Основной инстинкт

— Их попросили принять участие в нашей консультации.

— «Их попросили»! Ты хочешь сказать, что лично ты их не просила. Они были навязаны тебе человеком или Людьми, не имеющими никакого отношения к департаменту полиции Сан-Франциско? Я правильно тебя понял? — Ни один из врачей не сделал ни единой записи, но можно было почти слышать, как они составляют о нём первое впечатление: агрессивный, враждебный, любящий спорить, антагонистичный, не признающий авторитетов.

— Оба они выдающиеся специалисты, Ник. Я высоко ценю их мнение и опыт. Я приветствовала их помощь.

— Почему бы вам не присесть? — предложил доктор Майрон.

— Великолепная идея, — мерзким тоном ответил Ник. — Я просто рад, что вы подумали обо мне, док, Мне самому эта мысль никогда не пришла бы в голову.

И во второй раз послышался стеснённый смех.

Ник уселся, и некоторое время все три доктора молча смотрели на него. Он отвернулся. Наконец доктор Макэлвейн прервал тишину.

— Ник, — мягко начал он, — мы узнали, со слов доктора Гарнер, что в последнее время у вас появились проблемы с контролем собственных эмоций и действий. Это действительно так?

— Только в отношении одного-единственного человека, — ответил Ник.

— Вы считаете, что лейтенант Нилсен заслуживал смерти?

— Заслуживал смерти? — переспросил Ник и пожал плечами. — Я никогда не делал подобных умозаключений.

— Но вы испытываете некоторое сожаление о его гибели?

— Сожаление?.. Знаете, док, я испытывал бы угрызения совести и сожаления по поводу его кончины только в одном случае — если бы я приложил к этому свою руку. А этого не произошло. Вы спрашиваете, сожалею ли я? — Ник вновь пожал плечами. — Я не так хорошо знал этого парня. Можно сказать, просто я не замечу его отсутствия.

— Но всё же вы почувствовали определённое удовольствие, узнав о его смерти? Это справедливое замечание?

— Это — глупое замечание, доктор. Никто — я имею в виду, ни один здравомыслящий человек — не может испытывать удовольствие от чьей-либо смерти. И вполне естественно, я не исключение. — Ник сложил руки на груди, давая им понять, что к этому вопросу возвращаться больше не собирается.

Макэлвейн бросил встревоженный взгляд на своего коллегу и решил зайти с другой стороны. Его голос был заискивающим и добродушным, по лицу бродила тёплая улыбка, обнажавшая великолепный ряд прекрасных белоснежных зубов.

— Скажи, Ник, когда ты вспоминаешь картины своего детства, доставляют ли они тебе наслаждение? Или, наоборот, некоторые воспоминания гнетут тебя?

Ник смотрел на своего инквизитора добрые полминуты, и все тридцать секунд его взгляд являл собой злобу и недоверие. Ему удалось придать своему голосу необходимые нотки, свободные от скептицизма.

— О’кей, — спокойно и непосредственно произнёс он. — Номер один: я не знаю, как часто выхожу из себя, но происходит это довольно часто.

Бет Гарнер закрыла глаза и покачала головой. Ник Карран уже не контролировал себя. Он никогдане делал что-то ради себя самого и не признавал никаких видов сотрудничества.

Голос Ника стал громче:

— Номер два: я никогда не злился на своего отца, даже когда подрос и узнал, чем он и моя мама занимались в своей спальне.

— Ник, — прошептала Бет, — ну, пожалуйста.

— Дай мне закончить. Номер три: я никогда не смотрю в унитаз, прежде чем спустить воду. Номер четыре: теперь я никогда не мочусь в собственной постели, и раньше это было не так часто.

— Ник! — умоляла его Бет.

— И номер пять: можете изнасиловать тут самих себя, но я ухожу.

Ник встал и гордо вышел из комнаты.

По дороге он услышал, как доктор Майрон воскликнул: «Ну и ну!»

Бет направилась за Карраном, сбежала вниз в холл, пытаясь остановить его. Она была зла и обижена и, схватив его за рукав пиджака, попыталась его сдержать.

— Что случилось? — Бет была близка к тому, чтобы самой выйти из себя, но прилагала все усилия, чтобы перебороть свои эмоции. — Я пытаюсь помочь тебе. Почему ты не даёшь помочь себе?

Ник вырвал рукав из её хватки. Он, не останавливаясь, продолжал идти по коридору.

