Страница 6 из 70
Наконец, жара допекла. Я решил, что уже в достаточной мере продемонстрировал всему «Картичу» — и пассажирам, и экипажу — свою самостийность, и отправился в каюту. Здесь с облегчением скинул с себя костюм, принял душ, распахнул во всю ширь створку иллюминатора, рухнул на койку, достал припасенную на дорогу книгу, — ладно, пускай там, в Москве, размахивают праздничными стягами и лопают пирожки с капустой, а я проведу праздник в неторопливом чтении. Раскрыл нужную страничку, но долго не мог сосредоточиться на тексте. Откинулся на подушку. Зайчики на потолке пропали, только за бортом все так же полуденно сонно шумела вода, которую, не торопясь, бороздил старенький «Картич». Взглянул на часы. Сейчас в Москве демонстрация уже завершилась, затихает дневной праздничный шум на весенних улицах, город делает короткий передых перед наступлением вечера, когда иллюминации четко обозначат его магистрали и они снова наполнятся веселым гомоном. А в дверь моего дома на Трубной уже стучатся гости, в гостиной на столе их поджидает просторное фарфоровое блюдо, наследство от бабушки, полное румяных пирожков с капустой… И вдруг мне стало себя очень жалко, и я почувствовал всю остроту своего одиночества в этом чужом, закордонном мире. Наверное, по причине глухой неприкаянности я задремал.
…К шуму волн за иллюминатором стали все больше примешиваться какие-то возгласы, смех, даже крики. Я разобрал английское: «Лук! Лук!» — «Смотрите!»
Было ясно, на палубе что-то происходит, нечто выходящее за рамки неторопливого бытия обитателей лайнера дальнего следования, идущего через тропики. Интересно, что же? Поколебавшись, я с неохотой поднялся с койки — дорожная лень затягивала и меня. Облачился в шорты, тенниску, надел босоножки и голову прикрыл от солнца легкой кепочкой с длинным козырьком — как все на борту.
Стоило бросить взгляд за борт, как стала ясной причина гвалта. Давно следовавшее за «Картичем» неведомое судно, оказывается, нас почти догнало и шло теперь близким параллельным курсом. Судно выглядело внушительно, больше «Картича», судя по очертаниям, торговое, с торчащими по бортам стальными стрелами талей, с мощной, как башня, дымовой трубой. Наверное, тоже англичанин, раз он так заинтересовал вахтенных на мостике.
Вдоль левого борта «Картича» собрались слегка взбудораженные неожиданным развлечением пассажиры. Подходили все новые, многие с биноклями, даже подзорными трубами. Каждый англичанин в душе спортсмен, особенно обожает гонки. А здесь вдруг настоящие, океанские. Да какие! Громоздкое, тупоносое, по виду такое неуклюжее грузовое судно запросто догнало и теперь готово перегнать элегантный лайнер! Для респектабельного пассажира океанского плавания удар по самолюбию.
Недавняя английская чопорность, царившая на борту, была нарушена английским бойцовским азартом.
— Давай! Давай! — кричали на палубах, хлопали в ладоши, вскидывали руки, словно подбадривали сухогруз к новому броску. — Давай!
И, словно вняв неожиданному пособничеству пассажиров изящного лайнера, тупоносый его соперник прибавил ход — белые буруны возле его форштевня вскинулись еще выше, шире, разлетелись в стороны, как крылья большой птицы.
— Давай! Давай!
Еще минута, другая, третья… Еще немного, последнее усилие… Ну! Я поймал себя на мысли, что тоже поддался всеобщему азарту. А что же те, на вахте? Почему бы не прибавить им газку? На крыле мостика теперь были уже трое, и среди них долговязый человек с серебряным мазком усов на смуглом лице. Наверняка капитан. Давай, капитан, покажи же, что есть еще порох в пороховнице!
Прошло с полчаса, и сухогруз поравнялся с «Картичем». И вот тут я обнаружил на трубе сухогруза красный околыш, а на околыше выпуклую, обозначенную золотом эмблему — серп и молот… Наш!
— Рашен… — кто-то рядом со мной даже не произнес, а словно выдохнул с изумлением вместе со всем содержимым своих легких.
— Рашен! — повторили другие.
Крики и возгласы мгновенно стихли, руки опустились— переваривали неожиданность. Снова стало слышно, как у борта напрягшегося в беге «Картича» глухо шумят волны, казалось, это старый лайнер надсадно дышит в непосильном для его возраста беге. Мне почудилось, что привычная дрожь палубы под подошвами моих босоножек стала ощутимее — из последних сил трудится машина!
