Страница 5 из 26
У ВРАТ
Гряди. Закончено. Прими Голгофу снова. Невеста скорбная восстала ото сна. Дорога в терниях, — но нет пути иного, В сосуде кровь твоя — испей ее до дна. Вино отпенилось. Пшеница перезрела. Последний гвоздь забит прилежною рукой. Багровы облака. В полях царит покой. Кресты позорные ждут мук твоих и тела. Готово. В утренних туманах до рассвета Перекликаются протяжно петухи. Цветут шиповники. Свершается. И где-то Уже предчувствием объяты пастухи.СТРУГИ ЗАКАТНЫЕ
Вздыхают коровы, думают думу коровью, В светлой печали молят о Божьем чуде, — А в небе солнце истекает кровью, Как отрубленная голова на голубом блюде. Словно ласковые цветы, столпились овечки Под мягкой грудью придорожной кручи, А в вечернем небе тонкие свечки Подпалили края у белоснежной тучи. Ах ты, край мой родной, родина моя Россия, Юродивая странница на стародревнем погосте, Уж придет он к тебе, хоть во сне, твой Мессия, Приголубит твои наболевшие кости. Поклонится он живой твоей ране, И расцветут просинью и багрянцем степи, Изойдут колокольным звоном, а в тумане Задрожат звезд золотые цепи. Истомили тебя перелетные вьюги, Иссекли твое сердце до крови снегами, А теперь из закатов Господние струги Выплывают, плывут облаком над лугами. Всё ярче у небесных петухов позолота, Все шире разлегается звездная дорога, — То, раскрываясь настежь, солнечные ворота Выпускают к тебе на землю Бога. А когда б и погасли над лесом сполохи Недорезанной предзакатной птицы, — На тех стругах доплывут до Христа твои вздохи, И самому Христу Русь приснится. Тогда сойдет Иисус с престола заревого, Тихонько придет на стародавнее кладбище И, чтоб не лишить тебя последнего крова, Станет таким же, как и ты, нищим. Рядом с тобою, в темном притворе Кладбищенской церкви будет долго молиться, И простится тебе многое за твое горе, А за грехи твои — и всё простится.КРИНИЦА СВЕТЛАЯ
Есть там, на перекрестке, светлая криница, Полная до сруба ключевой воды; Я пойду к ней ночью, когда не спится, Когда куются помыслы из лунной руды. Сяду там под ветлами, что склонились низко, Припадают головами до самой земли, А над ними широкая синяя миска, А в ней плавают звезды, как золотые корабли. Я не знаю, говорил мне когда-то кто-то, Что у такой же криницы ты явился вдове, — Буду ждать, пока в небе не взойдет позолота И роса не рассыплется бисером по траве. Буду ждать, пока белые предутренние гуси Не выбегут облаком на небесный луг; Ты придешь ли ко мне, кроткий мой Иисусе, На заре напиться из моих рук? Ты приди ко мне странником, пастухом убогим, С порванной котомкой на согнутой спине, — Я омою слезами твои изрезанные ноги, Буду охранять тебя в твоем светлом сне. Заготовлю лучшие, самые душистые соты, Выпрошу у соседей сладкого вина, Приму, как утешение, тяготы и заботы — Вся душа моя, Кроткий, тебе видна. Я сижу на перекрестке у светлой криницы, Меж ключей купается луна на дне, По краям плещутся звездные плетеницы, А там Иисус плывет в голубом челне. На голове у него белые ромашки, Ласковый привет цветет на розах губ, — Да не дотянусь до его лунной рубашки Через осклизлый криничный сруб.МОЛЕНИЕ О ЧУДЕ
Знаю, мой Кроткий, в глубинах сосуда Кровь твоя зреет в венок алый, Но земля истомленная просит чуда И в твою тайну верить устала. Устала падать в черные пустоты, Внимать одиноко звездному безмолвью И бросать свои зовы извечные: «Кто ты, Напоивший меня вместо вина кровью?» Ты прости меня, Светлый, но это уж было, Это чудом давно уже быть перестало — Бег планеты, и погибших миров могилы, И ожерелья из солнечного коралла. И звездные кресты на синем своде, Символы твоего распятья земного, — Разве ты не видишь, что радость на исходе, Что твои дети ждут иного? Ждут ясного конца и простого начала, Предугаданных дорог, видного кругозора, Верного челна, испытанного причала И чтоб обещанное свершилось скоро. И чтоб не было загадок во всем твоем чертоге, И ни намека, что где-то, за небом, Плачет Бессмертье об ушедшем Боге И о голубой тайне, что стала хлебом.ГОЛГОФА МАЛЫХ
Как же мне не скорбеть, Господи, как же не плакать, Что это деется на белом свете? На дворе такой холод и такая сырая слякоть, А там, на перекрестках, умирают дети. Ты посмотри на них, на этих белоголовых, С раскрытым взглядом и оцелованными волосами, — Не ими ль ты тешился в земных своих ловах, Не их ли усмешками и голосами? На горнем небе такие чистые сполохи — А тут, по канавам и полевым ухабам, Алыми каплями расцветают чертополохи И кланяются в ноги простоволосым бабам. А те, безголосые, слушают, как большой овод Звенит где-то над ухом про какое-то дело, И глядят, как облупленный мокрой глиной обод Перекатывается через маленькое неживое тело. И добро б еще были они мученики или пророки, Или какие разбойники — а то просто пташки, Ласковые цветики, говорливые сороки, Приодетые в материнские заплатанные рубашки. Даже и не знают, что навсегда уходят От журавлей и свистулек и грачиного крика; В предсмертных сумерках всё еще котята бродят И выглядывает заяц из-за смертного лика. Как же мне не скорбеть, Господи, как же не плакать? Распинают малых сих на сухой ржаной корке, А они отдавали всю хлебную мякоть Воробьиным стаям и мышиной норке. Или это голгофа, каких еще не бывало, Или ты создал все эти муки Оттого, что своей уже недоставало, Чтоб оправдать твои пригвожденные руки? Иль, умирая с каждой этой смертью, Ты и воскреснешь уже по-иному И не закроешься больше звездной твердью От цветов, расцветивших земную солому?