Страница 7 из 76
— Ой-ой-ой! — запричитал он. — Вы ступаете по трясине, и она дрожит у вас под ногами.
Его морщинистое и необычайно бледное лицо было улыбчивым и подвижным, но глаза при этом оставались серьезными и проницательными.
— Скорее возвращайтесь на твердый грунт, Роман Остапович. Или вы знаете чего-то такого, чего не знаю я?
— Да, Соломон Маркович. На этот раз — да.
Храбинович ненадолго задумался. У Буцаева был репутация жесткого и даже жестокого делового человека, с ним можно было иметь дело: с оговорками, конечно.
— Могу я взглянуть на деньги? — вежливо спросил старик.
— Я привезу их вечером, — ответил Буцаев.
— Это будет смешная сумма?
— Думаю, вам будет весело.
Храбинович схватился за сердце, изображая приступ.
— Хотите разорить старика?
— Не прибедняйтесь. Я бы даже Ротшильду не советовал это делать.
— Хорошо, — улыбка исчезла с лица Храбиновича. — Я буду ждать вас здесь с восьми до без пятнадцати десять. Не обессудьте — в десять я обычно ложусь спать.
Буцаев тоже стал серьезным.
— Ровно в девять я привезу деньги.
Они кивнули друг другу, и Буцаев вернулся к Гоге, Ревазу и Хасану.
Роман Остапович сел за столик и аккуратно выправил накрахмаленные манжеты из рукава пиджака. Золотые запонки с бриллиантами от «Chopard» (такие же, как и заколка в шейном платке) царапнули полированную столешницу из мореного дуба.
— У нас есть на примете грамотный киллерок? — спросил он, обращаясь сразу ко всем троим.
— А-а-а, — оживился тощий коротышка, Реваз. — Есть. Бывший мент из Киева, Задерецкий.
Буцаев наклонился к Ревазу и вкратце передал ему разговор с Храбиновичем.
— У меня есть для этого дела подходящий ствол, — сказал Реваз. — Он как раз висит на одном из братьев Фаринетти, который покинул нас навсегда в прошлом году.
— Отлично, когда Задерецкий сделает работу, поможешь ему искупаться в Гудзоне.
— Ох, босс, — притворно расстроился Реваз, — а как же уровень воды?
— Не переживай за экологию, мы не Гринпис, — посоветовал Буцаев. — Лучше о себе подумай.
Официант принес большую фаянсовую супницу, полную дымящейся ухи. Роман Остапович взял две накрахмаленные салфетки со значком «Гамбринуса» в углу. Одну заправил за воротник, вторую положил на колени.
— Гога, — спросил он небритого кавказца. — Что ты знаешь о русском боксере, который будет драться в Вегасе?
— Почти ничего, только то, что он будет драться в Вегасе, — успел сориентироваться Гога, до сего дня не ведавший о существовании претендента на титул.
— Он должен лечь, — заявил Буцаев. — Храбинович обещал выдачу два к одному.
— А если он не захочет лечь? — почесал затылок Гога.
Буцаев поднес ко рту руку, дыхнул на аметистовый перстень и тщательно протер его салфеткой.
— Надо найти достойные аргументы. Послезавтра едем в Вегас. Ты, — он ткнул пальцем в Реваза, — присоединишься к нам, как только замочишь негроида. Заодно обеспечим себе алиби, а на тебя все равно никто не подумает.
— Вах, слушай, — Хасан всем своим видом показал, что далее последует замечательная шутка. — Если копы потом спросят, где был Реваз? Я спрошу, какой-
такой Реваз? А? Наверное, где-то в чемодане лежал, а мы не видели, да? — и он первым засмеялся над собственной шуткой.
— Очень остроумно, — желчно заметил Реваз. — Ты и так ничего не видишь, если мимо проходит белая баба. Хорошо, что здесь нет ишаков, а то бы ты бегал за ними по всему Нью-Йорку, как за блондинкой.
Хасан побагровел. Дыхание его участилось, ноздри раздулись от гнева.
— Слушай, я тебе про ишака ничего не говорил, да?
— Хватит болтать! — оборвал его Буцаев. — Лучше прикиньте, кто в Вегасе сможет вывести нас на боксера?
— Эдик Маципуло, — оживился Реваз. — Но только он ничего не скажет. Он полез в драку с каким-то земляком: тот сломал ему челюсть в двух местах, теперь Эдик кушает через трубочку, и молчит, как бифштекс.
