту картину: я, Тони, Гизер и почти весь обслуживающий персонал (не знаю, куда подевался в тот день Билл), идем вечером в больницу. Понятное дело никто не осмелится сказать симпатичной девушке в регистратуре, что нас сюда привело, а значит, все науськивали меня: «Давай, Оззи! Скажи ей, тебе все равно, ты же придурок». Но даже я не смог заставить себя произнести: «Добрый день, меня зовут Оззи Осборн, я тут пару месяцев трахал фанаток, и мне кажется, что мой хрен отвалится. Не будете ли вы столь любезны, прописать мне укол пенициллина, чтобы моя женушка не подхватила того, что уже есть у меня?» Но отступать было поздно. И когда девушка спрашивает меня, на что жалуюсь, я густо покраснел и буркнул:

— У меня вроде поломаны ребра.

— Понятно. Вот номерок. Врач вызовет вас, когда освободится.

Подходит очередь Гизера.

— У меня та же фигня, что и у него — говорит он и показывает на меня.

В конце концов, врачи просекли, в чем дело. Не знаю, кто им стуканул, но точно не я. Помню только, как ко мне подошел парень в белом халате:

— Вы вместе со всеми?

Я киваю головой, и он ведет меня в кабинет, где уже собрались Тони, Гизер и еще несколько патлатых англичан, все наклонились, штаны спущены, лилово-белые задницы замерли в ожидании укола.

— Прошу в очередь! — сказал санитар.

Когда мы вернулись в Англию, на дворе стоял сентябрь. Покупка Bulrush Cottage состоялась, а Телма и Эллиот с малышкой уже успели там обжиться. Когда я ехал домой, то всегда улыбался, в основном из-за того, что наш дом стоял на маленькой сельской дороге под названием Butt Lane [43]. «А вот и Батт Лэйн! — обращался я к гостям. — Добро пожаловать в британский Задрищенск!»

Не только я, так же Телма и ребенок начинали жизнь на новом месте. Я подсуетился и купил домик побольше для мамы и папы. Как обычно, финансовые дела взяла на себя контора Патрика Миэна, а вот когда была выставлена на продажу земля возле Bulrush Cottage, мы купили ее на собственные деньги. А именно за деньги, вырученные с продажи «Роллс-Ройса», который Патрик подарил Тони, а тот, в свою очередь, передарил его мне. По-моему, в тот раз мы впервые что-то купили на свои кровные. До сих пор не знаю, почему мы так поступили. Может потому, что Телма занялась всей бумажной работой. Я сбросил все на нее, потому что фермер, который продавал нам землю, был трансвеститом и я не хотел с ним встречаться. Просто фигею, чувак, когда я в первый раз увидел этого типа, подумал что у меня «галлюны»! Он ездил на тракторе по Butt Lane, у него была большая густая борода, и в то же время, он рядился в бабское платье и носил бигуди в волосах. Временами отливал у дороги с задранной юбкой, и, что интересно, это никого не удивляло.

Тони и Гизер тоже обзавелись хатками по возвращении в Британию. Тони купил дом в Acton Trussell, по ту сторону трассы М6, а Гизер подыскал себе что-то в Вустешире. Билл несколько дольше искал свое рок-н-ролльное пристанище, а пока снимал имение Fields Farm под Ившэм. Не прошло и трех лет, как мы из босоты превратились в богатых джентльменов-землевладельцев. Невероятно!

И я обожал жить в деревне. Прежде всего, оказалось, что там у меня достаточно места для игрушек, присланных из конторы Патрика Миэна. Таких, как двухметровое чучело медведя-гризли. Или цыганская кибитка с маленьким камином внутри. Или птица-говорун по имени Фред, он жил в прачечной. Весьма забавно копировал звук стиралки, этот Фред. Ну, по крайней мере, до того момента, пока я не приставил ружье к его клюву и не велел заткнуться.

Должен признаться, что после переезда в Bulrush Cottage, я буквально засыпал просьбами контору Патрика Миэна. Требовал привезти все, чего у меня не было в детстве. В конце концов, у меня был целый сарай игрушечных машинок «Scalextric», музыкальных автоматов, настольного футбола, батутов, бильярдных столов, дробовиков, арбалетов, катапульт, мечей, настольных игр, солдатиков, игральных автоматов… Я просил все, что приходило в голову. Но больше всего мне нравилось оружие. Самой мощной штуковиной в моей коллекции была пятизарядная полуавтоматическая «Benelli». Как-то раз, я испробовал ее на чучеле медведя. Голову гризли просто разнесло. Старик, это надо было видеть! Еще одна забава: привязывал манекены к дереву в саду и расстреливал их на рассвете. Это страшно, скажу я вам, что бухло и наркот аможет сделать с вашим мозгом, если вы потеряете над этим контроль. А я потерял.

Очевидно, самое главное, что я должен был сделать, переехав в деревню — это наладить поставку наркотиков. Поэтому я позвонил одному из своих американских дилеров и попросил его авиапочтой высылать мне кокаин, при условии, что я заплачу ему во время следующих гастролей. Трюк сработал, правда, мне пришлось целый день выглядывать почтальона, как верный пес ожидает возвращения хозяина. Телма, должно быть, думала, что я покупаю похабные журналы или что-то в этом роде.

Потом я познакомился с местным дилером, который пообещал мне достать по-настоящему крепкий афганский хаш. И он был прав. Когда я покурил его товар в первый раз, мне почти снесло башню. Травка попадала ко мне в виде больших черных смоляных плиток, такой даже мне хватало на несколько недель. Больше всего я любил, когда кто-нибудь, будучи в Bulrush Cottage, говорил: «Травка? Нет, не курю. Она меня не вставляет».

После этого человек был МОИМ.

Первым, кто заявил о своей невосприимчивости к травке, был наш местный торговец фруктами и овощами, Чарли Клэпэм. Он был славный парень, этот Чарли, и мы быстро закорешили. Как-то вечером после похода в паб я достал жестянку с афганским гашишем и сказал: «Попробуй-ка это».

— Не-ет, травка на меня не действует.

— Ну, давай, Чарли, попробуй, только разок. Ради меня!

Он вырывает кирпичик у меня из рук и, в мгновение ока, откусывает от него большой ломоть. Наверно, съел, по меньшей мере, грамм 15. Затем, срыгнув мне в лицо, произносит: «Фу, какая гадость!» А через пять минут говорит: «Вот видишь? Ничего» — и уходит домой.

Он ушёл около часа ночи, а в четыре утра бедняга уже должен вкалывать у своего прилавка на рынке. Но я-то знал, что он никоим образом не сможет нормально отработать этот день.

Понятное дело, я не ошибся. Когда мы встретились через несколько дней, он сгреб меня за шиворот и сказал: «Что за херню ты мне тогда подсунул? Когда я добрался до рынка, у меня начались галлюцинации. Я не мог выбраться из фургона. Лежу в кузове на морковке, накинув на голову пальто и кричу. Я думал, что здесь приземлились марсиане!»

— Жаль, что так вышло, Чарли, — сказал я.

— А можно я приду завтра вечером и возьму ещё немножко? — спросил он.

В Bulrush Cottage я редко спал в своей постели. Каждый вечер был такой бухой, что не мог подняться по лестнице. Поэтому засыпал в машине, в цыганской кибитке, в гостиной под пианино, в студии или на улице, в стоге сена. Зимой не раз просыпался с синим лицом и сосульками на носу. В те времена не существовало такого понятия как «переохлаждение организма».

43

Butt — ягодица.