— Мне не нужна твоя помощь. Я не нуждаюсь ни в чьей помощи. Ты это понимаешь?

— Да уж, — Бет всё ещё настаивала. — С тобой что-то происходит. Ты ведь спишь с ней? Это так?

Он остановился и повернулся к ней:

— Слушай, Бет, ты-то какую цель в этом преследуешь? Скажи, ты что, ревнуешь?

— Мне нужен ты, а не она. Она совращает людей. Она манипулирует ими. Она делает всё, что ей вздумается.

— А я-то думал, что ты плохо её знаешь.

Я знаю её тип. Я ведь психолог, если ты это по-мнишь. Я научала людей вроде неё. Я анализировала поведение таких людей,

— Ах, психолог! Вот мне и кажется, что это значит, что ты тоже манипулируешь людьми. Признайся, Бет. К тому же ты практикующийпсихолог. А это означает, что ты находишься в более выгодном положении, чем она. У меня всё. Он отвернулся и снова направил свой путь в сторону холла, но на этот раз Бет Гарнер уже не преследовала его.

— Я очень жалею тебя, Ник. — Она пожала плечами к отправилась в обратном направлении. Больше ничего сделать для него она не могла.

До дома Кэтрин Трамелл в Стинсоне он добрался чуть раньше полудня. Движение затруднял поднявшийся над первым хайвеем тяжёлый смог. Туман как всегда творил свои обманы, спрятав её жилище и полностью отрезав его от моря.

Дом выглядел покинутым, но белый «лотус» всё-таки был припаркован перед входом. Даже если бы машины там не оказалось, он знал, что Кэтрин находится в Стинсоне и он её отыщет. Стинсон был её убежищем, её логовом, бункером, её замком из слоновой кости.

Она не ответила на его стук. Он наобум, чуть поколебавшись, приоткрыл дверь:

— Кэтрин?

Ответа не последовало.

Дом был тёмен и мрачен, все тени в нём поглощались белыми сгустками смога. Её жилище, казалось, было выкрашено в скорбные цвета, здесь царила абсолютная тишина, и, казалось, он может протянуть руку и схватить это безмолвие.

Ник стоял в центре затемнённого холла и прислушивался. Прямо за тишиной слышался один звук, крошечный, ну прямо часть небольшого шума — размеренный скрип, раздающийся раз в несколько секунд, регулярный, как тиканье часов. Он двинулся по холлу и, держа себя совсем как подружейная собака на охоте, через каждые несколько часов останавливался и вновь прислушивался.

Кэтрин сидела в кресле-качалке в углу гостиной, тихо раскачиваясь взад-вперёд на дубовых полозьях. Она смотрела на него широко раскрытыми покрасневшими глазами. Её волосы были растрёпаны, щёки вытянуты и впалы от недосыпания: она не спала, и это было очевидно. Её лицо было заплакано.

Она отвернулась от него и заговорила запинающимся голосом. Самоуверенность, спокойная самонадеянность и самоконтроль были сметены прочь, их заменили сомнение и печаль.

— После того как ты ушёл в тот день… ну, когда был здесь, на пляже, я вернулась в дом. Она посмотрела на меня странным взглядом и ушла сразу же за тобой. — Кэтрин Трамелл вперила ногти в неухоженную причёску. Она медленно покачала головой. — Мне не следовало позволять ей… Мне не нужно было разрешать ей подсматривать за нами той ночью. Но она хотела… хотела подсматривать за мной. Она сказала, что ей всегда хотелось видеть меня. В любое время… постоянно.

Она снова повернулась к нему и посмотрела на него тем самым взглядом, который так поразил его, когда она впервые обратила на него свой взор.

— Она ведь пыталась убить тебя, Ник. Это правда?

Но он не ответил на её вопрос.

— А тебе нравилось, когда она подглядывала за тобой? — спросил он.

— Ты думаешь, это я сказала ей убить тебя?

Он решил, что, уже задавая этот вопрос, она знала на него ответ. Он покачал головой:

— Нет, я не думаю, что ты имеешь отношение к случившемуся.

Она смотрела теперь на море.

— Все, с кем бы я ни общалась… мертвы.

Он встал позади неё на колени и положил руки на её плечи, растирая их своими сильными пальцами. Она задрожала под его движениями. Его руки скользнули вниз, раскрывая ворот её рубашки и мягко и нежно лаская её груди.