— Ну, ладно, хоть написать-то он сможет? Пальцы целы? И на том спасибо, — получив утвердительный ответ, Буцаев открыл крышку супницы, зачерпнул. уху половником, выбирая куски рыбы посолиднее, налил золотистый бульон в фарфоровую тарелку Упоительный запах ухи вызвал у присутствующих обильное слюновыделение.
— Итак, — сказал босс, потирая руки, — послезавтра мы едем в Вегас. А сегодня вечером я сделаю ставку.
Шестерки насторожились: Буцаев имел склонность к рискованным операциям, которые не всегда приносили ожидаемый успех. Он был игрок, каких поискать.
— Большую? — поинтересовался Реваз, скрывая беспокойство под напускным равнодушием.
— Немаленькую, — ответил Буцаев, занося над тарелкой серебряную ложку.
— Может, не стоит, так рисковать?
— Это не риск! — возмутился Роман Остапович. Он разогнал ложкой золотистые капельки жира на поверхности ухи, и ему не терпелось поскорее приступить к трапезе. — Это бизнес! Храбинович обещает двойную выдачу. Мы знаем, что Соломон надежнее всех швейцарских банков, вместе взятых. Все очень просто: мы заставим боксера лечь, когда надо, и получим у Храбиновича честно заработанные деньги. Если ты думаешь иначе, вали горбатиться в «Макдональдс».
— Меня тошнит от «Биг-Маков», — признался Реваз.
— Тогда ешь уху, пока даю.
Вечером того же дня, ровно в девять, Буцаев привез в «Гамбринус» дорогой кейс. Храбинович сидел на своем месте, в углу. Он размачивал в чае простые сухари, давил их на блюдечке чайной ложкой и потом отправлял полученную кашицу в рот. На лице его застыла загадочная библейская улыбка, но глаза, как всегда, были серьезными и не упускали ни одной детали.
Роман Остапович успел переодеться. На нем по-прежнему был белый костюм, но уже другого покроя и сшитый у Сен-Лорана. Вместо сиреневого шейного платка он повязал малиновый. Аметистовый перстень сменил на украшенный крупным рубином.
Буцаев поставил чемоданчик на стол перед стариком, развернул к нему и открыл крышку. На какую-то долю секунды уголки рта Храбиновича дрогнули, лицо подобрело.
— Здесь у вас… — он написал на салфетке шестизначную цифру.
— Соломон Маркович!. — Буцаев расплылся в довольной улыбке. — Если бы все считали как вы, производители калькуляторов давно бы разорились. Вы можете выступать с этим номером в цирке. Нет, вам место в книге Гиннеса.
— Роман Остапович! Это же — деньги, — с нежностью в голосе сказал Храбинович. — Я их вижу по-другому, чем счетная машинка. И по-другому, чем вы. Для меня деньги — образ, если вы понимаете, о чем я говорю. Впрочем, не будем размазывать манную кашу по столу. Перейдем к нашему интересу.
— Двойная выдача! — напомнил Буцаев.
— Вы пугаете меня моей собственной добротой. — Храбинович покачал головой. — Но… Слово вылетело, и его уже не посадишь. Двойная, как и договаривались.
Буцаев счел свою миссию выполненной и поспешил откланяться, но старый лис окликнул его.
— Роман Остапович! Если уж вы знаете такого, чего не знаю я, то, может быть, скажете, в каком раунде он ляжет? — Это была откровенная покупка. Храбинович, желая обезопасить себя на случай возможного проигрыша, хотел вернуть хотя бы часть денег. — Я бы мог предложить восьмикратную выдачу.
— Восьмикратную? — вздрогнул Буцаев: все это выглядело более чем заманчиво. Он принялся в уме подсчитывать выигрыш.
Храбинович горестно усмехнулся: мол, вот что вы со мной, стариком, делаете, пользуетесь моей добротой.
— Значит, если при таком раскладе, — растягивая слова, сказал Роман Остапович, — я разделю ставку пополам: половина — против русского, половина — на конкретный раунд, то…
— То получите два миллиона грязненьких, замусоленных бумажек, никак не учтенных в Департаменте финансов США.
— Ого! — Буцаев потер руки, как муха лапки. — Миллион шестьсот баксов чистой прибыли?
Храбинович всем своим видом изобразил одобрение: растет, растет смена. Идут молодые, хваткие, с длинными загребистыми руками. Не факт, однако, что им удастся дожить до старости, для этого нужна в придачу к рукам еще и голова, которая, вопреки распространенному мнению, есть далеко не у каждого.