Тень победы

Белов прошел регистрацию и стал дожидаться посадки на самолет. Через полчаса автобус отвез пассажиров к лайнеру, Белов занял свое место и приготовился хорошенько выспаться. В Москву они должны были прилететь рано утром. Это хорошо — у него будет время наведаться в американское посольство, и,

если с визой не заладится, останется пара часов для маневра. Надавить на кое-какие рычаги, простому смертному недоступные.

«Простому смертному…». Он задумался и опять ощутил двойственность своего положения. Сила, власть, деньги… Всего этого он добился сам. Причем — дважды. После рокового выстрела в аэропорту он нашел в себе силы, упрямо сжав зубы, снова ползти наверх. На самый верх. И у него получилось. Наверное, потому, что он никогда не оставлял себе путей к отступлению. Действовал прямо и решительно, почти не задумываясь о последствиях. Он исповедовал Наполеоновский принцип: главное — ввязаться в бой, а там видно будет».

Сейчас у него появился повод посмотреть, что же из всего этого получилось. И не только повод, но и время, чтобы осмотреться и попытаться понять, что происходит. Не потому ли он с головой ушел в работу, что опасался остановиться и взглянуть на себя со стороны? Впереди у него было шесть часов полёта: время, более, чем достаточное для размышлений и трезвых оценок.

По салону прошла стюардесса, толкая перед собой тележку с напитками.

— Желаете что-нибудь: есть минералка, пепси, «Байкал»? — спросила она.

Но Белов от всего отказался. Сосед, грузный мужчина с черными кудрявыми волосами, зачесанными поперек головы, чтобы скрыть лысину, с надеждой посмотрел на него. Видимо, он жаждал общения.

— Может, водочки, у меня есть аварийный запас, — спросил он Белова, доставая из нагрудного кармана плоскую металлическую фляжку.

— Нет, спасибо, — ответил тот. — В случае жесткой посадки предпочитаю умереть трезвым.

Стюардесса улыбнулась ему — не как улыбаются пассажирам, а как улыбаются молодому красивому

мужчине, и пошла дальше. Саша отвернулся к окну и принялся наблюдать, как мелкой дрожью подрагивает крыло — двигатели с ревом наращивали тягу, стремясь поднять в небо металлическую птицу.

— Так вы не боитесь летать? — спросил его с завистью сосед.

— Летать? — переспросил Белов… — Нет, летать не боюсь. Падать вот боюсь. Хотя не так страшно падение, как резкое его прекращение.

— Я это и имел в виду, — подхватил сосед.

— Да будет вам, все самолеты в конце концов возвращаются на землю, успокоил его Белов и довольно невежливо отвернулся к иллюминатору.

Меньше всего ему сейчас хотелось бы обсуждать, насколько опасно летать самолетом. Он ушел в свои мысли. «Как я понимаю Лайзу! — думал Саша. — У меня тоже такое чувство, будто я что-то упускаю… Что-то такое, очень ценное. Ну ничего. По крайней мере, ее я не упущу».

Он откинулся на подголовник и прикрыл глаза, сделав вид, что задремал. Лайнер пробежался по взлетной полосе. Белова ощутимо вдавило в кресло. Самолет развил достаточную для отрыва от земли скорость, поднялся в воздух и взмыл к небу. Было в этом что-то символическое: самолет набирал высоту, он не хотел оставаться на земле, потому что его дело — носить людей на крыльях. Летать! Бороздить атмосферу!

Белов был уверен, что это и его предназначение. Он с радостью отдался ни с чем не сравнимому чувству полета. Вроде бы все ничего, но что-то портило ему настроение: Белов прислушался к себе и понял, что это за обстоятельство.

Москва… Он летел в Москву, и миновать ее было никак невозможно. Этот город, с которым у него слишком многое было связано, теперь представлялся Белову недружелюбной, враждебной территорией.

И было понятно, почему. Москва ассоциировалась у него с Бригадой, с Ольгой, с гибелью Коса, Фила и Пчелы. А Красносибирск уже успел стать родным. В нем все было близко, знакомо и… любимо. А вот Москва… Мысли, независимо от воли, свернули на дорогу, которую Саша давным-давно перекрыл запрещающими знаками. Да, все это было. Было и прошло. С тех пор утекло много воды, но след в душе остался навсегда. Даже не след — шрам. Бороздчатый и грубый.

