Страница 122 из 139
Тогда адвокат, видя мои заплаканные глаза и сообразив, что недаром я наводила справки о старой маркизе, заподозрил, что я именно и есть дочь маркизы, о коей шла речь.
— Сударыня,— сказал он смущенно, обращаясь к госпоже Дарсир,— хотя я пересказал вам лишь чужие толки, боюсь, что проявил неосторожность: может быть, передо мной сама мадемуазель де Тервир?
Отрицать это было бесполезно, мое поведение достаточно красноречиво говорило, что он угадал; поэтому госпожа Дарсир ответила без колебаний:
— Да, сударь, вы не ошиблись, это она; перед вами та самая бедная провинциалочка, которую никому не интересно видеть; вероятно, кое-кто вообразил, что это какая- нибудь деревенская девушка, а между тем очень многие рады бы иметь с нею сходство.
— Думаю, что это никому не было бы зазорно,— согласился он и попросил у меня извинения за свои речи.
Тут как раз наша карета остановилась, мы приехали, и вместо ответа я только кивнула головой.
Как только он вышел, я стала благодарить госпожу Дарсир за добрые слова и за горячность, с какой она защищала мою семью от неоправданного презрения младшей маркизы. Но рассказ адвоката только подтверждал печальные предчувствия насчет положения моей матушки. Чем несчастнее она мне казалась, тем больше я страдала оттого, что неизвестно было, где ее искать.
Правда, я, в сущности, совсем не знала своей матери, но от этого мое желание встретиться с ней становилось еще более настойчивым. Какое интересное и удивительное приключение — найти мать, которой ты не знаешь! В одном слове «мать» заключено столько прелести!
Любовь моя к ней становилась еще сильней при мысли, что ее обижают, что она унижена, опечалена, быть может, даже страдает; я допускала и это и делила с ней ее унижение и горе. Мое самолюбие страдало от обид, которые она терпела; мне кажется, я была бы счастлива доказать ей, что они и меня уязвляют.
Может статься, мое чувство к матери не было бы таким сильным, если бы она была счастлива и благополучна и я не могла бы ждать от нее хорошего приема; но я приехала в тяжелую для нее минуту и верила, что она смягчится и станет мне доброй матерью, я рассчитывала, что огорчения пробудят в ней нежность ко мне.
Несмотря на все наши усилия, мы с госпожой Дарсир уже десять — двенадцать дней напрасно пытались напасть на ее след; я места себе не находила от нетерпения и горя. Везде и всюду мы расспрашивали о ней. Многие были с ней знакомы, все слышали о том, что с ней случилось, одни знали больше, другие меньше, но я не скрывала, что я ее дочь, наоборот, всюду говорила об этом — и, наконец, заметила, что меня щадят, рассказывают мне не все, что знают, но из этого немногого я заключала, что матери моей приходится нелегко.
Через двенадцать дней, видя тщету всех наших поисков, мы с госпожой Дарсир снова отправились на Королевскую площадь в надежде, что маркиза еще раз там побывала и, узнав, что ее спрашивали две дамы, оставила свой адрес на случай, если они явятся еще раз.
Но и эта попытка оказалась бесплодной: маркиза больше не приходила. В первый раз ей сказали, что маркиз и ее невестка вернутся только через три недели или месяц, и, вероятно, она решила ждать. Так думала госпожа Дарсир, и я с ней согласилась.
Огорченная этой неудачей и не видя конца своим тревогам, я вспомнила, что мы живем в том же квартале, что госпожа Дарнейль, наша попутчица, адрес которой я могла узнать у маркиза де Вири; вы помните, что я завязала с нею дружеские отношения и обещала ей непременно дать знать о себе.
Я предложила госпоже Дарсир навестить эту даму, поскольку мы находились совсем близко от улицы Людовика Святого; та согласилась, и в первом же доме, где мы спросили о маркизе де Вири, нам объяснили, что он живет рядом. Один из слуг госпожи Дарсир постучался в дверь особняка.
Никто не открывал; на повторный стук, довольно много времени спустя, вышел очень старый слуга с длинными седыми волосами и, не дожидаясь вопроса, сообщил, что господин де Вири с женой уехали в Версаль.
— Мы спрашиваем не его,— ответила я,— а госпожу Дарнейль.
— Ах, госпожу Дарнейль! Она здесь не живет,— сказал он.— Но, может быть, вы те дамы, что недавно приехали из провинции?