Я попросил у стоявшего рядом со мной мужчины бинокль и с помощью его мощных линз без труда прочитал на борту сухогруза: «Ленинский комсомол». Надо же, и эта гонка, и само имя победителя как раз к сегодняшнему дню, словно лозунг на демонстрации! Но на демонстрациях лозунги мы обычно не читаем, а здесь имя нашего быстроходного корабля громко прозвучало в моем сердце.
С помощью бинокля я во всех подробностях оглядел сухогруз, даже отыскал стоящих на его главной палубе у борта пятерых соотечественников, среди них была женщина. Свои… И мне вдруг стало легко и свободно, словно я, наконец, дождался их, таких мне необходимых, с утра ожидаемых, как гостей в моем доме на Трубной, по почему-то запоздавших. Догнали все же!
Никто не расходился с палубы «Картича», все оставались у бортов, по-прежнему смотрели на сухогруз, притаенно молчали. «Что, не нравится?» — злорадно подумал я. Но прошло еще четверть часа, и вдруг мне почудилось, будто «Картич» не уступает сопернику, прибавил в скорости, идет ноздря в ноздрю. Во мне стала нарастать тревога, словно от этой гонки зависело многое, даже мое личное благополучие. Неужели «комсомолец» подведет?
Нет, не подвел! Молодость всегда берет верх. Не выдержал «Картич», уступает шаг за шагом. Вот сухогруз вырвался вперед уже на четверть корпуса, на полкорпуса…
— Ну, давай! Давай! — я не кричал, просто молча, но горячо подбадривал земляка, — Покажи этим англичанам, что такое настоящая скорость!
В какой-то момент не выдержал, сорвал свою жокейскую кепку, вскинул ее над собой. И вдруг уже без бинокля отлично разглядел, что те пятеро на сухогрузе в ответ тоже в приветствии подняли руки, а у женщины над головой огоньком вспыхнула желтая косынка.
И тут случилось совсем уж неожиданное: пассажиры «Картича» тоже замахали — дружно, весело, — как тут не ответить, если тебя приветствуют! Черт возьми, ведь именно такое и требуют «хорошие манеры»! Но, наверное, здесь была не только вежливость, справедливость тоже. И вдруг до нас долетел гудок — хлесткий, бойкий, молодой тенорок «комсомольца» прокатился по нашим палубам и упругим мячиком помчался по волнам дальше в глухую океанскую пустоту. Сухогруз «Ленинский комсомол» первым приветствовал пассажирский лайнер «Картич» — таков морской обычай.
Мне казалось, что минуты растягиваются до размеров вечности. Ну что же ты молчишь, «Картич»? Ну ответь же! Ты же англичанин, ты же вежливый, у тебя хорошие манеры! Ну!
И «Картич» ответил. Он и не думал уклоняться от соблюдения приличий, он, старый опытный мореход, знает, как важны морские обычаи. Просто подольше выдержал паузу, лишь для солидности. Старики любят подчеркнуть свое право на уважение. Как-никак хотя и престарелый, но все-таки океанский лайнер, по морскому старшинству рангом выше. «Картич» прокричал в ответ уходящему сухогрузу басовито, с хрипотцой и, пожалуй, покороче, чем положено, то ли нестойкого голоса своего стеснялся, то ли по причине уязвленного самолюбия.
А сухогруз уже торопился вперед, по своим делам, шел, может быть, на Цейлон или в Индонезию, или еще дальше, к берегам Австралии. Словом, далеко!
В пять вечера в дверь моей каюты постучал вахтенный матрос и сообщил, что капитан имеет честь пригласить русского джентльмена на чай к себе в каюту. Я был озадачен. С чего это такая честь? Сам капитан! И тут же решил: коллективное чаепитие по случаю Первомая! Все-таки догадались! Капитан наверняка учитывает, что праздник как-никак международный, надо заботиться о престиже судна. Вот и решил отметить чайком.
Но коллективного чаепития не случилось. В капитанской каюте на файв-о-клоке я оказался единственным гостем. Хозяин каюты был похож на Чемберлена, с такими же усами, с таким же сановным холодноватым лицом — не хватало только поверх головы черного цилиндра. Но на самом деле он оказался обходительным человеком. Разговор был живым и непосредственным, начался легко. На этой азиатско-тихоокеанской линии капитан уже много лет, навидался вдоволь всякого. Потолковали об обычаях индуитов, о нравах акул в Индийском океане, о тихоокеанских тайфунах, о красоте женщин в Таиланде… Обо всем понемногу. Попивали превосходный английский чай, густой, как чернила, покуривали, однако я все больше терялся в догадках: почему вдруг пригласил на дружески неторопливое чаепитие именно меня этот похожий на лорда капитан ее величества королевского флота? Что я ему? О Первомае ни слова! Должно быть, капитан и не знает о таком празднике или не придает ему никакого значения. Может быть, пригласил потому, что на борту я единственный советский человек и на меня захотел взглянуть как на экзотику?