Парадокс! Белов летел из Красносибирска в Нью-Йорк через Москву; по сути, совершал прыжок из своей новой жизни в другую, еще более новую жизнь, и надо же было такому случиться, что пересадка — именно в Москве, где прошлое оказывается сильнее настоящего. Где воспоминания ярче, чем живые люди. Саша вздохнул и закрыл глаза… Он и сам не заметил, как заснул.

В который раз за последнее время ему приснился Фил, Почему, он понял почти две недели спустя, а тогда ему приснился Фил во всей своей красе. В.боксерских трусах, по пояс голый, на широкой груди — струйки честного бойцовского пота. На руках у Фила были боксерские перчатки алого цвета. Левая бровь рассечена и тщательно замазана вазелином. Губы распухли, под носом — мелкие капельки крови, но он улыбался.

— Белый! — сказал Фил. — Побеждает тот, кто не сдается. Запомни! Ты можешь упасть… Раз или два… Не имеет значения, сколько раз. Главное — ты должен столько же раз подняться, понимаешь?

— Разве я так не делал? По-моему, я всегда так и поступал, сказал Белов.

Он не решился напомнить Филу о том, что его больше нет. Что единственное место, где они могут встречаться — это его собственные беспокойные сны. Поэтому он мягко повторил:

— Фил, ты можешь не бояться за меня. Я поднимусь, сколько бы раз ни упал.

Но Фил, казалось, нё слушал его. Упрямо гнул свое, как делал это в жизни:

— Побеждает только тот, кто не сдается. Тот, кто готов идти до конца.

Прозвучал гонг. Фил оглянулся. Он виновато пожал плечами: мол, пора.

— Пора, Саша, меня ждут. Тебе привет от ребят.—

— Да, конечно, — виновато сказал Белов, — И от меня передавай.

Подсознательно он понимал, что дело происходит во сне, и что над снами он не властен, но все равно испытывал чувство вины. Вот он жив, здоров, благополучен, а Фил, Кос и Пчела существуют неизвестно где. Если, конечно, существуют помимо и вне его снов.

Фил подтянул боксерские трусы и вразвалку пошел на ринг. Вдруг, словно вспомнив что-то, обернулся и сказал:

— Помоги ему, Сань.

— Кому? — недоумевал Белов. — О ком ты говоришь?

— Он — нашей крови, Сань. Он тоже пойдет до конца.

— Кто?

Ответа не последовало. Снова прозвучал гонг, и Фил исчез из поля зрения. Затем раздался механический, усиленный микрофоном, голос.

— Внимание! Бой за звание чемпиона мира по версии…

«Чемпиона мира? — удивился Белов. — Фил бьется за звание чемпиона мира?»

В его дремлющее сознание ворвался голос стюардессы:

— Наш воздушный лайнер готовится совершить посадку в столице Российской Федерации городе

Москве. Пристегните, пожалуйста, ремни и оставайтесь на своих местах до полной остановки самолета.

Саша окончательно проснулся. Самолет раздвигал серебристым брюхом корпусом белую пену облака, готовясь к заходу на посадочную глиссаду. Белов потянулся. Он чувствовал себя бодрым и посвежевшим. Даже толстяк, боявшийся летать, больше не раздражал. И только последняя фраза Фила крутилась у него в голове, не давая забыть о сне: «Помоги ему, Саша, он — нашей крови…»

Самолет пошел на снижение. Толстяк побелел от страха и съежился в кресле, поджав ноги. Белов ободряюще потрепал его по пухлой руке:

— Все будет в порядке!

Вряд ли это его успокоило. Он судорожно вцепился в подлокотники кресла и расслабился, только когда шасси лайнера мягко коснулись бетонной полосы. Двигатели захлопали, переходя на реверсивное движение и тормозя бег многотонной машины.

— Слава богу, прилетели! Теперь все позади. В следующий раз — только поездом, — словно уговаривая себя, сказал толстяк с натянутой улыбкой.

— А я сегодня опять улетаю. В крайнем случае, — завтра, — сказал ему весело Белов. — Только в полете живет самолет!

Сосед посмотрел на него одновременно и с завистью, и как на сумасшедшего.

В американском посольстве, куда Белов отправился прямо из аэропорта, его встретили тепло и радушно: все-таки предприниматель с мировым именем. Что бы ни пели американцы о свободе и демократии — бизнес у них всегда на первом месте.