— Да, и здесь уже живем десять или двенадцать дней,— ответили мы.
— Так будьте добры подождать минутку,— сказал он,— я сейчас позову горничную барыни; она просила дать знать, как только вы появитесь.
Он покинул нас и очень медленно отправился звать женщину, которая сразу же спустилась и подошла к дверце кареты.
— Можете ли вы,— спросила я ее,— сказать нам, где живет госпожа Дарнейль? Мы надеялись увидеть ее здесь.
— Нет, сударыня, она не живет тут,— сказала женщина,— но не вы ли, мадемуазель, та барышня, что приехали с ней вместе в Париж и одолжили ей денег? — добавила она, обратившись ко мне.
— Да, не одолжила, а просто заставила ее взять,— сказала я,— и мне бы очень хотелось увидеть эту даму. Где же она живет?
— В предместье Сен-Жермен,— сказала она (это был как раз квартал, где мы жили).— Я даже была у нее позавчера, только не помню названия улицы; она просила меня, пока нет моих господ, разузнать, где вы остановились, не приходил ли кто от вас и при случае передать для вас эти два луидора, которые она мне оставила.
Я взяла деньги.
— Постарайтесь,— сказала я ей,— повидать ее завтра; только хорошенько запомните, где она живет, а я пришлю кого-нибудь за ответом через два-три дня.
Она обещала, и мы уехали.
Возвращаясь домой, мы заметили через два дома от нас большую толпу людей. Из всех окон высовывались головы, обыватели громко обсуждали какое-то происшествие или несчастный случай; мы стали спрашивать, в чем дело.
В это время к дому подошла, выбравшись из толпы, наша хозяйка — полная, довольно красивая мещанка; видимо, она имела какое-то отношение к происшедшему. Она сильно жестикулировала и все пожимала плечами. За ней следовало несколько человек, в том числе кое-как одетый мужчина в фартуке, что-то говоривший нашей хозяйке, держа шапку в руке.
— Что тут произошло, сударыня? — спросили мы, когда она подошла.
— Через минуту я вам все расскажу, сударыни,— отвечала она,— мне надо прежде всего закончить вот с ним.
Они зашли в дом.
Через несколько минут хозяйка постучалась к нам.
— Я только что стала свидетельницей необыкновенного происшествия, перевернувшего всю мою душу,— сказала она.— Человек, которого вы видели со мной,— хозяин харчевни недалеко отсюда. Дней десять тому назад у него поселилась довольно прилично одетая особа; судя по разговору и манерам, эта дама не из простых. Я только что разговаривала с ней и не могу прийти в себя от удивления. Вообразите себе, сударыни, что на третий день после приезда она захворала горячкой; хозяин ее не знает, до сего дня не получает никаких денег, несмотря на то что она обещала расплатиться на другой же день. Вы понимаете, что ее болезнь потребовала больших расходов, издержки опять-таки легли на плечи хозяина, он за все платил. Но ведь он человек небогатый. Сегодня дама чувствует себя немного лучше; между тем лекарь, который отворил ей кровь, и аптекарь, поставлявший лекарства, желают получить деньги за свои услуги. Пришли к ней — ей уплатить нечем; они к хозяину харчевни — мол, звал к больной, так плати. А он еще за прежнее не получил и не хочет нести новые расходы.
Тут приезжает его постоянный клиент, торговец из провинции. Все комнаты заняты, только комнату этой дамы хозяин считает свободной, поскольку она ему не платит. Он является к ней и просит ее куда-нибудь переехать и освободить помещение, коль скоро имеется возможность сдать его хорошему постояльцу: тот должен занять комнату, как только закончит свои деда в городе. И еще хозяин сказал: «Вы мне много задолжали, но я не требую с вас денег, оставьте в залог что-нибудь из платья, но не лишайте меня заработка». В ответ эта дама, которая немного поправилась, но все еще слишком слаба для переездов, стала просить, чтобы он не беспокоился: она все уплатит сполна и даже намерена отблагодарить его за все заботы через неделю, не больше; она отправит его с письмом к лицу, от которого он получит хорошее вознаграждение, надо только немножко потерпеть. А в залог она ничего не может ему оставить, кроме белья и платья, которые ему все равно не пригодятся, а ей, безусловно, необходимы, и наконец, если бы он знал, кто она, он понял бы, что она его не обманет.