Страница 44 из 70
Лаура возразила мужу:
— Чего спрашиваешь? Человек в плавание завтра уходит. И даже Новый год не сможет с нами встретить. Радоваться нечего!
Права Лаура. Действительно, грустно ему потому, что истосковался по дому, по родному Ленинграду. Сегодня, в канун отхода, одиночество кажется особенно тягостным, хотя он, как бывалый моряк, к нему привык, одиночество — всегдашний моряцкий удел. Вот если получит письмо…
Повод для сегодняшнего торжества у Попцова оказался в самом деле серьезным.
— Два события надо нам отметить, — сказала Лаура, когда все уселись за обеденным столом. — Первое: ваш завтрашний отход. Пожелать вам счастливого плавания, счастливого возвращения, заранее поздравить с Новым годом…
— Ну а второе?
Карие миндалевидные глаза Лауры таинственно сверкнули. Она жестом фокусника сняла салфетку, которая что-то на столе прикрывала. Под салфеткой оказалась черная пластмассовая коробочка: открыла крышку, и в коробочке на черном бархате блеснул сталью странный значок, изображающий нуль.
— Мой муж, — торжественно заявила Лаура, — удостоился большой чести. Его наградили вот этим!
— Лаура! — поморщился Попцов. — К чему столько пышных слов? Короче.
Но Лаура была неумолима. Ее переполняла гордость, и ей хотелось рассказать все в подробностях.
Она права. Такой наградой можно гордиться. Из почетных знаков подобного рода этот, должно быть, один из самых скромных на вид. Но он — в числе самых уважаемых. Стальная игла, предназначенная для вакцинации, согнута в кольцо, которое обозначает нуль. Это символическое свидетельство того, что игла уже не нужна. Болезнь побеждена. Страшная болезнь на этой земле сведена к нулю. В мире немногие обладают таким знаком. И вот его получил молодой советский ученый Эдуард Попцов. В грамоте Всемирной организации здравоохранения, приложенной к почетному знаку, говорится: «…в благодарность за участие в исторической акции…»
Два десятка лет назад оспой в этой стране болели тысячи людей. Трудно было предполагать, что когда-нибудь можно победить этот беспощадный недуг, который укоренился здесь с незапамятных времен и унес несчетное число жизней. И вот международная медицинская комиссия, тщательно проверив отчеты местных медиков в полевых условиях, подтвердила: в этой африканской стране оспа полностью ликвидирована. Республика получила международное свидетельство о победе над одним из самых опасных и распространенных заболеваний. Это было выдающееся достижение.
— Ты у нас герой, Эдик! — сказал Чугаев. — Это ведь просто здорово — сознавать, что принес настоящую пользу здешнему народу! Можно тебе только позавидовать.
— Ну а вы? — развел руками Попцов. — Не приносите пользу? Рыбка-то ваша для кого?
В десять они позвонили в посольство. В маленькой здешней советской колонии только в доме у Попцова и был телефонный аппарат, по которому можно связаться с другим городом. Да и машина в постоянном пользовании тоже только у Попцова. Поэтому Попцов взял на себя заботу о доставке писем из посольства для всех наших, живущих в этом портовом городе, что в сорока километрах от столицы.
Дежурный в посольстве уже ждал их звонка — привык, моряки точны.
— Должен вас огорчить, ребята, — сказал он. — Самолет еще не прибыл. Ожидаем через час. Видите какая погода? Пока не рассосется…
Гурьев вышел на балкон. Надо же! Как быстро здесь меняется небесная обстановка! С севера, с той стороны, где лежала столица, наползала тяжелая, зловещая, словно предвещающая всемирный потоп, туча, с неба свисала бахрома молний, и крепнущий ветер зверски трепал над домом кроны пальм. Значит, надо ждать конца грозы. Хорошо, что тропические грозы короткие.
Самолет прилетел только через два часа, и еще час прошел, прежде чем в посольство доставили письма. Было уже за полночь. Дежурный сообщил, что для их колонии отложено несколько писем. Попцовым — нет, Чугаеву — нет, а вот Гурьеву одно.
— Из Ленинграда? — пытался уточнить Гурьев.
