Брачные игры каннибалов

Так мы и попали в зависимость от корабля. Каждые шесть недель или около того на Тараву прибывал корабль и привозил еду, которую австралийцы посчитали несъедобной. Ржавые банки с овощной массой, жирную тушенку, червяков вперемешку с рисом и мукой, резину, которую почему-то называли мясом, «кусочки» курицы, которые размораживали и замораживали столько раз, что упаковка стала квадратной, продукты, чей срок годности истек много месяцев тому назад. Все эти деликатесы стоили так дорого, что были недоступны большинству жителей Таравы, за исключением тех отчаявшихся душ, которые готовы были заплатить любую цену, чтобы съесть хоть что-то, кроме рыбы. К счастью, австралийский корабль привозил с собой пиво. Это было хорошо, потому что на Южной Тараве пиво очень любили. Изредка попадались картошка, апельсины и сыр, но тут надо было действовать быстро, потому что некоторые жены иностранцев, служивших на Тараве по контракту, имели привычку бессовестно закупаться оптом (не буду называть их имена, они и так себя узнают). Мы называли их «домохозяйки из Бонрики» по имени деревни, где они проживали в своих домах класса А. Но несмотря ни на что, с прибытием корабля среди ай-матангов на Тараве поднимался радостный переполох. По острову разлетались слухи о том, какие съедобные товары появились в магазинах, полки которых были обычно пусты.

– В «Минутку» завезли брокколи! – сообщала Сильвия, позвонив с работы.

– Тихо. Не кричи, а то кто-нибудь еще услышит!

– Сейчас же туда, бегом!

Я садился на велосипед и яростно крутил педали, но всегда натыкался на очередную домохозяйку из Бонрики – одну из тех тучных, вечно хмурых женщин, которых нельзя было выпускать из окрестностей Аделаиды, выходящей из супермаркета с пакетами, в которых лежала вся партия брокколи, последние несколько килограммов картошки, апельсины и весь сыр, который еще не успел позеленеть. Мне же оставалось плеваться желчью – меня снова оставили с пустыми руками.

Корабль – для нас он стал Кораблем с большой буквы – был единственным, что поддерживало наше существование на Южной Тараве, и дело было даже не в том, что он привозил, а в самой надежде на то, что он привезет. Очень часто нам не хватало самого основного – риса, муки, горючего, – и мысль о том, что в скором будущем наши запасы пополнятся, скрашивала нам жизнь. Тем временем я охотился за дефицитными товарами в местном магазине «Ангирота», который, невзирая на скромный шлакобетонный фасад, воплощал в себе дух свободного предпринимательства на Кирибати. На Тараве жили пятеро ай-матангов, женившихся на женщинах ай-кирибати и открывших собственный бизнес. «Минутка», хозмаг в Бетио, магазин подержанных машин, салон «Ямаха» и конгломерат по изготовлению вывесок и ремонту электротоваров – все это были их предприятия. А вот «Ангирота» был единственным частным бизнесом, принадлежавшим местному жителю. Все остальные магазины на Тараве представляли собой государственные кооперативы, и на их полках с одинаковой вероятностью можно было обнаружить как дохлую крысу, так и что-нибудь съедобное. Хотя в супермаркете «Нанотаси» периодически находилось что-нибудь совершенно фантастическое. Например, однажды они заставили всю стену полками с кондиционером для белья. Это очень забавно, учитывая тот факт, что на Тараве нет ни одной стиральной машины. Ни одной. Я проверял.

А вот в магазине «Ангирота» продавались семь разных аудиокассет, на каждой из которых неизменно была песня «Макарена». Я бы мог привести этот факт в качестве аргумента против капитализма, если бы меня так не восхищала позиция «дадим людям то, что они просят». На Кирибати она воплощалась в жизнь незаметно. Однако даже магазинчик «Ангирота» был неспособен качественно улучшить ситуацию с едой на Тараве. Здесь был прилавок, и за ним на полках выставлены товары: консервированный тунец, тунец в томатном соусе, тушенка, консервы «Карри с цыпленком ма-линг», сухие крекеры, спортивный напиток «Майло» в порошке, сухое молоко, арахисовое масло марки «Саниториум». В целом ассортимент не отличался от сухого пайка матросов какого-нибудь британского судна образца 1850 года. Кроме того, в магазине имелся холодильник со стеклянной дверцей, в котором хранились банки с австралийским пивом, долгоиграющее молоко, яблочно-клюквенный сок и время от времени – невыразительные кочанчики капусты. В деревянном шкафу с москитной сеткой лежали буханки сладкого белого хлеба. Помимо «Макарены», аудиоколлекция блистала такими сборниками, как «Техно-Рождество», «Романтические песни Меланезии», «Праздничные марши» и полным собранием сочинений Уэйна Ньютона [27].