Дежурный некоторое время попыхтел у трубки:
— Трудно по конверту понять. Вроде бы… Да что вы волнуетесь! Завтра к вам торгпредская машина пойдет. С ними и перешлем. А сейчас ночь.
— А вдруг не пойдет машина!
— Сказали, что пойдет… — заколебался дежурный. — Впрочем, у них, торгпредских, всякое бывает…
Гурьев положил трубку, помолчал.
— Что же вы не едите компот? — спросила Лаура. — Вы же любите компот из ананасов.
— Спасибо! — вяло отозвался Гурьев.
К нему подошел Попцов, положил на плечо руку:
— Поехали!
Гурьев поднял на Попцова мятущиеся глаза:
— Да уже поздно, и погода сырая, дорога будет неважная… — словно и просил и для приличия отговаривал одновременно.
— Ничего! — улыбнулся Попцов. — Ради письма с Родины стоит и рискнуть.
В «Волге» оказался полный комплект пассажиров. Павел заявил, что капитан без своего старшего механика не может отправляться в рейс даже на автомобиле, поэтому долг требует от него, Чугаева, присоединиться к экспедиции. Лаура не захотела оставаться дома одна — боится.
При выезде из города их нагнала полицейская машина, световыми сигналами приказала остановиться. Два полицейских посветили фонариками в кабину, увидели европейские физиономии, махнули рукой: можно ехать! Пикет не был неожиданным: в канун рождества полицейский контроль на дорогах усиливается, потому что именно в эти дни больше обычного выходит на промысел лихих людей, особенно на загородных шоссе. Один из полицейских, вежливо козырнув на прощание, счел нужным пояснить.
— Очередная бандитская вылазка, сэр! Участников ищем.
— А где случилось? — поинтересовался Попцов.
— В порту.
Хотя дорога между двумя прибрежными городами первоклассная, ехать пришлось осторожно — асфальт скользкий. Того гляди занесет на обочину. Свет фар временами вырывал по сторонам шоссе чудовищно исковерканные кузова автомашин, напоминая о случившихся здесь трагедиях. Такое встречается на протяжении всей дороги — кузова не убирают, оставляют едущим в назидание. Катастроф здесь вдоволь, ездят лихо.
Через полчаса они вдруг увидели на обочине шоссе легковую автомашину, поодаль от нее человека.
Ладонью одной руки человек прикрыл глаза от света, другую руку высоко поднял, прося остановиться.
— Ловушка! — ахнула Лаура, напуганная сообщением полицейского патруля.
Но Попцов, не раздумывая, нажал на педаль тормоза.
Просивший помощи оказался худой, долговязый, преклонных лет европеец. В свете фар ярко отсвечивала серебром его голова.
Он бросился к остановившейся машине.
— Вас послал ко мне сам господь! — радостно сообщил высунувшемуся из кабины Попцову. — Что-то с мотором случилось. А я опаздываю на лондонский самолет…
Человеку действительно повезло. Кто лучше разберется в двигателе, как не механик? Чугаев заставил незнакомца включить стартер, пришедший на помощь Попцов пошуровал заводной ручкой, потом с фонариком в руке Чугаев несколько минут что-то разглядывал и ощупывал в двигателе и, наконец, сделал заключение:
— Карбюратор. Засор! В нем песка на половину Сахары. Придется разбирать…
По коротким фразам, по тону, с которым они были произнесены, стало ясно, что придется это делать ему, Чугаеву, что, конечно, бросить попавшего в трудное положение пожилого человека он не может.
Другого быть и не могло. Гурьев хорошо знал своего главного механика. Было решено, что всем торчать здесь бессмысленно. Павел останется чинить машину; если сумеет сделать быстро, то попросит подвезти к посольству, если ремонт затянется, будет дожидаться своих здесь же, на шоссе, — они постараются вернуться как можно скорее.
Уехали встревоженными, оставив на ночной дороге товарища.
Столица их встретила рождественскими огнями. Над главными магистралями висели разноцветные гирлянды лампочек, такими же гирляндами были разукрашены ветвистые хлопковые деревья-гиганты в центре города, возле мраморных подъездов богатых отелей, несмотря на ночь, толкалась пестрая бездельная публика — мелкие торговцы, фарцовщики, проститутки, отсвечивали лаком подъезжающие и уезжающие лимузины.