Покупки в магазине всегда совершались по одному сценарию. За прилавком сидела продавщица в позе, напоминавшей мне школьные дни, когда, очумев от скуки, я постепенно ложился на парту и вдыхал ее аромат, погружаясь в сон, пока учительница не швыряла в меня мелом или тряпкой. Я входил в магазин, радушно приветствуя ее («маури» на языке кирибати). Сделав над собой колоссальное волевое усилие, продавщица отклеивалась от прилавка и слегка шевелила бровями. На Кирибати официальным языком был английский, поэтому я сразу переходил на него. «Есть ли сегодня какие-нибудь фрукты: яблоки, апельсины, клубника, что угодно?» Ее лоб хмурился – это означало «нет». «А как насчет хлеба – французский багет, батончик дрожжевого, ржаной с тмином, может быть?» Она кивала в сторону шкафчика, где пылились изрытые личинками буханки того, что на Тараве звалось хлебом. Он годился лишь для смертельно голодающих. Тогда я интересовался, есть ли арахисовое масло, и по шевелению бровей продавщицы догадывался, что есть. Яблочно-клюквенный сок? Пожалуйста. Вернувшись домой, я обнаруживал, что срок годности у сока истек три месяца назад, а в банке с арахисовым маслом обосновалась колония муравьев, заживо похороненная в липкой ореховой жиже. Мы пили сок, выковыривали муравьев, личинки из хлеба и делали сэндвичи с арахисовым маслом, и я был горд, что нашел нам что-нибудь на ужин, кроме рыбы.

Однако без рыбы все равно было трудно прожить хотя бы день. Почти всегда это был тунец, или полосатый, или желтоперый (последний нравился нам больше). Одна рыбина длиной около шестидесяти сантиметров стоила пятьдесят центов в пересчете на американские деньги, и ее покупка неизменно являлась кульминацией моих велосипедных прогулок. К моменту покупки рыбы, поскольку катался я много и на улице было действительно очень жарко, я обычно был ужасно потный. Я упоминаю об этом, потому что очень сложно ехать на велосипеде по дороге, посреди которой валяются свиньи, гуляют куры, люди, ездят маршрутки, и при этом держать в потной руке большую скользкую рыбину. Я производил на торговок рыбой большое впечатление. В деле покупки рыбы я был новичком и подолгу ходил от одного мини-холодильника к другому, тыкал рыбу пальцем, заглядывал ей в глаза, обнюхивал, пытаясь учуять душок. Торговцы, поскольку им приходилось иметь дело с рыбой с малых лет, потешались надо мной и буквально катались от хохота по земле. То, что я был весь в поту оттого, что по своей воле подвергал себя физическим нагрузкам (для ай-кирибати это было непостижимо), еще сильнее доказывало, что я идиот и надо мной надо смеяться. Когда я в ответ называл их токононо(шалунами), это вызывало еще больший взрыв хохота.

Выбрав рыбу, заплатив за нее и убедившись в том, что сам факт моего существования способен рассмешить половину жителей острова, я садился на велосипед, держа рыбину в одной руке и зажав ее хвостовые плавники между средним и указательным пальцами. Затем начинал набирать скорость и ехал более-менее прямо, мысленно готовясь к предстоящей схватке. Меня ожидало крайне будоражащее действо, ведь мой путь лежал мимо нескольких сотен голодных, истощавших и исчесанных злобных тварей. Мне предстояло проехать мимо, помахивая жирной рыбиной прямо у их морд. Секрет был в том, чтобы ехать очень медленно, буквально крадучись, особенно когда за тобой следила стая псов. При этом ни в коем случае не смотреть им в глаза. Не дать почувствовать твой страх. Разумеется, все это я понял отнюдь не по наитию. Эти адские твари отняли у меня три рыбины, прежде чем я понял, что стая голодных собак всегда движется быстрее, чем велосипедист, который одной рукой держится за руль, а другой размахивает рыбой, как бейсбольной битой. Подобная тактика не принесла плодов, зато очень позабавила прохожих, которые согнулись пополам и чуть не надорвали живота от хохота. Уверен, они до сих пор меня вспоминают.

27

Американский певец, получивший прозвище «мистер Лас-Вегас», икона китча.